Кио ку мицу ! - Юрий Корольков

Столица готовилась к торжественным похоронам покойного премьера Окада. Зверски изуродованный труп премьера готовились предать огню. На траурной церемонии все кланялись его портрету, возлагали венки, но в последний момент на похороны явился сам Окада...

Оказалось, что офицеры-мятежники приняли за премьера Окада его секретаря полковника Мацуя. Сам же Окада успел спрятаться в своей резиденции, в тесном, как сундук, убежище, построенном на случай землетрясения. Это произвело куда большее впечатление, нежели сам мятеж. Начались сложные уточнения отношений.

Император своим рескриптом уже объявил премьера Окада мертвым, тогда как на самом деле он был жив. Но с другой стороны, император Японии, сын неба, царствующий в эру Сева, портрету которого поклоняются, как иконе, не может ошибаться... Такого не бывало еще за две тысячи шестьсот лет существования империи! Было над чем задуматься. Тогда и решили, как предложил благоразумный Кидо, объявить виновным самого премьер-министра Окада, который посмел обмануть императора, ввел его в заблуждение и посему должен уйти в отставку вместе со своим кабинетом. Как раз этого-то и добивались военные круги.

Господин Окада принес извинения императору за то, что поведением своим доставил сыну неба неприятности, и сложил полномочия премьер-министра.

Кандидатом на пост нового премьер-министра выдвинули члена Тайного совета и председателя фашистского "Общества основ государства" Хиранумо Киитиро, но фигура эта была слишком уж одиозна. Хиранумо славился своими правыми, откровенно фашистскими убеждениями. Называли еще князя Фузимаро Коноэ, члена императорской семьи и председателя палаты пэров. Но князь, расчетливый и осторожный, отказался возглавить правительство, и тогда остановились на кандидатуре Хирота, который устраивал и армию и военно-морской флот. Это был тот самый Коки Хирота, старейший дипломат, начавший дипломатическую службу с разведывательной работы и не порывавший связи с военными из генерального штаба. Половину своей жизни, а Хирота было уже под шестьдесят, он провел на дипломатических постах, включая сюда работу в экономической миссии на Дальнем Востоке в годы японской интервенции. Во время мукденского инцидента Хирота пребывал в Москве, возглавляя японское посольство. Казалось бы, он не имел никакого отношения к мукденским событиям, тем не менее генеральный штаб настоял, и ему вручили награду правительства "за заслуги в инциденте шестого и седьмого года эры Сева". Так значилось в наградной грамоте, переданной ему вместе с орденом "Восходящего солнца". Его полезная информация из Москвы во время инцидента и жесткая политика в отношении Советского Союза создали дипломату популярность в военных кругах.

Отныне политику правительственного кабинета начала определять армия. Военным министром в состав кабинета вошел генерал Тэраучи, состоявший на действительной службе в войсках. Это тоже не было случайностью - военная клика добилась императорского решения, по которому военным министром мог быть только генерал, состоящий на действительной службе в армий. Нельзя было также считать случайностью и то, что новый военный министр был сыном фельдмаршала графа Тэраучи, занимавшего тот же самый пост во время русско-японской войны. Это назначение говорило о несомненном усилении антисоветских настроений в новом кабинете премьера Хирота.

Офицеры, поднявшие февральский мятеж, больше не требовались военной клике. Их судил особый трибунал, и девятнадцать зачинщиков спешно приговорили к смерти. А военное положение, введенное в дни мятежа, продолжало существовать, его отменили только летом, когда правительство Хирота укрепило свои позиции.

Мятеж, несомненно, ускорил фашизацию Японии, неуклонно приближающейся к войне. Такой вывод сделал Зорге в пространном донесении, которое он отправил в Центр через Шанхай специальным курьером.

Февральские события отразились и на дипломатической погоде. Германо-японские отношения принимали все более тесный и доверительный характер. Что же касается отношений между Японией и Советским Союзом, то они становились все хуже. Не прошло и месяца после мятежа, как вспыхнули вооруженные стычки на маньчжуро-советской границе, спровоцированные штабом Квантунской армии. Были первые раненые и убитые с обеих сторон. Росло напряжение и на границе с Монгольской Народной Республикой.

Рихарду надо было во что бы то ни стало самому побывать в Маньчжурии.

НА ГРАНИЦЕ МОНГОЛИИ

Японские военные власти не пускали в Маньчжурию иностранных корреспондентов. Для журналистов она оставалась запретной страной. Но для доктора Зорге, известного в генеральном штабе своими прояпонскими настроениями, было сделано исключение. Возможно, и рекомендация полковника Отта имела свое значение. В разгар лета Рихард уехал в Маньчжурию.

Конечно, Рихард не мог знать содержания разговора между только что назначенным начальником Квантунской армии и министром иностранных дел господином Арита, так же как не знал он о личном послании Сиратори все тому же генералу Арита. Но Рихард с беспокойством наблюдал, что диверсанты-разведчики семимильными шагами движутся к власти, приобретая все больший вес в политике японского правительства.

Перед отъездом в Мукден, к новому месту службы, недавний полковник, ныне уже генерал Итагаки, так излагал Арита свою твердую точку зрения:

"Внешняя Монголия для нас пока запрещенная страна. После революции Советскому правительству удалось привлечь ее на свою сторону. Если взглянуть на карту Восточной Азии, сразу будет ясно, какое стратегическое значение имеет для нас Внешняя Монголия, прикрывающая Сибирскую железную дорогу".

На географическую карту, впрочем так же как на экономику, историю, политику, генерал смотрел только с военно-стратегической точки зрения. Он позволял себе бесцеремонно вмешиваться в дела министерства иностранных дел и давать категорические советы министру Арита.

"Если Внешняя Монголия, - говорил он, - будет присоединена к Японии, то безопасности Советского Союза будет нанесен сильный удар. В случае необходимости влияние Советского Союза на Дальнем Востоке можно устранить почти без борьбы. Поэтому Квантунская армия предполагает распространить влияние Японии на Внешнюю Монголию всеми средствами, находящимися в ее распоряжении. В этом отношении мы, военные, рассчитываем на полную поддержку со стороны министерства иностранных дел".

Зорге не знал деталей закулисной деятельности квантунской военной группировки, поддержанной японским генеральным штабом, но он стоял на верном пути в своих поисках, понимал, чего можно ожидать от диверсанта-разведчика, занявшего такой пост в министерстве иностранных дел.

В Таньцзипе Рихард сошел с парохода и поездом поехал в Мукден. Он остановился в отеле "Ямато" в центре города, в том же самом отеле, где жил в свой первый приезд во время маньчжурского инцидента.

Широкая, как в Киотском храме, парадная лестница вела в просторный, мрачноватого вида холл с золеными потолками и высокими квадратными колоннами. Бесшумные как тени слуги принесли в номер его багаж. Рихарду отвели угловую комнату, выходившую окнами на круглую площадь. На другой стороне, почти напротив гостиницы, находилось здание штаба Квантунской армии с низким входом, возле которого всегда стояли два часовых в касках.

Утром Зорге отправился в штаб с официальным визитом. Оказалось, что начальник штаба генерал Итагаки был в отъезде, но германского корреспондента охотно принял сам командующий Квантунской армией генерал Уэда, сменивший на этом посту Сигеро Хондзио. Хондзио тоже пошел в гору - стал адъютантом императора и его доверенным советником по военным делам. Рихард хорошо представлял себе, что может насоветовать императору генерал Хондзио.

Перед Зорге в кресле за письменным столом сидел пожилой генерал в зеленом кителе с поперечными нашивками на плечах вместо погон, почти лысый, с длинными седыми усами и усталыми задумчивыми глазами. За этой безобидной внешностью таились хитрость, расчетливость, коварное уменье направить собеседника по ложному следу. Так же как Хондзио, Уэда принимал участие в интервенции на Дальнем Востоке, и Рихард знал, что ему совсем неспроста поручили командовать Квантунской армией.

В беседе генерал повторял прописные истины, говорил об императорском пути для Маньчжурии, которая должна стать страной мира и счастья, жаловался на китайцев, но ни словом не обмолвился о Монголии, тем более о Советской России. Это тоже кое о чем говорило разведчику.

Нужную информацию Зорге получил из других источников. Прежде всего он узнал, что Доихара уехал в Чахар, на границу с Монгольской республикой, а перед тем выезжал в Пекин, где вел какие-то переговоры с китайским генералом У Пей-фу об автономном правительстве для Северного Китая. Опять заговор! Доихара, как коммивояжер, разъезжал по континенту, придумывая все новые и новые комбинации. Именно здесь, в Маньчжурии, в кругу военных Рихард услышал фразу: "Доихара - человек очень мягкого характера, поэтому его послали в Китай. Он умеет ласково предъявлять ультиматумы. Но одного упоминания имен Доихара и Итагаки достаточно для того, чтобы навести ужас на жителей Северного Китая..."