Светские манеры - Рене Розен

Разумеется, миссис Астор, если б не траур, организовала бы пышный бал или званый ужин в честь Шарлотты, чтобы спасти доброе имя дочери. Но в связи с кончиной ее супруга возможности гранд-дамы жестко ограничены, и ущерб нейтрализовать не удается. Да и какое торжество способно заглушить шумиху по поводу развода Шарлотты Астор Драйтон?!

Разделы светской хроники едва успевают освещать этот скандал. Мы читаем о нем каждый день. Некоторые искренне радуются тому, что фамилию Асторов бесчестят в шестнадцати газетах. Уже идут разговоры о том, что такой ужасный скандал запятнает репутацию и самой миссис Астор. И, разумеется, Мэйми, Тесси и Альва уже борются за то, чтобы занять ее место.

* * *

В тот день, на который назначен бал у Альвы, разразилась гроза, а после дождя опускается густой туман. Офелия с противоположной стороны улицы пытается взглянуть на новый коттедж Альвы, но та выставила по периметру охранников, чтобы любопытные прохожие раньше времени ничего не увидели. На закате повсюду появляются тучи здоровенных, как слепни, комаров, ищущих, кем бы полакомиться. Корнелия Мартин из окна спальни наблюдает, как рабочие – человек двадцать, а то и больше – начинают разбирать ограждение вокруг Мраморного дома. Один за другим снимают большие щиты из древесины кедра и складывают их в огромные стопки, которые потом увезут. Но из-за густого тумана и сумерек коттедж Альвы по-прежнему почти не виден и от этого кажется таинственным.

В одиннадцать вечера мы начинаем прибывать к новому коттеджу Альвы, но в дом никого не пускают, все собираются на лужайке перед особняком. Сотни гостей выстроились в очередь, которая тянется до самой Бельвю-авеню. На улице сыро и знойно. На черном, как сажа, ночном небе ни единой звездочки. В самом коттедже Альва не включила ни одного светильника. Слышно, как играет оркестр, слуги в красивых ливреях разносят шампанское и херес; только это и указывает на то, что здесь будет торжество. Когда прибывают последние гости, Альва подает сигнал дворецкому, а тот – старшему лакею, который включает главный рубильник. Вспыхивают лампы, и Мраморный дом предстает перед нами во всем своем великолепии. Потрясенные, мы аплодируем, охаем, ахаем, а оркестр продолжает играть.

Входные двери распахиваются, и мы, радостно ежась в предвкушении того, что нас ожидает, наконец-то входим в большой холл. Petit Chateau – блистательный особняк, но Мраморный дом поражает воображение. Итог пяти лет интенсивной работы налицо. Мрамор из Такахоу сияет так, что дух захватывает. Строгая арка ведет в затемненный кабинет в средневековом стиле, который Альва называет «готическим залом», где в окружении витражей размещены самые ценные антикварные вещицы, статуи и кубки. Удивительное зрелище.

Мы идем дальше. Кошечка глаз не может отвести от позолоченных гирлянд на потолке и от фонтана с бронзовыми украшениями. Пегги просто влюбилась в гобелены, а на Тесси производит сильное впечатление сиенский мрамор – основной элемент интерьера. И когда мы уже начинаем думать, что большего великолепия быть не может, нас слепит блеск стен и потолка бальной залы, отделанных 20-каратным золотом. В этот момент Мэйми Фиш подходит к Альве и, смеясь, говорит:

– Главное – не перестараться, а то все ослепли бы от твоего дома. – Мы уверены, что из уст Мэйми Альва воспринимает эти слова как грандиозный комплимент.

Глава 49

Каролина

Нью-Йорк

1894 г.

После кончины Уильяма миновало восемь месяцев. Стоял морозный январский день, холодные сквозняки выдували из дома тепло. Каролина сидела за письменным столом, занималась текущей корреспонденцией. Вошла Шарлотта. Грея руки у мраморного камина, она объявила, что собирается вернуться в Европу.

Каролина отложила ручку и в недоумении уставилась на дочь.

– Это еще зачем?

– А что мне делать здесь, в Нью-Йорке? – Она плотнее укуталась в шаль. – Митинги я посещать не должна – ни суфражистские, ни какие другие. Я вообще не должна куда-либо ходить, чем-либо заниматься. Я умираю от скуки. Меня сто лет никуда не приглашали – ни на балы, ни на ужины.

– Потому что у тебя траур.

– Не только поэтому. Сама знаешь.

Конечно, Каролина знала. После кончины Уильяма она отправила Шарлотту, против ее воли, к Колману, велев ей умолять его о прощении. Но обманутый муж и слышать ни о чем не желал, и сколько бы денег ни предлагала Каролина, умиротворить его было невозможно. Колман подал на развод, ссылаясь на супружескую неверность и оставление мужа. В результате Шарлотта лишилась опеки над собственными детьми и своей репутации.

– Злая насмешка судьбы, – с горечью рассмеялась Шарлотта, опускаясь в кресло напротив письменного стола Каролины. – Раньше все эти светские мероприятия я терпеть не могла. Вообще не любила на них бывать. А теперь отдала бы что угодно за приглашение хоть на какой-нибудь дурацкий прием.

– Я знаю, тебе сейчас тяжело, – сказала Каролина, – но сбегать никак нельзя. Тем более в период траура. Это лишь даст пищу новым сплетням.

Шарлотта сложила руки на груди, отчего шаль сползла у нее с плеч.

– Ладно, хорошо. Я побуду здесь до окончания траура. Но потом уеду. Вернусь в Англию.

«А как же дети? Если уедешь, ты их никогда больше не увидишь», порывалась возразить Каролина, но она промолчала, утешая себя тем, что, по крайней мере, на этот раз, Шарлотта вернется в Европу не без денег и ей не придется там жить в какой-нибудь дыре. Уильям, хоть и грозился лишить Шарлотту наследства, так на это и не решился. На оглашении его завещания выяснилось, что он оставил Шарлотте особняк на Пятой авеню и 850 тысяч долларов; такую же сумму получили Хелен и Кэрри. Джеку, его единственному наследнику мужского пола, достался весь остальной капитал Уильяма – 50 миллионов долларов.

В камине с треском вспыхнуло полено, выбросив сноп горячих угольков, которые, едва упав на мраморный пол, быстро превратились в пепел. Каролина сердито взглянула на Шарлотту:

– Ты – взрослая женщина. Я не вправе тебе что-либо запретить. Но, пожалуйста, подумай: ведь ты бросаешь собственных детей.

– Я не могу оставаться в Нью-Йорке. Мне необходимо уехать куда-нибудь, где я смогу обо всем этом забыть и начать новую жизнь.

Каролина все еще обсуждала с Шарлоттой ее положение, когда Томас, постучавшись, объявил, что к Каролине пришли гости. Он отступил в сторону, пропуская в комнату Джека и Кэрри.

– Какими судьбами? – начала Каролина. Она искренне обрадовалась приходу детей, но, увидев их лица, выпрямилась в кресле; сердце ее забилось в тревоге.

Кэрри закрыла глаза, плечи ее затряслись. Каролина не поняла, смеется она или плачет. Джек шагнул вперед, положил руку на плечо сестры, как бы говоря: «Давай я».

– Матушка, – начал он, – у нас ужасное известие. – Джек отер глаза и прижал кулак ко рту – точно так же, как делал Уильям, когда у него от волнения сдавливало горло. Джек был бледен. Каролина увидела, что его глаза наполняются слезами, и почувствовала, как у нее по спине пробежал холодок. – Хелен. Она…

– Только не Хелен. – Нет. Не может быть. Ведь они совсем недавно виделись.

– Она умерла.

У нее же была простуда. Обычная простуда. Сильный кашель, только и всего…

– Мы только что от Рузи. Она скончалась сегодня утром.

Услышав это, Каролина стала задыхаться. Почувствовала, что вот-вот упадет, и вцепилась в подлокотники кресла. Поднялся гвалт: все