Лейтенант и его судья - Мария Фагиаш

— Не будьте ослом, Кунце, — проворчал Венцель. — Вы отлично знаете, что он лжет, черт бы его побрал.

— Весьма вероятно, господин генерал. Но какие причины у такого порядочного человека, как капитан, искать спасения во лжи? Здесь могут быть только причины, касающиеся вопросов чести. Вы, господин генерал, встречаетесь с капитаном в обществе гораздо чаще, чем я. Вы хорошо знаете, в каких кругах он вращается. А если дама принадлежит к этим кругам? Вдруг это супруга в высшей степени респектабельного человека? Разве не станет это причиной настоящего скандала?

Глаза Венцеля сузились, и он долго с подозрением разглядывал Кунце.

— Что вам известно? — резко спросил он.

— Только то, что я вам доложил, господин генерал.

— Оружие нашли?

— Нет, еще не нашли. Возможно, эта персона взяла его с собой.

— А пуля?

— Выпущена из пистолета двадцать второго калибра.

— Полиция нашла свидетелей, которые видели эту персону входящей и выходящей из квартиры?

— Нет, господин генерал. Но я постоянно в контакте с комиссаром доктором Вайнбергом, и он обещал немедленно поставить меня в известность, как только они найдут что-либо существенное. Но пока ничего нет.

— Это просто от недееспособности, — проворчал Венцель. — Но вы заблуждаетесь, если полагаете, что я доволен, как ведется расследование этого дела. Один ляпсус за другим! Немедленно поставьте меня в известность, если появится что-то новое. — И затем сухо: — Вы свободны.

Капитан Кунце нашел пистолет за складками тяжелой шелковой портьеры в салоне Дугонича. По каким-то причинам полиция эту штору просмотрела. Кунце еще раз решил осмотреть квартиру, убедиться, что никаких личных предметов — носового платка, шарфика или чего-нибудь подобного, что может указать на фамилию женщины. И тогда, к своему удивлению, он нашел пистолет. Это был подарочный экземпляр, браунинг, на боковой стороне которого было выгравировано: «Всего самого лучшего к дню рождения! Твой любящий тебя муж Карл».

После того как он убедился, что генерал Венцель находится в своем служебном кабинете, Кунце прошел к ближайшей почте, позвонил домой к генералу и попросил госпожу к телефону.

— Это капитан Кунце, — сказал он на испуганное молчание на другом конце провода. — Простите, что я вас беспокою, но у меня есть кое-что принадлежащее вам, и я хотел бы вернуть это вам так, чтобы об этом никто не узнал.

Молчание длилось несколько секунд, затем последовало шепотом:

— Почему?

— Потому что я думаю, что так было бы лучше для всех участников.

— Ах, какой вы хороший человек, — пропела она, видимо, приходя в себя, и он услышал гортанные звуки, напоминающие то ли смех, то ли плач.

— У меня есть одно условие, — сказал он. — Вы мне должны пообещать, что тренироваться в стрельбе впредь будете только по неживым предметам.

— Я обещаю вам это, — прошептала она. — Нечто подобное у человека случается раз в жизни.

— Я верю вам на слово. В любом случае возьмите игрушку назад. Не годится выбрасывать подарки ко дню рождения.

Они условились встретиться в парке Шёнбрунн, сразу возле входа. Парк был ближайшим к вилле Венцелей. Лили должна взять своего белого шпица, что должно было служить алиби, если ее увидят. Кунце должен — по той же причине — взять с собой Тролля.

— Не стоит и говорить, как я вам благодарна, — призналась она спустя некоторое время. И затем спросила: — Как он себя чувствует?

— Соответственно обстоятельствам, — ответил Кунце. — Нога у него в гипсе, но врач надеется, что все будет в порядке.

— Он сильно на меня злится?

— Довольно-таки. Но ведь это можно понять, не так ли?

Они встретились холодными зимними сумерками под голыми деревьями, двое владельцев собак, которым пронизывающий до костей туман был в радость. Вдали только одна женщина выгуливала двух дрожавших фоксов. Пока Тролль с интересом изучал попонку шпица, Кунце, протянув руку как будто для приветствия, передал Лили пистолет, который она небрежно спрятала в карман пальто.

— Еще раз спасибо, и скажите ему, что я сожалею.

Он кивнул.

— Я передам ему это.

— Сожалею, что не попала, — добавила она со смехом. Затем она потянула за поводок и повела шпица прочь от Тролля.

14

Лейтенант Ксавьер Ванини брел по краю узкого ущелья; глубоко внизу пролегали рельсы железной дороги. Что-то влекло его в это место, особенно тогда, когда он был с похмелья. Уже от одного вида железной дороги становилось легче на сердце — есть, стало быть, еще поезда, которые могут увезти его из этого проклятого места, и он не отрезан окончательно и бесповоротно от остального мира.

Дул холодный ветер, и лейтенант продрог. Если хорошенько подумать, он с прошлой осени не переставал мерзнуть. Он взглянул на безотрадное февральское небо и проклял его. В последние дни потеплело, и снег превратился в слякоть. Венгерский ландшафт с его голыми деревьями и бесконечными серо-коричневыми полями выглядел плоско и печально. В его воображении возникла снова картина солнечной бухты Кварнеро, и от тоски у него защемило сердце.

Он родился в Триесте, и, когда ему было три года, его отец, служащий таможни, был переведен в Фиуме. Он рос в порту, который был достаточно оживленным, чтобы быть постоянным источником радости, но и вполне безопасным для мальчишки. Зимой и летом море было постоянным местом для игр: рыбацкие лодки и пароходы, плывущие вдоль берегов с роскошной растительностью и бесконечными дикими пляжами, грузовые суда с их собранными со всего света экипажами, начиная с огромных светловолосых скандинавов и кончая крошечными малайцами.

Ему было тринадцать, когда умер его отец. Следующим летом мать познакомилась с пехотным полковником, который был уже на пенсии и проводил отпуск в Аббации, и вышла за него замуж. В глазах полковника маленький мальчишка, который болтал на десяти языках, включая тайский, который предпочитал венским шницелям соскобленные перочинным ножом со скал моллюски и у которого на левой руке была вытатуирована красно-голубая морская звезда, — был просто невоспитанным парнем. Единственной возможностью спасти его для общества, по мнению полковника, было железное военное воспитание. Ксавьера отправили в венский Нойштадт, в кадетское училище. Он не был образцовым учеником и кое-как дорос до лейтенанта, и то только потому, что он, как примерный сын, не хотел расстраивать свою мать.

Когда человек вынужден жить с постоянно изнуряющей его болью, он хватается за любое средство ее заглушить. Ванини пил, играл и попал в сети женщин не самого порядочного толка. Ему всегда не хватало собственных денег, и до полного финансового и морального краха всегда оставался один маленький шаг. Для молодого и приятно выглядевшего офицера было довольно легко наделать долги, так как кредиторы считали, что даже в самом крайнем случае оставалась возможность выгодной женитьбы. Проценты, которые ему приходилось платить по долгам, были чудовищными, и он каждый раз, когда его переводили в другой гарнизон, вздыхал с облегчением — неоплаченные долги и угрозы кредиторов оставались позади.

Перед ним открывались новые, нетронутые источники кредита. Это была небезопасная игра, и Ванини не имел представления, как долго он сможет держаться на поверхности. Рано или поздно придется выбирать — или увольняться со службы, или решиться на женитьбу на какой-нибудь уродине из богатой семьи.

Хотя в Нагиканице он служил только с двенадцатого ноября, он успел дойти до стадии, когда ему казалось, что положение безвыходно. Его кредиторы из Линца объединились и требовали свои деньги, а от местных ростовщиков практически ничего невозможно уже было получить. В отчаянии он написал своему отчиму, но тот ответил письмом на четырех страницах, полным упреков и без ожидаемого чека.

Внизу в ущелье прогрохотал поезд. На одном из спальных вагонов он сумел прочитать табличку «Будапешт — Загреб — Триест». Сейчас четыре часа дня, значит, рано утром поезд будет уже в Триесте. Безвыходное положение просто угнетало. Почему он, как подобает мужчине, не может выбраться из болота этого ненавистного существования? Или это болото его уже полностью поглотило? Грац, Нойштадт, Сараево, Линц, Нагиканица — какие неблагозвучные названия чужих городов. Что вообще здесь делает он, «проклятый итальяшка»? Какой смысл был становиться офицером и человеком из общества, если приходится все время балансировать как на проволоке?

В кафе у рынка Ванини заказал пару венских сосисок и графин вина. От вина он почувствовал себя лучше и заказал еще один графин. Затем он отправился домой.

Дом, в котором Ванини снимал меблированную квартиру, находился в пяти минутах ходьбы от рыночной площади. Приближаясь к дому, он, к большому удивлению, увидел в своих окнах свет. Два солдата с примкнутыми штыками стояли у дверей его квартиры.