Лестница в небо - Михаил Хазин

«Мы, однако, не сыщем государя или республику, которые следовали бы примеру древних во внутренних учреждениях, поддержании власти, управлении царством…» [Макиавелли, 2002, с. 139].

Почему же успешный опыт Римской республики оказывается невостребованным? Макиавелии полагает, что причина этому — фаталистическое отношении к жизни:

«Я знаю, сколь часто утверждалось раньше и утверждается ныне, что всем в мире правят судьба и Бог, люди же с их разумением ничего не определяют и даже ничему не могут противостоять; отсюда делается вывод, что незачем утруждать себя заботами, а лучше примириться со своим жребием» [Макиавелли, 2002, с. 129].

Для современников Макиавелли (напомним, что жили они 500 лет тому назад, и с тех пор многое изменилось) понятия «судьба» (фатум) значило нечто иное, чем для нас с вами. Приведем характерную цитату из книги Скиннера [336] [2009]:

«Один из участников [литературного кружка, куда входил Макиавелли], Антонио Бручиоли, позже будет вспоминать в своих "Диалогах", что участники постоянно обсуждали влияние фатума на жизнь республик — как республики возносились к собственному расцвету, как сохраняли свободу, как постепенно наступал упадок и неизбежный конец» [Скиннер, 2009, гл. 3].

Вы можете представить себе современных интеллектуалов, постоянно обсуждающих «влияние судьбы» на что бы то ни было?! А вот во времена Макиавелли это было в порядке вещей. Судьба, фатум понимались тогда не как случайность («судьба — не судьба»), а как синоним предустановленного (например, Богом) порядка вещей, который человеку не дано изменить. Сегодня место «судьбы» в рассуждениях интеллектуалов заняли «законы природы», и вот про них мы уже можем спорить до бесконечности.

Итак, большинство в эпоху Макиавелли полагает, что, быть Италии великой или нет, зависит исключительно от судьбы, а не от усилий отдельных людей. Задача Макиавелли — опровергнуть это господствующее заблуждение, показать, что величие Рима не случайно, а прямо следует из его государственного устройства и того, что мы сегодня назвали бы «культурой». Иными словами — найти настоящей и долговременный (Римская республика просуществовала около 500 лет) источник Власти.

Читатель. Раз вы об этом пишете, можно догадаться, что Макиавелли такой источник нашел. Причем это не «путь обмана», который был известен еще китайцам, и не банальная жестокость. Кроме того, хотя Макиавелли читали миллионы, про этот источник ни один из них не обмолвился. Признаюсь, вы меня заинтриговали!

Теоретик. Чтобы заинтриговать вас еще сильнее, добавлю, что этот источник не может быть свойством одного человека, будь он хоть самый государственный Государь. Чтобы просуществовать 500 лет, Власть должна опираться на что‑то, распределенное среди многих людей [337]. Вот те начальные условия, с которыми Макиавелли приступает к созданию своей теории.

Первым шагом теоретика на пути к источнику Власти всегда было сравнение успешных властителей с неудачниками. Делает этот шаг и Макиавелли: в 6–й и 7–й главах «Государя» он сравнивает государства, «приобретаемые собственным оружием или доблестью», с государствами, «приобретаемыми чужим оружием или милостью судьбы». Если приобретение и сохранение Власти никак не зависит от усилий отдельных людей, разницы между стабильностью таких государств не будет (а если и будет, то в пользу вторых — у них «милость судьбы» наличествует с самого начала); но на деле ситуация иная:

«Может показаться, что если частного человека приводит к власти либо доблесть, либо милость судьбы, то они в равной степени помогут ему преодолеть многие трудности впоследствии. Однако в действительности тот, кто меньше полагался на милость судьбы, тот дольше удерживался у власти…» [Макиавелли, 2002, с. 72].

Пока что это открытие не выходит за рамки общеизвестных банальностей («На Аллаха надейся, а верблюда привязывай», «Удача улыбается смелым»); но Макиавелли на нем не останавливается. Отметив, что «в новых государствах удержать власть бывает легче или труднее в зависимости от того, сколь велика доблесть нового государя» [там же], он делает важные замечания относительно связи судьбы и доблести:

«…пусть те из наших государей, кто, властвуя много лет, лишился своих государств, пеняют не на судьбу, а на собственную нерадивость.

В спокойное время они не предусмотрели возможных бед — по общему всем людям недостатку в затишье не думать о буре… » [там же, с. 128].

Доблесть государя заключается в том, чтобы не уподобляться «всем людям», а делать необходимое для сохранения своего государства, даже если это встречает (или может встретить) сопротивление:

«Кто… следует путем доблести, тому трудно завоевать власть, но легко ее удержать; трудность же состоит прежде всего в том, что им приходится вводить новые установления и порядки, без чего нельзя основать государство и обеспечить себе безопасность… Кто бы ни выступал с подобным начинанием, его ожидает враждебность тех, кому выгодны старые порядки, и холодность тех, кому выгодны новые» [там же, с. 73).

С этого момента читатель начинает понимать, что доблесть [338] это «не лобио кушать», а постоянная готовность совершать действия, задевающие чьи‑то интересы [339]. Тратить деньги на оборону значит заставлять своих подданных затягивать пояса, и хотя это абсолютно необходимо, но подданным наверняка не понравится. Создание великого государства — это путь постоянных конфликтов как с внешними, так и с внутренними противниками, и следование по нему требует особого душевного состояния.

Читатель. Это даже не пассионарность, а агрессивность какая- то получается. Как у Лоренца в «Агрессии»…

Теоретик. Или как у Дольника в «Этологических экскурсиях»: кто агрессивнее, тот и выше по иерархии. Как мы не устаем повторять, когда разные умные люди исследуют один и тот же предмет, они часто приходят к одинаковым выводам. Но раз уж мы говорим о Макиавелли, будем пользоваться его термином — virtu, или «доблесть», отличное определение которому дал Скиннер:

«Таким образом, virtu представлена как готовность поступать любым — добрым или дурным — образом, как того требуют обстоятельства, чтобы достичь гражданской славы и величия» [Скиннер,

2009, гл. 3)

Вот здесь‑то и появляется столь широко разрекламированный «макиавеллизм». Доблесть человека Власти заключается не в том, чтобы «делать добро» и нравиться людям; его задача — всемерно укреплять свое государство:

«…государь, если он хочет сохранить власть, должен приобрести умение отступать от добра и пользоваться этим умением смотря по надобности» [Макиавелли, 2002, с. 101).

«Отступать от добра» в наше время звучит довольно мягко, но современники Макиавелли понимали этот эвфемизм вполне однозначно. Описывая убийства Ромулом своего брата и своего соправителя, Макиавелли прямо‑таки восхищается этим образцом доблести:

«Благоразумный основатель республики, помышляющий не о себе, а об общественном благе, не о наследственной власти, но об отечестве, должен добиться безраздельного господства; и никогда мудрый человек не подвергнет его осуждению за те чрезвычайные меры, к которым он прибегнет при заложении основ республики или монархии» [там же, с. 164]

Во времена Макиавелли подобное «отступление от добра» означало не просто преступление, а еще и смертный грех, за который придется держать ответ на Страшном суде. Оправдывая и прямо предписывая правителю подобную доблесть, Макиавелли фактически ставит интересы государства выше заповедей самого Бога. Неудивительно, что Церковь причислила его книги к числу еретических, а самого Макиавелли прозвали «врагом рода человеческого». Да и сегодня теория, оправдывающая политические убийства, заставит поморщиться даже нашего уважаемого Читателя.

А между тем главным в макиавеллиевской доблести является не оправдание всяческих преступлений, а та самоотверженность, с которой обладающий доблестью человек приносит свои личные интересы — ни много ни мало, спасение души! — в жертву интересам государства. Во всех существовавших до Макиавелли книгах–наставлениях правителям неизменно рекомендовалось благородное и высокоморальное поведение; Макиавелли же обнаружил, а обнаружив, не побоялся сказать, что между моралью обычного человека и доблестью человека Власти лежит пропасть. В руках государя находится не только его жизнь и жизнь его семьи, от него зависит будущее целого государства, а потому он не имеет права руководствоваться обычной моралью, когда ситуация требует проявления доблести.