Мертвый сезон в агентстве Глория - Фридрих Незнанский

И наконец свершилось то, чего так долго ожидали все завязанные на гохрановской истории. В аэропорт Шереметьево-2 сотрудники ФСБ во главе с генералом Федоскиным доставили обычным рейсом Афины — Москва бывшего бухгалтера и миллионера Валерия Михайловича Комара.

Один из главных подозреваемых выглядел относительно неплохо: греческая тюрьма — это тебе не Бутырки. Загорелый, сытый, немного бледный от волнения, Валерий вполне смотрелся этакой звездой шоу-бизнеса. А все разговоры о том, что ему не дадут вернуться на родину, окончились пшиком. Под усиленной охраной он отправился прямо в Лефортово.

Кстати, в связи с этой последней акцией поутихли и разговоры о том, что дело Гохрана будет передано из Генеральной прокуратуры в один из спецотделов ФСБ. Но толком, разумеется, никто ничего не знал, все слухи, слухи…

Криминалитету, вопреки твердому убеждению доктора экономических наук Эдуарда Эдуардовича Штиля, главного советника Отца, было в высшей степени наплевать на политику и те игры, что развернулись вокруг драгоценностей Гохрана. Их волновала конкретика.

К примеру, вопреки предположениям, Малюту не только не выпустили на волю, а, напротив, из одиночки перевели в общую камеру. Это что, намек?

Воры в законе и авторитеты, тянувшие не по одному сроку, хорошо понимали, чем это пахнет. Найдется какой-нибудь психопат, или смертник, которому все равно терять уже нечего, и пришьет он Малюту, припомнив ему какую-то забытую было обиду. И «законники», державшие в руках свои регионы, стали понемногу стягиваться в Москву. Следовало как-то прояснить ситуацию.

С арестом Мкртчяна, имевшего непререкаемый авторитет в регионах, существовавший более-менее порядок с ходу дал трещину. Подняли головы критики Отца, считавшие, что он не тем делом занимается. Какие-то глупые идеи, книжки, в которых сказано, что однажды воровской мир станет править Россией, о чем всегда мечтали давно сгинувшие патриархи, но чего никогда не было и, скорее всего, не будет. К чему тогда базар? Другие были обижены непомерными суммами, которые шли в общак, полагая, что денежки не доходят до общака, пропадают в Москве, в неизвестных карманах.

Особую злобу таили на Отца, а еще больше на Малюту, наркодельцы. По их подсчетам, на складе спорткомплекса «Мужество» находилось не меньше сотни килограммов героина, не считая другой дури, которые в случае реализации принесли бы им не менее полутора миллиарда в баксах. Почти не сговариваясь, российские мафиози первый визит делали не к Отцу, а к Виктору Князеву, в старое здание «Националя», в котором он занимал несколько шикарных номеров. Князь принимал боссов, многие из которых ходили в его друзьях, радушно и с большим уважением. Беседовал он с ними наедине, и нетрудно было догадаться, о чем и ком шла речь. Князь вел разговор осторожно, умно, без излишних намеков, оперировал лишь фактами, и авторитеты, люди битые, проницательные, разумеется, отлично понимали, к чему он клонит. И уже поплыл слушок, что следует ожидать знаменательных событий в судьбах Отца и Малюты. Конечно же дошел слушок и до Григория Степановича Коновалова. И он вызвал Князя, как говорится, на ковер.

Князь опоздал на сорок минут, чего никогда не могло бы случиться раньше. Он вошел в гостиную особняка, поздоровался, извинился за опоздание, сославшись на пробки в пути, огляделся, увидел Штиля, сидевшего за столом, и по его лицу пробежала тень.

— Добрый вечер, Эдуард Эдуардович.

— Добрый вечер.

— Присаживайся, — пригласил Отец Князя к столу.

— Спасибо.

— Налить?

— Ты же знаешь, Григорий Степанович, я не пью.

— И не куришь, — добавил Отец, усмехнувшись.

— И не курю.

— Долго проживешь…

— Постараюсь.

— Ну-ну, — неопределенно хмыкнул Отец, выпил, захрустел свежим огурцом, откинулся на спинку кресла и устремил взгляд на парня.

Князь некоторое время выдерживал взгляд, потом отвел глаза, но отвел равнодушно, как от чего-то надоевшего.

— Я слушаю тебя, Виктор, — сказал Отец.

— Это я пришел послушать тебя по твоему вызову, — возразил Князь.

— А ты, значит, не догадываешься, для чего я тебя вызвал?

— Я не думал об этом. Ты приказал, я приехал.

— Почему люди из регионов приезжали к тебе до меня? — задал вопрос Отец напрямую.

— Разве? — искренне удивился Князь. — Не знал. Но если это так, то вопрос относится не ко мне. И потом, ты мог спросить об этом любого из тех, кто приезжал к тебе.

— Чего ты добиваешься, Виктор? — помолчав, спросил Отец.

— Хорошо, — подумав, ответил Князь. — Скажу. Но скажу иносказательно. Ты видел в лесу, как молодая поросль обвивает старое дерево, погибает сама из-за густоты, но наиболее крепкие выживают, стремятся ввысь, вырастают и в конце концов закрывают своей листвой старое дерево от солнца? Дерево покрывается плесенью и медленно погибает.

— Понял тебя, Князь. Однако бывает и наоборот. Старое дерево находит в себе силы и побеждает.

— На время, — ответил Князь. — Рано или поздно история повторится, и тогда уже старое дерево не выживет. Вообще, каждому свое время, каждому свой срок.

— Ты считаешь, что подошел мой срок?

— Да, я так считаю, — твердо выговорил Князь.

— Лично ты можешь ошибиться…

— Это неважно, — отмахнулся Князь. — Придет другой.

— Но теперь-то ты на мое место метишь?

— Я отвечу известной поговоркой: «Плох тот солдат, который не стремится стать генералом!» Я из хороших солдат. Но это не значит, что мечу я именно на твое место.

— Темнишь, Князь.

— Шептунов у тебя хватает. Но ты можешь спросить любого, и тебе ответят, что тебе я не произнес ни одного худого слова.

— И даже иносказательно? — усмехнулся Отец.

— И даже иносказательно.

— О чем же вы тогда толковали?

— О жизни, о делах, о критическом положении, в котором все мы оказались.

— Критическом? — переспросил Отец. — Никакого критического положения нет и быть не может! Если ты имеешь в виду крах рубля семнадцатого августа прошлого года, то тут уж не моя вина! Все пострадали!

— Пострадали, — согласился Князь. — Но ты, как высшее лицо, ничего не предпринял для того, чтобы исправить положение.

— А что я мог сделать? — удивился Отец.

— Тебе давали неплохой совет.

— Учинить базар с государством?! Бред сумасшедшего!

— Не с государством. С чиновниками, — поправил Князь. — А это большая разница.

— Чиновники в наше время и есть государство.

— Ошибаешься, Григорий Степанович, — вежливо возразил Князь. — Я не говорю о всех чиновниках, но о двух третях знаю точно: сплошь взяточники, казнокрады, воры и мошенники. И даже три шкуры драть с них маловато. Полученное с них перекрыло бы все наши потери, возникшие после семнадцатого августа.

При этих словах Князя Эдуард Эдуардович Штиль оживился и с видным интересом посмотрел на парня.

— Ну и драл бы! — хмыкнул Отец.

— Хотел. Но мне запретил Баграт Суренович. И вероятно, не без вашей подачи.

— Что ты «завыкал»? — недовольно обронил Григорий Степанович. — Ты не на приеме у министра!

— Или же с вашей подачи, уважаемый Эдуард Эдуардович, — обернулся к Штилю Князь.

— Вы угадали, — охотно согласился Штиль. — С моей. И знаете почему?

— Знаю.

— Я бы с удовольствием послушал!

— Вы очень толковый человек, Эдуард Эдуардович. Но вы не человек дела. Вы философ. Ваша работа о слиянии государственных и криминальных средств очень любопытна, хотя и не нова.

— То есть как это не нова? — обиделся Штиль.

— Подобное было уже в странах Латинской Америки, да и в Соединенных Штатах на заре туманной юности…

— Да. Было, — согласился Эдуард Эдуардович. — Но никто никогда об этом не писал!

— А для чего писать? — пожал плечами Князь. — Все образуется само собой. Средства сольются, и если не мы, то наши дети будут благовоспитанными буржуа. Так думаете вы.

— Вы отлично поняли мою мысль! — восхитился Штиль. — Но меня насторожило последнее ваше замечание. Разве вы так не думаете?

— Я думаю совершенно иначе.

— И как же?

— В России государственный и криминальный капитал не сольются никогда.

— Причины?

— Я вижу две основные. Первая. Сделать это никому не позволят левые силы. Второе… «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить…» Что возможно для других народов, то невозможно для народов России.

— Что вы заканчивали? — спросил Штиль.

— Экономический факультет Плехановки и, как ни странно, консерваторию, — улыбнулся Князь.

— И по какому классу?

— По классу скрипки.

— Вероятно, скрипач из вас не получился? — поинтересовался Эдуард Эдуардович.

— На этот раз угадали вы, — снова чуть заметно улыбнулся Князь. — И, предупреждая дальнейшее ваше любопытство, скажу, что, быть может, именно поэтому я занимаюсь тем, чем занимаюсь.