Волки - Евгений Токтаев

не восемь, а семь. Ещё чего-то там сломал. Несколько кандальников разбежалось.

— Он их прямо специально освободил? — удивился Бесс.

Бледарий помотал головой.

— Да хер его знает, — ответил более разговорчивый сириец, — не видели.

Герострат на латыни говорил лучше коллеги из бревков, хотя тот родился в крае, что лежал совсем недалеко от тех мест, где появился на свет Тит Флавий.

В речи сирийца тоже слышался неистребимый чужеземный говор, в отличие от бревка восточный, но он хотя бы фразы правильно составлял, а Бледарий в компании Герострата старался говорить покороче.

— В общем, как оттуда кое-кто из их братии прибежал, — Герострат кивнул на коллегу, — так Юлий отправился ловить тварь.

— Половина наших с ним, — добавил опцион.

— А вы теперь тут ссытесь, — резюмировал Тит.

— Ты слушай, что говорить, — обиделся Бледарий.

— Это он тебе намекает, что ты скоро тут сраться начнёшь, — усмехнулся сириец.

Лонгин снова посмотрел на Тиберия. Тот прикусил губу. В глазах отчётливо читалось: «А давайте отсюда свалим?»

Принцепс покачал головой. Попросил указать, где разместиться его людям.

Через некоторое время, когда в котлах уже закипала вода под кашу, Бесс приблизился к нему и шепнул на ухо:

— Ты хорошо их знаешь?

Тит кивнул.

— Юлия знаю. И Герострата.

— Юлия?

— Центурион у них — Гай Юлий Катунект. Он не бревк, из Норика. Но предок осел в Сирмии, поэтому он вот тут с бревками. Он не такой косноязычный варвар, как этот Бледарий.

Сальвий приподнял бровь. Лонгин усмехнулся:

— Да, римский гражданин. При Божественном Августе предок выслужился.

— Охренеть… — выдохнул Бесс, — а чего в ауксиллариях тогда?

Принцепс пожал плечами.

— Как-то не пришло в голову расспросить.

Эксплораторы уже перезнакомились со всем гарнизоном и активно чесали языками. Всегда интересно, когда у одного костра собираются люди из разных уголков империи, а бревки с киликийцами ко всему прочему числились среди заслуженных воинов и знали друг друга давно.

— А как ты с ними… Со всеми…

— Познакомился?

— Да.

— Четыре года назад помнишь, я без вас с Тиберием уходил в вексилляции Сентия Прокула? Отражали набег варваров на Мёзию. Но этого Бледария не знаю. Только Катунекта и Герострата.

Вексилляция — подразделения, выделенные из состава легиона и действующие вдалеке от места его дислокации. Так же вексилляция может быть сводным отрядом из нескольких подразделений, как в данном случае.

— А-а-а… — протянул Бесс.

Он помолчал немного. Тиберий сидел поодаль и поминутно оглядывался по сторонам.

Сальвий поочерёдно переводил взгляд с бревков на киликийцев и обратно. Пробормотал себе под нос:

— Поди ж ты, Гай Юлий. Что-то мне это напоминает.

— Что? — спросил его один из товарищей.

— Неких римских граждан. Тоже благочестивых и верных…

— О чём ты, Сальвий?

Бесс не ответил.

XXIII. Отчаяться — решиться

В дверь постучали около полуночи. Нельзя сказать, что чувство времени Диду никогда не подводило, но и ошибался он крайне редко, всё-таки седьмой десяток лет небо коптил. Чувствовал. Вот и сейчас не ошибся, хотя чувствам и зацепиться вроде не за что было. Луна спряталась за тучами. Тьма непроглядная.

Очнувшийся разум допросил дряхлое тело: живо ли? Да вроде есть маленько. До ветру бы надо сходить. Интересно, в чертогах Залмоксиса надо ходить до ветру? Спросить-то некого. Жрецы все сгинули. Чудно, столько прожил на свете, а вот только сейчас о таком задумался. И было бы о чём думать. Скоро уже в чертоги-то. Там и узнаешь.

Костистый плешивый старик с кряхтением сполз с лежанки.

— Ата, не открывай! — зазвенел испуганный бабий голос.

Невестка проснулась. Младшенького жёнка. Вернее, вдова. Все они тут вдовы…

— Цыц, дура. Ежели кто недобрый, всё одно дверь высадит. Удержит его эта гнилуха, жди…

Кого там Рогатый притащил в такой час? Этих, что ли? Да больно мы им нужны…

За дверью завывал ветер. Когда Дида отворил её, его обдало ледяным потоком с такой силой, что он едва устоял на ногах. До костей пробрало. Вот тебе и оттепель. Всё, откапала. Зима своё забирает. По всему видать, злая будет. Не иначе — последняя.

Темень — хоть глаз выколи.

— Кто там? — спросил Дида.

В голосе его, по-стариковски скрипучем, не ощущалось ни нотки страха, только недовольство и раздражение.

— Это я, Дида. Впустишь?

Голос звучал знакомо, но всё равно неузнаваемо.

— Кто «я»?

— Деметрий Торкват.

— Деметрий? — удивлённо переспросил старик, — ты с чем здесь?

— Пусти, расскажу. Окоченел весь.

— Ну заходи, — посторонился старик.

Угли в остывающем очаге ещё багровели, но света почти не давали. Старик поднёс к самому яркому угольку лучину, раздул. Огонёк проснулся и весело принялся за смолистую щепу.

Дида поднял лучину на уровень глаз.

— Узнал? — спросил пришелец.

И верно, Деметрий.

— Чего пожаловал? — недружелюбно спросил старик, — эти что ль, пинка под сральник дали?

— Нет, — процедил фабр, и задал вопрос сам, — кто тут у тебя?

— Твоё ли дело? — раздражённо бросил дед, — бабы тут. Кому ещё быть-то? Твои расстарались.

— Они не мои.

Деметрий тяжело опустился на лавку. Стянул шапку. Вытер раскрасневшееся от холода лицо. Старик сел рядом.

— Помочь вам хочу, — сказал фабр, — и ваша помощь мне нужна.

Старик усмехнулся.

— Помощь… Израднее злато на телегу грузить?

— Ага, — огрызнулся фабр, — смотри, как озолотился. В пурпур обряжаюсь, а срать дюжина рабов на носилках с занавесками носит.

— Ты тут не рыкай, — спокойно посоветовал старик, — коли пришёл, чтоб пожалели тебя, бедного, так лучше ступай.

Деметрий закашлялся.

— Занедужил? — равнодушно спросил старик.

Фабр мотнул головой.

— Тебе-то что? Подохну, плакать не станешь.

— То верно, не стану, — кивнул дед.

— А об остальных поплачешь? Сколько у тебя тут баб и ребятишек? Дюжина? Две?

— А, вона чо… — выпрямился старик, — чего-то не довыведал ещё, пёс смердячий? Уж не знаю, что тебе потребно, да только ты ступай, пока я тебе клюкой рёбра не пересчитал. А хозяевам своим скажи — мы уже за край ступили, всё одно зиму не пережить, так что хоть младенцев на глазах у меня режь, не ёкнет.

— Да не кипятись ты. Не подсыл я. Ничего не желаю у тебя выведывать. И не знают римляне, что я здесь. Я правда помочь хочу. Может, зачтётся мне…

Дида приподнял бровь.

— Совесть что ли примучила?

— Не веришь… — скорее утвердительно, нежели вопросительно произнёс фабр, — а выведу вас отсюда, поверишь, что не продался я?

— Выведешь? Это куда?

— На Когайонон. Туда ушли остатки многих родов, там собралось немало царских воинов. Там надежда.

Старик хмыкнул.

— Что, вот прям собрались и поковыляли? А «красношеие» нам