Мать Сумерек (СИ) - Машевская Анастасия

— Спроси у неё, — Нелла присела и откинула голову на спинку кресла, закрыв глаза.

— С радостью. А можно?

Нелла пожала плечами, не открывая глаз. Она окончательно запуталась в судьбе преемницы и едва ли теперь хотела принимать в ней какое-то участие. По крайней мере — сегодня вечером.

Артмаэль уловил все верно и тоже присел.

— Ты расскажешь Агравейну, о, почтенная?

— Агравейну? — Нелла разлепила глаза и выпрямилась. — Нет. Он и так почти безумен от ревности, которой нет причин.

— А Шиаде?

— Сложнее, — вздохнула жрица. — Она всю жизнь прожила с той правдой, какую знала с детства. Едва ли сейчас имеет смысл что-то менять.

Артмаэль молча кивнул.

* * *

Выехав от Бану, озлобленная и обиженная, Джайя взяла курс на столицу. Чтобы её путешествие имело хоть сколько-нибудь оправданный вид, она заехала по дороге к Ююлам на день, к Аамутам — на два (чем впоследствии вызвала некоторую настороженность свекрови).

По возвращению в Гавань Теней раманин не была расположена ни докладывать об успехах предприятия, ни слушать нотации. Потому, сказавшись на сложность своего положения, Джайя спряталась в покое на несколько дней и едва казала нос наружу.

Кхассав, будучи занятым с одной стороны делами правления, которые мало-помалу пытался вытащить у матери из рук, а с другой — неуемной, на взгляд Джайи, жаждой разврата, оставил супругу в покое и почти не давал о себе знать. Наверняка девчонка пережила непростой опыт, посмеивался в душе ахрамад. Что ж, оно того стоило: пусть воочию убедится, чего он, Кхассав, ждет от своей раману. Если Джайя не способна даже поладить с собственными подданными, если она даже не считает нужным ладить с ними, полагая, будто почтением ей обязаны только в силу статуса, ей придется поумнеть. Либо стать такой же, как его, Кхассав, отец: абсолютно безучастной к делам страны и увлеченной чем-нибудь или кем-нибудь еще.

Впрочем, сейчас это все занимало его не сильно. О Джайе Кхассав всерьез вспомнил, только когда в его кабинет ворвался один из смотрителей дворца, всполошенный и запыхавшийся, и сообщил, что у раманин начались роды.

Как велел обычай, Кхассав оставил все дела и расположился у дверей покоя супруги в томительном ожидании. Если подумать, Джайя довольно узкокостна, и роды могут оказаться испытанием более серьезным, чем Кхассав привык думать.

* * *

Время тянулось бесконечно медленно, но в итоге, промучившись восемнадцать часов, Джайя справилась с ролью матери.

А вот с ролью раманин — нет, подумал Кхассав, принимая на руки дочь.

Как только Джайя оправится, он, Кхассав, возьмется за исполнение священного долга с новой силой. И больше джайино нытье по поводу и без на предмет их постели он точно слушать не станет.

* * *

Начались масштабные приготовления к свадьбе Иввани, а когда лаваны Дайхатта заверили, что брачный договор не знает изъянов, засуетились с удвоенной прытью — и на севере, и на юге.

Сив держалась с Бансабирой чудовищно холодно. Демонстративно отстраненно, едва слышно здоровалась, говорила односложно, старалась избегать вовсе, а если вдруг оказывалась в поле зрения танши, всем видом показывала, как неприятно ей тут находиться, кривила лицо, будто оказалась в отхожем месте, обходила Бансабиру стороной, как чумную.

Бансабира вздохнула тяжело по этому поводу — один раз. А потом занялась делами — выперла из чертога Дайхатта, послала в академию за Руссой.

Ведь, пока она была на севере и занималась судьбой Иввани, которая от общения с Аймаром зацвела, как майская роза в Гавани Теней, Тахбир сделал все необходимое. И первое, что сообщил Гистасп по возвращении тану с кручин Астахира — к бракосочетанию все готово: невеста в нетерпении, все заинтересованные стороны и лица собрались, жрецы прибыли в чертог и ждут момента своего вмешательства.

— Раз так, — объявила Бану, — нет смысла оттягивать. Как только уедет Аймар, поженим вас.

Гистасп кивнул.

— Не передумал? — спросила Бансабира, покидая кабинет, где выслушала доклад генерала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Как можно, — снисходительно отозвался Гистасп, оборачиваясь танше вслед.

«И я тоже», — непререкаемо подумала Бану, открывая дверь.

* * *

За день до свадьбы Гистаспа Серт попросил внимания тану Яввуз: пока её не было, Вал доставил останки Ри. Их захоронили на кладбище внутри чертога.

— Простите, если позволил себе лишнего, — повинился Серт. Бану качнула головой: они все сочувствовали судьбе Ри. Будь возможно, она бы захоронила его даже в семейном склепе.

— Проводишь меня?

Серт, к удивлению, Бану, тоже качнул головой.

— Если позволите, я привел Айлэн. Думаю, вам стоит поговорить с ней.

Бансабира прикрыла глаза в согласном жесте. В кабинет вошла молодая женщина — ниже танши на целую голову, белокурая, голубоглазая, с двумя длинными косами, высокой небольшой грудью и аккуратными бедрами. С первого взгляда молчаливая, скромная и очень красивая, подумала Бану.

А еще глубоко печальная и явно не одна.

Одним взглядом Бану велела Серту выйти.

— Айлэн, — произнесла танша.

— Да, тану. Это честь для меня, встретиться с вами.

Бансабира прошла за стол сама и жестом пригласила девушку сесть напротив.

— Когда у тебя срок?

— Через четыре месяца, — голос твердый и спокойный. Бану усмехнулась: северянка, от крови.

— Не знаю, соболезновать тебе или поздравлять, — обронила танша. Айлэн не отозвалась. — Где ты сейчас живешь?

— Вал поселил меня у своей сестры.

Бансабира прищурилась:

— Его сестру, насколько я помню, всегда охраняют.

Айлэн кивнула.

— Да. Еще сам Вал, Маджрух и Серт регулярно навещают нас.

— Хорошо. Когда почувствуешь, что срок подходит, сообщи любому из них. Пусть тебя перевезут сюда. С тех пор, как я чуть не прибила нашего прошлого семейного лекаря, нынешний, говорят, хорошо знает свое дело. В том числе, повивальное.

— Что вы, госпожа, это лишние хлопоты для вас.

— Айлэн, — осекла Бану резче, чем хотела. — Я сочувствую твой утрате, поверь, она и моя. Но у меня нет ни времени, ни желания препираться еще и с тобой.

Айлэн покраснела.

— Простите, госпожа. Я не хотела…

«Еще один Юдейр», — в сердцах подумала Бану.

— Когда ребенок родится, будь то мальчик или девочка, для него будет припасено место в военной академии. Уверена, друзья его отца помогут ему стать или стоящим «меднотелым», или хорошим офицером. Если нет, возможно, он будет талантлив как зодчий или осадный мастер — в любом случае, я дам ему крышу над головой и открою любую дорогу. Это большее, что я могу дать ребенку Ри. От тебя требуется одно — он должен родиться здоровым и дожить до зрелых лет.

— Я сделаю все зависящее, тану, — Айлэн обвила живот руками. — Это… вы очень добры, — в её глазах собралась влага.

Бансабира не могла сказать, что чувствует, глядя на печаль молодой женщины. Был ли в её жизни человек, чья погибель также заволакивала бы её глаза?

— Да благословит его или её Мать Сумерек. А тебя, Айлэн — Иллана. Надеюсь он будет рыжим.

Айлэн нашла в себе силы усмехнуться, но в усмешке глаза закрылись сами собой, и по щекам стекли слезы.

— И я.

Серт проводил молодую женщину, оставив Бану в одиночестве. На совести от выполненных обязательств перед безвременно погибшим Ри было спокойнее. На душе — мрачнее.

* * *

Иттая была хороша, Итами, её мать, недовольна, Гистасп — равнодушен.

Его облачили в дорогой бархатный костюм белого оттенка, отчего альбинос окончательно стал похож на пух или снежинку. Бледно-серые глаза то ли скрывали, то ли подчеркивали его безучастность ко всему происходящему. И глядя на радушие в улыбке генерала, с которой он обращался с новообретенной супругой, её родственниками, и всеми прочими поздравляющими и празднующими, Бансабира мрачно торжествовала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})