Соть - Леонид Леонов

Она приступила к делу в величайшем секрете от самого Увадьева. В феврале выдалось одно ослепительное воскресенье; небо было розово, точно одним огромным лепестком прикрыт был мир. В инейных ветвях старой ели, уцелевшей на задворках, по-обезьяньи кувыркались клесты. Все потрескивало и жило в этом алом, леденящем пламени. Варвара заперла дом на замок, сунула ключ в условленное с сыном место. Сузанна нашлась у себя в лаборатории; Варвару она встретила не без изумленья.

– Садись, милая, садись. Не узнала поди, а ведь соседками сколько лет жили. Оно и правда, примелькается лицо-то, ровно ступенька станет… а рази все ступеньки в лицо упомнишь!

– Вы мать Ивана Абрамовича? – догадалась Сузанна.

– Мой… с лица видать! – Она села и стала распутывать головной платок. – Вот, знакомиться пришла. Ну и место у вас, ни одной бабы, почище монастыря, пра! И поговорить не с кем…

– Нет, тут есть женщины… да и какая ж я баба! – смутилась ее набега Сузанна, втайне подозревая, что Варвара пришла неспроста. – Я тоже по мужской отрасли работаю.

– А не брыкайся, из бабьего тела не вылезешь. Да и чего вы, нонешние, ровно бы отрекаетесь своего чина… зазорно, что ли? Громадный чин, как я смотрю. Мужики машины рожают, а мы самих мужиков.

– Ну, я думаю несколько по-другому, – улыбнулась Сузанна. – Вам ничего, если я работать буду и говорить?..

– Работай, а я посмотрю. Мешаю, так уйду: скажи!

– Нет, сидите, я рада… Вы курите?

– До этого не дожила. Ты зови меня просто мамашей. Меня с двадцати годов все мамашей кличут, привыкла!

В агатовой ступке Суэанна растолкла несколько кусков золотистого кристаллического камня и, высыпав в колбу, наливала туда желтоватую смесь кислот. Через минуту, когда обняло колбу синее пламя спиртовки, ноздри Варвары задвигались: окись азота защекотала ей дыхание – она кашлянула и укрощенно опустила глаза.

– Видите, нам нужен будет серный колчедан… много колчедана. А тут, всего в двухстах километрах, оказались целые залежи его. Надо исследовать содержание серы, продуктов, мешающих производству – селена и мышьяка, в процентах…

– Много ли выходит процентов-то? – с внезапной робостью спросила Варвара.

Сузанна мельком взглянула на нее и удивилась ее чрезвычайному сходству с сыном.

– Вы про серу?.. мне думается, что процентов сорок шесть. А вы почему спросили?

Варвара испугалась:

– Нет, ты, девушка, не спрашивай… у меня мозги тугие. Гляди, гляди, закипело у тебя!

Неожиданный охватил Варвару страх: Сузанна нравилась ей… куда было тягаться с нею бедной Наталье! Ей пришлась по нраву уверенная самостоятельность будущей невестки, холодное спокойствие ее лица и даже та смелость, с какой она обращалась с этими хрупкими и незнакомыми Варваре предметами. Теперь она одобряла выбор сына и терялась от мучительного, уже физического недоверия к Сузанне. Вытяжной шкаф не всасывал всего количества газа; Варвара задыхалась и все же не отступала от своей роли свахи и искательницы сыновнего счастья.

– Одна живешь-то?

– Одна… да.

– А обед сумеешь сварить?

– Сумею, пожалуй… – Сузанна деланно засмеялась; подозрения оправдывались. – Ну, что же мне показать бы вам? – Ей хотелось свести беседу на вещи, не обязывающие к откровенностям. – Хотите взглянуть в микроскоп? Это занятно, кто не видел. Вот идите сюда, я положила волокно от тряпки, видите? Смотрите теперь!

Варвара медленно, точно пугаясь обилия стекла, подошла к столу и нерешительно склонилась над окуляром.

– Сюда, что ль?

– Да, сюда… нет, вы ближе, ближе подойдите… – Она покрутила кремальерку, привычно устанавливая на фокус. – Видите теперь?

– Не видать, – глухо призналась Варвара.

– Да нет же, вы не так. Вы закройте левый глаз, а смотрите правым. Видите, вроде мохнатого бревна?.. это и есть волоконца.

– Все одно не видать!

Сузанна растерялась:

– Ну, как же тогда… погодите, я вам послабее поставлю объектив.

– Не надо, уроню я твою машину… – сдавленно отказалась Варвара и пятилась до самой своей табуретки.

Лицо ее покрылось испариной; ей стало жарко и обидно, что ее, огромную и сильную, мать большевика, заставляют подглядывать в щелочку за ниткой, которой, может быть, еще и нет на деле. Неудача щемила ее самолюбие; положительно она близка была к подозренью, что и давешний газ, и затея с микроскопом – только грубые тычки, которыми хотят поставить ее на подобающее место. Ей стало жалко самое себя, но она взглянула в смущенное лицо Сузанны и задержала обидное слово, готовое сорваться с уст. Теперь она вовсе не знала, как приступить к замышленному предприятию. На беду, зазвонил телефон, и, когда посреди бегучего, непонятного чужому уху шепотка прорвалось вразумительное слово м и л ы й, Варвара ревниво насторожилась, словно у ней отнимали принадлежавшее ей одной.

– Братан, что ли?..

Сузанна вспыхнула, а Варвара так и впилась в нее просительным взглядом.

– Нет. Как это говорится… жених. То есть я женюсь!

– Замуж, значит, выходишь? – покровительственно и холодно поправила Варвара.

– Нет, женюсь. Я сама предложила ему, а не он. Значит, я и женюсь…

Некоторое время слышно было только шепелявое лопотанье пламени. Сузанна отставила горелку; смесь в колбе выпарилась досуха и обратилась в серебристый порошок. Варвара сидела неподвижно, как оскорбленная гора; багровая горечь стала приливать к ее лицу, – в эту минуту сын был неотделимой частью ее самой. «Ваня-то для тебя жену бросил!» – хотелось ей крикнуть этой, не заслуживавшей такой жертвы, и она вздрогнула, заставляя себя молчать.

– Непьющий сам-то? – спросила она потом. – Смотри, всю одежонку на барахолку перетащит!

– Да нет, этого не замечала…

С лестницы Варвара спускалась бегом, как будто Увадьев мог застигнуть ее посреди такого срама. Негодование подхлестнуло ее неутолимую ярость; по мере того как старела, в ней все больше пробуждалась мать. Теперь хотелось бы ей потрогать того невероятного удальца, на которого можно было променять ее Ивана; уж она-то разыскала бы на нем старыми своими глазами такие пороки, каких не усмотрели молодые. «Наверно, этакой хухлик в пенснях. Они, такие-то, пенснястых любят…» Вторая мысль была злее: «Свое к своему котится. Не там искали! Что ей в Иване… он и обнять-то толком не сумеет, по-благородному, чтоб и щекотно, и заманчиво, и кружева не помять!» Третья вгоняла в крайнее неистовство: «Рыжая… у нас таких в роду не бывало. И щенята все рыжие, в мать, пойдут. Вся природа увадьевская окрасится!» Дома она металась, переставляла вещи, давая выход своему гневному негодованию, пока наконец не разбила новенькой тарелки. Вид черепков, разлетевшихся по полу, не образумил ее; не имея другого под рукой, она схватила свою перину и принялась жечь ее в печке. Кудрявое, барашковое пламя пробежало по слежавшемуся пуху и затихло. Тогда Варвара подкинула щепы, нанесла соломенного хлама со двора, и вот трескучим жаром обдало ее лицо и руки. Вместе с периной сгорало ее прошлое, вся ее углом выдавшаяся судьба, горел муж, горел нэпман Петр Ильич, горели долголетние скитанья по нужде… все горело, а Варвара, подбоченясь, стояла у шестка и злорадно взирала на свое обширное душевное пожарище. По поселку шел густой чад жженого пера, и дежурному пожарному мерещилось, будто где-то в поле, за поселком, палят огромную, на все три тысячи сотьстроевских ртов, курицу. Когда враг обратился в горку хрусткого вонючего пепла, Варвара выгребла его на двор и закрыла заслонку. До самого прихода сына она высидела в ожесточенной неподвижности.

За обедом она ухаживала за ним, почти заискивала. Сын спросил:

– Напроказила чего-нибудь?

– Тарелку разбухала. Больно некрепкие нонче делают. Разорила тебя на полтинничек.

– Ладно, за тобой будет, – усмехнулся сын.

С утра не оставляло его благодушное, поскольку это было ему доступно, настроение; драка с плывунами обещала закончиться успешно. Четвертый шестидюймовый насос, работая с вечера, помог углубиться сразу на целый метр. Теперь Увадьев мог спокойно пробиваться вперед; с тылу его защищали Жеглов и мать.

– Вань… – запинаясь, позвала она минутой позже.

– Слушаю, – оторвался он от газеты.

– Вань, ты в этот… ну, в микроскоп глядел?

– Чего-о? – Он даже отложил газету. – В микроскоп? Доводилось.

– А смотрел… волоконце-то ихнее смотрел аль нет?

– Смотрел, ну?.. зачем тебе?

– Может, нашим-то глазам и вовек того не увидеть, что ихние видят? Она, поди, с детства в него глядела, навыкла…

– Кто это?

– Да инженерша-то твоя!

– Где ты ее видала?

– Где!.. а на улице. Увидала она меня, узнала, повела чай пить…

Увадьев нахмурился:

– Не пугай, Варвара.

– Истинный бог!.. приветливая бабочка. Кушай, говорит, мармелад, а у меня от мармеладу-то, сам знаешь, с души воротит. Уж я вертелась-вертелась… Ну, не хошь, говорит, мармеладу, садись в микроскоп глядеть!.. Да пусти ты меня, Ванька, чего за плечи держишь. Не держи, все равно сбегу! Думаешь, посадил за стол, щами накормил, да и владай Варварой?