Лейтенант и его судья - Мария Фагиаш

Дугонич испытывал сильную боль, и рана его по-прежнему кровоточила, хотя, к счастью, главная артерия не была задета. Выстрел произошел в салоне, обставленном, как шатер арабского шейха: восточные ковры, камчатные портьеры, на стенах изогнутые сабли и мечи и стеклянные витрины с коллекциями огнестрельного оружия. На одной из стен виднелись брызги крови, а на полу, где Дугонич упал, было большое кровавое пятно.

— Я только вернулся с родов, — рассказывал врач, — как зазвонил телефон. Женский голос попросил, чтобы я прошел в квартиру номер один, там я, наверное, буду нужен. И больше ничего. Сначала я подумал, что это шутка, но потом решил спуститься. Дверь была только прикрыта, и я нашел господина капитана лежащим на полу. На нем был шелковый халат, который сейчас лежит на стуле, и больше ничего. Я остановил кровотечение и позвал смотрителя дома, чтобы он помог мне уложить господина капитана в постель. Моя жена позвонила в полицию. Я вообще-то не знал, что он офицер. Видел его пару раз на лестнице, но он был всегда в штатском.

Хождение в штатском было против инструкций, но Кунце понимал, что человек, направляющийся на тайное свидание, старается не привлекать к себе внимание.

Для Кунце ситуация была ясной. Квартира являлась так называемым любовным гнездышком. Здесь Дугонич встречался со своими многочисленными женщинами. Его любовные похождения были у всех на устах, и сегодня кто-то выстрелил в него наугад: чей-то ревнивый муж или покинутая любовница. Место ранения указывало на то, что убивать его не собирались, а целью был, скорее всего, инструмент любви капитана.

К счастью, тот, кто стрелял — он или она, — хорошим стрелком себя не показал.

Пока ждали карету скорой помощи, Кунце попытался узнать от Дугонича какие-нибудь подробности, но раненый издавал только нечленораздельные звуки, проклинал какую-то сволочь, но, когда Кунце захотел узнать имя, разразился таким своеобразным взрывом ярости, который даже старого фельдфебеля заставил бы умолкнуть.

Еще в этот день в бюро полицай-президента Бржезовски собрались те же самые господа, которые тремя месяцами раньше составляли комиссию по расследованию причин гибели Рихарда Мадера.

— Совершено покушение на убийство человека, который также получал циркуляр Чарльза Френсиса, — сообщил собравшимся генерал Венцель. — Наверняка капитан Кунце нам сейчас скажет, что нет никакой связи между убийством капитана Мадера и выстрелом в капитана Дугонича.

Кунце покачал головой.

— Нет, господин генерал, этого я не скажу, по крайней мере до тех пор, пока не поговорю с капитаном Дугоничем.

Комиссия заседала уже больше часа. Дошла наконец очередь до свидетелей — врача и смотрителя дома.

— Как, показалось вам, звучал женский голос? — спросил врача генерал Венцель. — Не было у нее иностранного акцента?

— Нет, господин генерал, это был чисто венский выговор.

— Кто-нибудь из рабочего класса?

— Нет, господин генерал. Я бы сказал, скорее дама из общества.

— Вы не смогли бы припомнить, что она сказала? Какими словами?

— Я попробую, господин генерал, но женщина была чрезвычайно взволнованна, и сначала я ее не понял. Только постепенно до меня дошло, что она хочет, чтобы я спустился в квартиру номер один и позаботился о больном. Может быть, она сказала «о раненом». И потом она еще что-то сказала, что показалось мне лишенным всякого смысла.

— И что же это было?

— Она сказала: «Надеюсь, я поймала его за яйца».

Несколько мгновений в комнате царило ошеломленное молчание. Комиссар Вайнберг задумчиво теребил свои усы.

— И вы остаетесь по-прежнему при своем мнении, что женщина, говорившая такие вульгарные вещи, относится к обществу?

— Без сомнения, господин генерал. Голос звучал чисто светски.

Кунце отправился из Президиума прямо в госпиталь, но поговорить с Дугоничем ему не разрешили. Он был прооперирован и еще не проснулся после наркоза.

Только на следующее утро Кунце удалось зайти к Дугоничу в палату. Он был бледен, с темными кругами под глазами, но в более веселом расположении духа, чем накануне.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил посетитель.

— Как круглый идиот.

— Кто она?

— Ты о ком?

— О женщине, которая в тебя стреляла?

— А кто сказал, что это женщина?

— Ты сам. Ты никогда бы не назвал мужчину стервой. С людьми такого сорта ты бы дело не имел.

Дугонич продолжал молчать.

— Ну, давай говори — кто она? — настаивал Кунце.

— А мы не можем договориться, что я чистил пистолет и выстрел произошел случайно?

— Дугонич, не будь так идиотски благороден! Как же мне расследовать дела, черт побери, если вы все начнете строить из себя рыцарей и при этом ничего не видеть и не слышать? Почему вам так хочется все мне усложнять?

— Ты сам себе все усложняешь. Ну хорошо, одна бешеная бабенка пыталась отстрелить мне яйца. Это касается исключительно ее и меня. А тебя это вообще не касается, понимаешь? Это моя нога лежит в этом дерьмовом гипсе. И армии придется обойтись без меня, пока меня не вылечат. Сделай так, как будто я упал со своего вонючего жеребца!

Кунце вздохнул.

— Дугонич! Генерал Венцель одержим идеей, что тот, кто стрелял в тебя, и Рихарда Мадера отравил. По его мнению, это политический убийца. Серб или русский, чех или венгр. Генерал никогда не сможет примириться с мыслью, что Чарльз Френсис может быть офицером австрийской армии.

Дугонич расхохотался.

— Скажи этому старому стервятнику, чтобы он не совал нос в мои дела, — проворчал он. — Иначе он сам, возможно, окажется в дерьме.

Кунце кивнул.

— Я понял.

Он знал теперь, кто была эта женщина. Лили Венцель. Он удивлялся себе, как это раньше не пришло ему в голову.

— Ничего ты не понял, — сердито сказал Дугонич. — Я имел в виду только…

Кунце перебил его:

— Я знаю, что ты имел в виду. Я хочу тебе только сказать, что мы нашли пулю. Выстрел был сделан из пистолета калибра двадцать два, скорее всего, из браунинга. Это твой пистолет?

— Нет, она принесла его с собой.

— А где он?

— Откуда же мне знать? В конце концов, я чуть не истек кровью. — Он ухмыльнулся: — Одно ясно: в чувстве юмора ей не откажешь! Сначала она пыталась меня кастрировать, а потом вызвала акушера. Этот добрый человек взял весь набор инструментов с собой, начиная с акушерских щипцов, — люди, наверное, помирали со смеху надо мной. — После короткой паузы он продолжил: — А что касается генерала, ты должен что-нибудь предпринять. Чего доброго, он решит, что обязан смыть позорное пятно со своего доброго имени, а он уж точно стреляет лучше своей жены и может запросто меня угробить.

Кунце тихо рассмеялся.

— Во-первых, у него нет ни капли чувства юмора. Поэтому он будет целиться тебе в голову. Ты прав: единственный выход — несчастный случай. И неважно, насколько это малоправдоподобно. Ты чистил свой пистолет, и внезапно произошел выстрел. Генералу дадут понять, что необходимо держать все в тайне, так как ты не хочешь погубить репутацию дамы. К счастью, генерал знает тебя достаточно хорошо, чтобы не заподозрить в тебе русского шпиона.

— А как быть с остальными членами комиссии?

— Об этом не беспокойся. Господа не производят впечатления, что они жаждут тщательного расследования. Для них это дело кажется довольно ясным. И в непорочности офицерского корпуса они и без того убеждены гораздо меньше, чем Венцель.

Генерал Венцель был вновь вызван в замок Бельведер, где ему пришлось выслушать много неприятного от наследника престола. Эрцгерцог Франц Фердинанд прочитал в газете о выстреле в капитана Дугонича и был в бешенстве от того, что это попало в прессу. На этот раз он разделял мнение Кунце, что выстрел связан с любовной историей. Он считал все это дело просто отвратительным и наносящим ущерб репутации Генерального штаба. Он недвусмысленно дал понять, что таким офицерам, как Дугонич, не будет места в армии, как только он станет кайзером. В конце, с присущим ему отсутствием логики, он потребовал, чтобы все подробности этого дела, раз уж оно попало в газеты, были опубликованы, чтобы прекратить все слухи и предположения.

— Я всепокорнейше придерживаюсь другого мнения, чем его Императорское Высочество, — возразил Кунце, когда узнал о приказе эрцгерцога. — Капитан Дугонич настаивает, что это был несчастный случай и что он ранил себя сам.

— Не будьте ослом, Кунце, — проворчал Венцель. — Вы отлично знаете, что он лжет, черт бы его побрал.

— Весьма вероятно, господин генерал. Но какие причины у такого порядочного человека, как капитан, искать спасения во лжи? Здесь могут быть только причины, касающиеся вопросов чести. Вы, господин генерал, встречаетесь с капитаном в обществе гораздо чаще, чем я. Вы хорошо знаете, в каких кругах он вращается. А если дама принадлежит к этим кругам? Вдруг это супруга в высшей степени респектабельного человека? Разве не станет это причиной настоящего скандала?