Ангел из прошлого 1 - Лусия Эстрелла

Сима подходит к окну. Там сквозь густо растущие ветви тополей пробивается слабое зимнее солнце.

Она проводит рукой по пыльному подоконнику. Ее пальцы наталкиваются на твердый черный брусок, который тут же оставляет темный след на ее руке. Это угольный карандаш. Странно, что он здесь делает? Сима кладет его на ладонь и рассматривает. По цвету он такой же, как и голые деревья за окном. Невольно вспоминается то самое маленькое дерево, растущее в палисаднике за домом много лет назад…

Отец очень редко покупал сладости. Сима знала теперь, что это все из-за постоянной нехватки денег и нестабильной работы. Однажды он рассказал про дерево, на котором растут конфеты. Их не нужно было покупать – за ночь вырастало столько, что хватало всем детям. Эту сказку Сима долго не могла забыть. Как было бы хорошо, чтобы у нее тоже росло такое деревце! И тогда она угостила бы папу, соседских ребят и добрых соседок, которые заботились о ней…

Тогда, подтянув табуретку к дереву, она коленками с трудом забралась на нее и привязала к нижним веткам фантики от конфет. А потом каждый день проверяла, не выросли ли там внутри бумажек шоколадки.

Отец знал об этом. Знали и соседки. Они наперебой угощали ее конфетами, но Сима даже не помнила их вкуса. А то, что приносил ей папа, запоминалось. Эти конфеты были куда вкуснее. Их обертки отливали на солнце особым блеском.

Так просто, но в то же время так значительно выглядело это низенькое дерево с трепещущими привязанными фантиками. И оно теперь проявляется перед ней, обретает реальные формы, вплоть до маленьких незаметных веточек.

Сима обнаруживает себя перед белой панелью на стене. Ее рука старательно выводит узоры конфетных оберток. Большая часть дерева уже красуется на стене сбоку, оставляя еще немного белого пространства.

Она немного испуганно выглядывает в прихожую. Фролыч наверняка все еще ломает голову над ее просьбой. Сима возвращается на кухню и продолжает рисовать. Угольную картинку ведь можно в любой момент стереть…

Дверь неожиданно скрипит и застает Симу врасплох. Черный брусок выпадает из руки, оставляя на панели длинную полосу.

Сима проводит рукой по стене в надежде быстро стереть картинку. Но это же не мел. В шершавую панель уголь накрепко въелся. От Симиных движений на стене появляются слегка размазанные линии, но сам рисунок никак не хочет стираться.

В прихожей слышатся шаги Фролыча. Сима пугается по-настоящему: картинка на стене может все испортить. А ведь она так надеялась, что Фролыч вернет ей рисунки и отпустит с миром.

Она сама идет к нему, чтобы он не зашел на кухню, и прячет испачканные руки за спину.

Фролыч останавливается перед ней.

– Я отдам тебе рисунки, как ты хочешь, – говорит он тихо. – Но только их.

Он собирается добавить что-то еще, но запинается на полуслове. И выглядит так, будто что-то потерял и никак не может найти.

– Остальное я бы тоже вернул, но это не в моих силах, – выдавливает он.

– Что – остальное? – переспрашивает Сима, глядя на него во все глаза. – Я больше ничего не приносила. Если вы о деньгах, то хватит об этом.

И пятится немного в сторону, закрывая собой проход, а за ним – черно-белую картинку на стене. Он вроде не должен был ее заметить.

– Я почти ничего о тебе не знаю, – бормочет он. – Я с тобой едва знаком. Не понимаю, почему так мучительно и так тяжело на сердце.

Фролыч и впрямь выглядит неважно. Он напряженно дышит, будто у него что-то болит.

– Не говорите больше, – просит Сима.

– Я вел себя невежливо. Может поэтому ты…

Он проводит рукой по лицу, ища слова.

– Неважно, что ты обо мне говорила или думала. Я никогда тебе больше об этом не напомню.

Сима опускает глаза.

– Мы с тобой не стали друзьями. Да и разве это возможно? – он разводит руками. – Но я не хочу, чтобы ты считала меня своим врагом.

Сима дотрагивается своими испачканными пальцами до горла, в котором растет комок. Лучше не плакать – от этого станет только хуже.

– Не надо, прошу вас!

– Ты скоро уйдешь, знаю, так должно быть, – Фролыч говорит торопливо, будто боится, что она ринется к выходу, а он не успеет ей все сказать. – Но даже если ты придешь снова – я открою перед тобой дверь. Все будет по-другому. Ты здесь не будешь лишней. И если тебе нужна будет моя помощь, я сделаю все, что смогу.

– Нет, нет, нет! – она закрывает руками лицо. – Пожалуйста… я не хочу больше ничего слышать!

Фролыч с волнением шагает к ней.

– Не надо так, – он, кажется, пытается ее обнять. Симу охватывает тепло, которое она, оказывается, испытывала к этому человеку уже давно, и внезапно нахлынувшая нежность, которой трудно сопротивляться.

– Я испортила вашу стену! – говорит она и отходит от него подальше, потому что уже не знает, что и делать. При этом она представляет, какие черные разводы остались на ее лице от ее неосторожных жестов. Тем лучше. Пусть лучше она покажет себя с самой дурной стороны, чтобы он перестал ее так мучить.

Фролыч походит поближе и смотрит на стену. Его лицо вмиг бледнеет, и сам он меняется до неузнаваемости. Сима тут же жалеет, что решила показать ему свое «творение» именно сейчас. Пусть бы он увидел, но потом, когда ее здесь уже не будет.

Но сожалеть поздно.

Фролыч протягивает руку, словно пытается дотронуться до ветвей дерева, но дрожащие пальцы его не слушаются. Он так и не решается это сделать.

– Что это?

Его голос звучит так же, как и тогда, при их первой встрече, когда он напугался не меньше ее.

– Конфетное дерево, – обреченно проговаривает Сима.

Фролыч отходит от стены. Его движения замедленны, словно суставы постепенно охватывает паралич. Он роняет папку с рисунками, которую принес, на стол, опирается на него и опускает голову.

Сима начинает не на шутку волноваться. Фролыч снова принимает близко к сердцу то, на что можно было не обратить особого внимания. Или если и расстроится, то не слишком сильно. Но, кажется, он не умеет чего-то делать наполовину.

– Я пыталась стереть, но уголь только размазывается, – слабо оправдывается она.

Фролыч с трудом садится на табуретку. Его застывший взгляд, прерывистое дыхание заставляют Симу нервничать. Нет, она вовсе не хочет, чтобы ему из-за нее стало плохо!

– Эту историю придумал папа, – продолжает она, пытаясь как-то объясниться. – Про бумажки на дереве, которые превращаются в конфеты. Я привязывала фантики – это была