Кио ку мицу ! - Юрий Корольков

- Ясуда-сан, мне говорили друзья, что с вами можно советоваться не только по поводу болезней...

Ясуда поднял очки и вопросительно посмотрел на Мияги:

- Что вы хотите сказать?

- Меня интересует, как вы смотрите на обстановку в Германии, на укрепление фашизма.

- Германия далеко от нас, - уклончиво ответил Ясуда. - Говорят, что Европа только полуостров Азиатского материка; значит, Германия глухая провинция. Меня интересуют куда более близкие вещи...

Как-то раз художник Мияги оказался последним на приеме у доктора. Они проговорили до позднего вечера о фашизме в Европе, о том, что в Японии военщина тоже тянется к власти, о маньчжурских событиях, об угрозе войны с Советской Россией. Доктор Ясуда разделял взгляды Мияги. Под конец художник прямо спросил:

- Ясуда-сан, скажите откровенно, вы могли бы нам помочь добиться того, чтобы Япония и Россия жили в мире?

- Кому это - вам?

- Тем, кто против войны и фашизма...

Вскоре доктор Ясуда стал отличным помощником Мияги, одним из главных его информаторов, - высокопоставленные лица охотно вели доверительные беседы с лечащим их врачом.

На этот раз доктор Ясуда сам заговорил о том, что его волновало. Он тоже слышал кое-что по поводу переговоров, которые идут или должны идти между японскими и немецкими дипломатами. От своего пациента из министерства иностранных дел Ясуда слышал, что три страны хотят договориться о борьбе с мировым коммунизмом. Больше ничего Ясуда сказать не мог, его пациент тоже знал об этом слишком мало.

Опять разговоры о том же самом!

Речь шла о подготовке сговора против Советской России под видом антикоминтерновского пакта. Но это стало известно почти годом позже, а пока просачивались только слухи. Заговор готовили в строжайшей тайне.

Но у художника Мияги было еще одно дело к Ясуда.

- Доктор, - сказал он, - заболел один человек, которому никак нельзя болеть. Помогите, у него воспаление легких.

Как обычно, Ясуда сначала ответил общей фразой:

- Люди вообще не должны болеть. - Потом спросил: - Где же этот человек, который вам нужен?

- К сожалению, вы не можете его увидеть.

Ясуда нахмурился:

- Понимаю... В таком случае дело сложнее. Не могу же я шаманить, лечить на расстоянии! Впрочем, вот что, - решил доктор, - давайте попробуем дать ему сульфит-пиридин. Это новейшее средство, которого наши врачи еще не знают. Надеюсь, что ваш знакомый скоро будет здоров.

Лекарство, которое Ясуда дал художнику, Мияги переправил Зорге через медицинскую сестру Исии Ханако. Исии одна ухаживала за больным. Мияги не хотел лишний раз появляться на улице Нагасаки.

Через несколько дней Рихард Зорге действительно был на ногах.

В знак благодарности художник принес Ясуда свою картину "Лиловые ирисы". Доктор принял ее. Он радовался, как ребенок, когда, откинув шторы, с восхищением разглядывал лиловые цветы на берегу пруда. Это был единственный случай, когда доктор Ясуда, щепетильный в таких делах, принял "материальное вознаграждение". В организации Рихарда Зорге люди не получали никаких денег за свою опасную работу. Все подчинялось лишь чувству долга, людей влекла убежденность - надо сделать все, чтобы сохранить мир. Так думали все: не только самоотверженный Рихард Зорге - руководитель группы "Рамзай", но и японский ученый Одзаки, и капрал соседней воинской части Яваси Токиго, которого привлек к работе художник Мияги, и молодая женщина Исии Ханако, медицинская сестра, приехавшая в Токио искать работу... Впрочем, Исии Ханако не входила в группу "Рамзай".

Исии выросла на юго-западе вблизи Хиросимы - в Куросика, прекраснейшем из прекрасных городков Японии. Так она считала, и, вероятно, так оно и было. Туда приезжали туристы, чтобы насладиться чудесными видами, нетронутой стариной, послушать древние легенды. В Куросика было очень красиво, но там не хватало для всех работы. Для Исии Ханако ее тоже не нашлось. Она училась в медицинском училище, недолго работала в университетской больнице, но вскоре осталась без дела. Музыка, которой она занималась с детства, тоже ничего не могла дать для жизни. Исии жила с матерью и старшим братом - художником Дацичиро; у него была своя семья. Что оставалось ей делать? Она поехала искать счастья в Токио, где жила ее подруга, служившая в большом ресторане.

Сначала помогала подруге - мыла посуду, вытирала столы, стелила скатерти. Ей ничего не платили, она просто работала, чтобы не сидеть без дела, к тому же иногда за это давали пищу. Так продолжалось несколько месяцев. Наконец к Исии пришла удача - у папаши Кетеля, хозяина ресторанчика "Рейнгольд", освободилось место официантки. Это было осенью тридцать пятого года.

Исии с трепетом прошла сквозь бутафорскую винную бочку в дверь с сосновой ветвью на притолоке - знак того, что здесь подают спиртные напитки и можно выпить горячую саке.

Когда Исии предстала перед папашей Кетелем, тот оценивающе осмотрел девушку и, видимо, остался доволен. Она была красива, Исии Ханако, в свои двадцать семь лет - изящная, тонкая, в светлом кимоно и элегантных дзори на маленьких ножках.

- Пожалуй, ты мне подойдешь, - сказал он, посасывая угасшую трубку. - Как же мы тебя назовем?.. Берта есть. Катрин есть... Агнесс! Будешь Агнесс. Я немец, и у меня все должно быть немецкое - пиво, сосиски, имена официанток... Приходи через три дня и заучи вот эти слова...

Папаша Кетель заставил Исии записать несколько немецких слов: "Гутен таг", "Данке шен", "Вас вьюншен зи?"1

1 Что вы желаете?

- Работать будешь в немецком платье, как у них, - кивнул Кетель на девушек в сарафанах и цветных фартуках. - У меня ресторан немецкий...

Почти сразу же как Исии Ханако начала работать в "Рейнгольде", она обратила внимание на посетителя ресторанчика - слегка прихрамывающего человека с волевым лицом и широкими бровями вразлет, как у воителя, охраняющего Будду. Чаще всего он приходил один, садился у крайнего столика ближе к окну, со многими здоровался, иногда, не допив пиво, куда-то исчезал, а через полчаса-час снова возвращался к своему столику.

Однажды папаша Кетель подозвал к себе Исии и сказал ей:

- Послушай, Агнесс, обслужи-ка вон того господина, что сидит один у окна. Это доктор Зорге. Сегодня у него день рождения, а он почему-то один. Развлеки его...

В обязанность девушек из ресторана входило развлекать посетителей. Их называли хостас - хозяйки. Гостеприимные, общительные, они сервировали стол, приносили блюда и, усаживаясь рядом, поддерживали разговор.

Исии подошла к столику и спросила по-немецки, как учил ее папаша Кетель:

- Вас вьюншен зи?

Зорге взглянул на нее - маленькую, стройную, с большими, как вишни, темными глазами... А брови - черные, тонкие радуги. Нежные очертания губ придавали лицу выражение застенчивой мягкости.

Зорге спросил:

- Откуда вы знаете немецкий язык?.. Я хочу, чтобы вы посидели со мной.

Исии не поняла. Зорге повторил это по-японски.

- Как вас зовут? - спросил он.

- Агнесс.

- Агнесс?! - Зорге рассмеялся в первый раз за весь вечер. Немецкая девушка, которая не говорит по-немецки... Знаю я эти штучки папаши Кетеля!..

Рихарду Зорге в тот день исполнилось сорок лет - четвертого октября тридцать пятого года. И он чувствовал себя очень одиноким. С настоящими друзьями встретиться было нельзя, с друзьями в кавычках очень уж не хотелось. Рихард пошел в "Рейнгольд", просто чтобы побыть на людях. Папаша Кетель заметил, что его знакомый доктор почему-то не в духе. Учтиво осведомился об этом.

- Да вот праздную сорокалетие, - иронически усмехнулся Зорге...

Потом подошла эти маленькая японка с глазами-вишнями, и они просидели вдвоем весь вечер.

Рихард сказал:

- Мне иногда нравится делать все наоборот - какой бы я мог сделать вам подарок? Сегодня день моего рождения, - пояснил он, - и мне будет приятно сделать подарок вам.

- Мне ничего не надо.

- А все-таки.

- Ну, тогда, может быть, какую-нибудь пластинку, - неуверенно сказала она. - Я люблю музыку.

Из "Рейнгольда" Рихард уезжал на своем мотоцикле. У него был прекрасный "Харлей". Как принято, Исии провожала его на улице.

На другой день Исии была свободна, и они встретились днем на Гинзе. Теперь она была в светлом кимоно с цветным поясом, волосы ее были искусно уложены в высокую прическу. В руках Исии держала пачку нот, завязанных в фуросика - розовый шелковый платок.

- Что это? - спросил Рихард.

- Ноты... Утром у меня был урок музыки, и мне не захотелось возвращаться из-за них домой.

Зорге взял ноты, попытался прочитать надпись. Он еще слабо разбирался в сложных японских иероглифах. "Митико", - прочитал он.

- Нет, нет, - рассмеялась Исии, - это Мияки, фамилия моей приемной матери.

- Но все равно, мне нравится - Митико. Я буду называть вас Митико.

Они зашли в музыкальный магазин, и Зорге выбрал несколько пластинок Моцарта: отрывки из "Волшебной флейты", скрипичные концерты, что-то еще.