Туман войны - Алексей Колентьев

— Альфа-Пять — Дворцу-Один, — раздался в динамиках под потолком зала ровный голос «супера». — Задача выполнена, противник уничтожен. Активность противника в зоне зачистки — нулевая.

— Принял, Альфа-Пять. — Эндерс, торжествуя, обернулся к замершему в напряженной позе сенатору. Тот не сводил взгляда с мониторов, казалось, ничто больше для него сейчас не существует. — Продолжайте выполнять основное задание, следуйте на второй рубеж, в квадрат 18. Как приняли?

— Здесь Альфа-Пять, принял, выполняю.

Шон снял наушник и откинулся в кресле, не обращая ни на кого внимания. Пока все складывалось удачно, но его не оставляла мысль о том открытии, которое он сделал пару минут назад. Что если он старается не для своей страны? Что скрывает эта ходячая урна для избирательных бюллетеней, сенатор Барнет?.. Но все сомнения заглушил адреналин от осознания собственного успеха, и Эндерс прогнал сомнения прочь. «Супер» на другом конце незримой линии уходил на запад, но что-то заставило его бросить взгляд на горящие развалины. Солдат, словно наслаждаясь увиденным, включил максимальное приближение: трупы лежали на плотно вытоптанной дорожке между домами и свешивались с террасы уцелевшей лачуги, один из покойников, упавший навзничь, словно смотрел своему убийце вслед. Мертвые глаза бандита еще некоторое время занимали четверть всех экранов. Потом солдат резко повернулся, и наблюдатели вновь увидели только бегущие навстречу высокие заросли. Никто так и не понял, зачем бывший человек так пристально вглядывался в тусклые глаза покойника. Может, это был просто мелкий программный сбой.

Земля. Южная Америка, северо-восточная граница республики Колумбия. Лагерь «El frente publico-liberador de Colombia». 27 февраля 1990 года, 04:16 по местному времени. «Товарищ Мигель» — капитан Егор Шубин, военный советник.

Просыпаться не хотелось, легкими тенями скользили по краю сознания какие-то неясные образы, но в целостную картину не складывались. Странно было другое. Вроде бы мотался по лесам, болотным духом пропитался так, что даже змеи вели себя спокойно, словно не чуяли во мне человека. После таких мытарств другой бы дрыхнул как убитый, а я вот едва-едва дремлю. Глядя в низкий потолок и рассматривая коричневые стебли камыша, из которых сложена куполообразная кровля хижины, я от нечего делать прокручиваю в памяти события, случившиеся после возвращения в отряд Рауля.

Триумфа не было: Рауль умотал в Лас-Парагас, это что-то типа районного центра, а с его заместителем Хесусом Гереро мы никогда особо не общались. Это был здоровенный, покрытый курчавым черным волосом мужик с широким плоским лицом. Длинные, до пояса, волосы Хесус заплетал в две толстые косы, которые свешивались на широкую грудь, словно средних размеров анаконды. В косы «замок» нашего команданте вплетал ремешки, самолично выделанные им из кожи убитых полицейских и военных. При всей своей общей шерстистости лицо Хесус Гереро скоблил до синевы, изгоняя буйную растительность со щек и подбородка. Поблажка делалась лишь для роскошных вислых усов, кончики которых он молодецки подкручивал. Вообще заместитель нашего «атамана» относился к своим усам трепетно, холя и лелея их ежедневно. В отряд он пришел откуда-то с юга страны, где прославился дерзкими и крайне жестокими акциями против местных полицейских. Там его прозвали «Ла пата пелюда», что означает «волосатая лапа». Фирменным почерком Пелюды было раздавливать захваченным в плен врагам головы голыми руками.

Из рассказов Бати, партизанившего в Колумбии дольше нас, было известно, что Хесус некогда крестьянствовал, но жил бедно. И вот как-то раз, поддавшись на уговоры брата жены, которая, к слову сказать, была существом совершенно безответным и незаметным, наш фермер укрыл у себя пару контрабандистов. Ребята это были тертые, поскольку таскать наркоту через горы в разы опасней, чем по морю. В первый раз ничего не произошло, как и в последующие года два-три. Хесус получал свой процент с «контрабасов» и был доволен, даже подумывал прикупить трактор. Но, как говорится, ничто на земле не проходит без «стука» — кто-то на бедолагу донес. Дальнейшая история изобилует темными пятнами: то ли сам Гереро полез на солдат с огромным, напоминающим абордажную саблю мачете, то ли сами полицейские проявили прыть, но завязалась перестрелка. Точно не знаю, может быть, солдаты решили круто обойтись с фермером, но только положили тогда всю его семью, а хозяйство пожгли. Сам Пелюда с четырьмя пулями в торсе и одной в ляжке левой ноги как-то сумел удрать в сельву, где прятался у индейцев, пока не зажили раны. Потом прибился к людям Снайпера, там проявил себя, быстро поднявшись из рядовых исполнителей до командира небольшой ватаги численностью в полтора десятка стволов. Единственной его страстью стало уничтожать федералов, отчего Пелюда пару раз даже получал от вышестоящих инстанций по ушам. В конце концов командир отрядил кровожадного хлебороба в распоряжение нашего Рауля, который быстро нашел на строптивца управу. Главным достоинством нашего команданте было тонкое знание бытовой психологии. Сам долгое время мыкавшийся по тюрьмам, Рауль умел подчинять себе людей, даже таких бесшабашных, как Хесус. И через пару месяцев не было лучшего «зама», чем этот громила.

Нас Хесус принял без особого восторга, только кивнув с крыльца, и препоручил заботам интенданта. Но если раньше всей канителью, связанной с бытом, занимался Батя, то теперь заботы об отряде перешли мне. Причем получилось это как-то само собой, никто особо не спрашивал и назначения как такового не озвучил. Пришлось сначала утрясать вопросы по размещению бойцов и уточнять у хромого мексиканца Сальватореса, исполнявшего в отряде должность главного квартирмейстера, не занял ли кто мою койку. Затем, превозмогая усталость и жуткое желание помыться, я сел строчить рапорт, который зашифровал личным кодом и отнес в радиоузел. Резидентура всегда требовала подробного отчета, который теперь пришлось составлять мне. И лишь после двухчасовой схватки с местной и нашей бюрократией удалось добраться до хижины, где размещалась медсанчасть. Но вышедшая на крыльцо Анита, сдержанно поздоровавшись, внутрь не пустила. Как сейчас помню ее осунувшееся лицо, заострившийся нос, впалые щеки без следов былого румянца, синие круги под покрасневшими от недосыпа глазами. Тогда я направился в отведенное лично для меня жилище — небольшую мазанку, знак особого расположения Рауля.

Прежде я жил в общей казарме, отдельная «жилплощадь» была только у Серебрянникова, да и то он делил ее со связистом, хотя наш «китаец», как человек совершенно одержимый своими антеннами и компьютерами, на поверхность почти не вылезал. В другое время, получив отдельный угол, я бы обрадовался, но не прекращающее давить чувство дискомфорта и нависшей неясной угрозы мешало насладиться обретенным уютом. Поэтому вещи я решил снова перенести в общую хижину, где, случись что, все было под рукой: и оружие, и Лис, Дуга и Славка. Радист по прибытии в лагерь встретил нас радушно: полез обниматься, дыша перегаром, что-то сбивчиво пытался рассказывать. Пришлось вместо отдыха заняться профилактикой пьянства и приводить расхристанного парня в чувство, конфисковав у него все запасы местной водки, которую тут зовут «агуардиенте». С сожалением пришлось признать, что этот человек уже не боец: что-то в нем надломилось, во взгляде появились безразличие и тоска. Я решил эвакуировать парня вместе с раненым Серебрянниковым, как только прилетит вызванная мной по прибытии в лагерь вертушка.

Транспорт обещали прислать к шести утра, что было несколько подозрительно. Обычно в просьбе прислать вертолет под тем или иным предлогом отказывали. Даже если воздушный транспорт и прибывал, это никогда не случалось в оговоренные сроки. Расклад, как правило, был иным: раненые и прибывающе-убывающий по ротации личный состав группы военспецов уходили с партизанскими караванами до ближайшего поселка. Там, на транспорте резидентуры, обычно легендированной под сотрудников «Красного креста» или христианских миссионеров, «транзитников» снабжали временными документами и отправляли, в зависимости от надежности налаженного на тот момент транспортного коридора, в небольшой речной городок Сукуаро, а оттуда по воде — до Пуэрто-Инерида на венесуэльской границе. Эвакуировать людей по воздуху — случай на моей памяти небывалый, добавляющий лишний камешек на весы сомнений.

Размеренное течение мыслей прервал звук шагов, приближавшихся к дверям хижины. Привычным движением проверяю, как выходит пистолет из ниши под топчаном, и прислушиваюсь. Идет невысокий, небольшого веса человек, привыкший к лесу. Шаг короткий, легкий. Я вынул руку из-под кровати — это пришла Анита, в лагере только одна женщина, и я примерно догадываюсь, чего она хочет. Раз идет дама, нужно хотя бы сесть. Спустив ноги на пол, сразу попадаю в короткие голенища «берцев» и в четыре движения шнуруюсь. Боты приятно поразили сухостью, от которой я отвык за последние дней десять. Все-таки комфорт, даже минимальный, иногда может улучшить паршивое настроение, это проверенный временем факт. Скрипнула сплетенная из бамбуковых стволов дверь, и внутрь скользнула тонкая фигура в камуфляже. На секунду я подумал, что ошибся, и уже готовился упасть на пол, чтобы выхватить из-под кровати «макарку», но терпкий запах сандалового дерева упредил маневр. В узком луче яркого лунного света, пробивавшегося сквозь занавешенное противомоскитной сеткой окно, я увидел лицо гостьи. Похоже, что девчонка так и не поняла моего тогдашнего намека, придется на сей раз быть более конкретным. Но дальше все пошло не так, как я себе придумал: поняв, что я давно не сплю, девушка моментально оказалась рядом, быстро-быстро раздеваясь и попутно произнося, видимо, давно заготовленную речь.