Наша трагическая вселенная - Скарлетт Томас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А с Кристофером ты разговаривала?
— Нет! У вас там никто не подходит. Что случилось? Мег?
Я и не думала, что мне грустно, но вдруг услышала собственные рыдания.
— Мег? Что с тобой?
— Все нормально, — сказала я. — Нет, правда, все хорошо. Я ушла от Кристофера. Переехала.
— О, слава богу! И где же ты теперь? Почему ты не приехала к нам? Приезжай, мы о тебе позаботимся.
— Спасибо, мам, но мне здесь хорошо. Телевизионщики заплатили мне денег. Помнишь, та женщина, с которой я встречалась в Лондоне в прошлом году? Ну та, с рыбой-мечом? В общем, они все-таки решили взять мои книги. У меня вдруг появилась возможность выбора, и я совершенно неожиданно переехала сюда.
— Куда «сюда»?
— Это небольшой домик у моря. Я сняла его ненадолго — до тех пор, пока не придумаю, как быть дальше.
— Значит, ты все равно осталась в Девоне.
— Ага.
Что-то в ее интонациях заставило меня добавить:
— Это мой дом. У меня тут друзья, и много чего происходит.
— Новый мужчина?
— Нет! Мам, ну ты что! Я ведь только рассталась с Кристофером.
— И что ты планируешь делать?
Я немного подумала, прежде чем ответить.
— Буду писать статью. Хотя нет, это неважно. Статья — это ерунда. Мне кажется, мы придаем слишком большое значение планам. Я, может, буду вязать носки. А еще надо вернуться к роману, но не знаю, скоро ли я на это решусь.
— Так ты там одна, в этом своем «домике»?
— Тут еще Беша. Ей здесь ужасно нравится. Мы сегодня утром уже ходили гулять по пляжу. Смотрели, как встает солнце. И когда мы вернулись, я испытала такое удивительное чувство, словно внутри у меня оказалось намного больше пространства, чем было раньше. Я приготовила себе завтрак — именно такой, какой хотела, потом убрала со стола и вымыла посуду, и все это так легко, без усилий. Я не брала с собой много вещей, но у меня тут есть несколько книг и гитара, и любимая кружка, и кастрюля для варенья, и всякое такое, и мне приятно понимать, что никто их не сдвинет с места и ничего не разрушит, никто не войдет и не начнет со мной ругаться. Я думала, что буду долго тосковать и месяцами привыкать к переменам, но я уже чувствую себя так, будто никогда не вернусь назад. Мне одной тут очень… безмятежно. Здесь все не так запутанно. Я купила в местной лавке столько чистящих средств, ты не поверишь! Даже резиновые перчатки.
Я не стала говорить матери о том, что пользоваться всем этим я не собиралась — ведь теперь я прочитала книгу Айрис. Отныне для уборки дома я буду использовать лимон, уксус, соду, лавандовое масло и горячую воду. Я очень обрадовалась, узнав, что существует альтернатива всем этим средствам, напоминавшим мне о рекламных роликах, где показывали людей с идеальными зубами, героическим выражением на лицах и такими детишками, будто они собрались на митинг гитлерюгенда. Даже на бутылке с хлоркой, которую я купила, была изображена ухоженная женская рука, открывающая особую, защищенную от детей крышку.
— Хм-м, — проговорила мать. — Когда я ушла от твоего отца, я ела пирожные. Ты, может, даже помнишь это — ты тоже их ела с удовольствием. У меня было такое ощущение, будто мне можно делать все что угодно, потому что теперь не нужно думать, одобрит он это или нет. А пирожные он никогда не одобрял. Не сыр, не вино, не мясо, не соль, а именно пирожные — наверное, видел в них что-то женственное. Он терпеть не мог пирожные, потому что они были чувственные, липкие и пышные, и, наверное, еще потому, что их очень любила я. Он никогда не был сладкоежкой, и в этом нет ничего плохого, но он с презрением относился ко всем, кто любил сладкое. Помню, как-то раз я зашла на чай к Мэдди Купер, и она угощала меня сладостями. Это были такие маленькие слоеные штучки, она купила их в какой-то лондонской кондитерской. Мы с ней что-то праздновали, я уже даже не помню что. И вот сидим мы, пьем «эрл-грей» из фарфоровых чашек, едим эти изящные пирожные, и тут является твой отец (принес Калебу какую-то книжку) и — боже, я помню это так ясно, будто это было вчера! — говорит: «А вы, значит, как всегда, обжираетесь?» Ну что за свинство! И Роза, малышка Роза, которой тогда было не больше десяти, очень серьезно произнесла: «Какой вы злой, мистер Карпентер».
Мать замолчала. Я хотела было заметить, что у Розы вообще была удивительная способность говорить то, о чем другие только думают, но по вполне понятным причинам не произносят вслух. Она в этом смысле мало чем отличалась от попугая или несмышленого младенца. Но я ничего не сказала, потому что вдруг услышала, что мама плачет.
— Мег, — проговорила она. — Очень тяжело об этом говорить, но вообще-то я звонила, чтобы сказать тебе, что Роза умерла. Вчера. Самоубийство. Так пишут в газетах.
В деревенском магазине был свежий хлеб и базилик в горшочках. Я купила и того и другого, а еще небольшой брикет пчелиного воска и несколько лимонов. И по одному экземпляру всех британских газет, которые здесь были. Отбирая прессу и читая заголовки на первой полосе, я дрожала всем телом. Роза, определенно вдохновленная «Анной Карениной», бросилась под поезд.
— Чтива на месяц, — сказала женщина на кассе.
— Да, — произнесла я.
На прилавке перед ней стояли горшки с гиацинтами. Некоторые уже цвели — розовые, пурпурные, голубые. Я выбрала тот, на котором были одни только зеленые бутоны. Совершенно невозможно догадаться, какого цвета они станут, когда распустятся.
— И еще это, можно?
— Они по два пятьдесят, — предупредила она.
— Хорошо.
Вернувшись в свой домик, я поставила гиацинт на кухонный подоконник, развела огонь и погрузилась на несколько часов в чтение газет. Беша лежала у камина с таким блаженным видом, будто в целом мире никто никогда не умирал. Самоубийство Розы произошло на станции, о которой я ни разу не слышала, и не было ни одного свидетеля — по крайней мере, они пока не объявились. Это случилось, когда Роза и Дрю возвращались домой после проведенного за городом уикенда, но Дрю слишком тяжело переживал гибель Розы и ничего никому не рассказывал. В конце концов, я и не рассчитывала, что в газетах будет достаточно информации, зато я рассмотрела все фотографии Розы и прочитала каждый ее некролог. Я представила себе, как толпы журналистов сейчас валятся на голову Дрю подобно россыпи похоронных конфетти. Пообедав макаронами с оливковым маслом, листьями базилика и хлебом, я вышла в интернет, чтобы поискать себе мебель. Мне нужны были как минимум кухонный стол, стулья и кровать. Я еще раз взглянула на ту кровать, которую присмотрела в субботу. Ее могли доставить не раньше чем через месяц. Ну не могла же я спать месяц на диване, правда? Я еще никогда не покупала себе мебель. Если заказать через интернет, ее привезут на грузовике? Мне придется самой ее собирать? Все это вдруг показалось слишком сложным, и я почувствовала, как у меня тяжелеют веки, но все же заставила себя заказать самое необходимое, прежде чем захлопнуть ноутбук. Книги для статьи громоздились рядом со мной невысокой стопкой, я взяла оттуда ту, которая называлась «Как составить астральный план», и еще раз зевнула. Я устроилась на диване, открыла книгу, но не успела дочитать и первого абзаца, как глаза стали сами собой закрываться, и я сдалась — укрылась одеялом и уснула.
— Ой, как хорошо, — сказала Роза. — Никак не могу до тебя дозвониться.
Это был очень странный сон, в который я и верила, и не верила. Во сне я знала, что уснула на диване, но мне казалось, что, прежде чем уснуть, я успела дочитать книгу про астральный план. Среди прочего книга советовала выйти на связь с кем-нибудь из мертвых. И вот, вроде как засыпая, я решила, что пообщаюсь с единственным знакомым мне человеком, который умер — спасибо тебе, Роза! — и теперь мы с ней разговаривали.
— До меня? — удивилась я.
Мы стояли посреди бескрайнего пейзажа вроде тех, что я представляла себе, когда в книгах про Ньютопию описывала пространства между сотами в телефонных сетях. Роза была одета в костюм медсестры, а я — в свои обычные джинсы. Астральный план то исчезал, то снова проявлялся и первое время слегка потрескивал, но потом устаканился и стал гиацинтово-голубого цвета, какой часто встречается в снах.
— Да. Ты чуть ли не единственный человек из моих знакомых, который не знаменит. Ты уж извини.
Тут я подумала (со мной во сне такое часто бывало), что этот сон обязательно надо будет записать в дневник сновидений. Я даже представила себе, как кто-то вроде психоаналитика Джоша или одного из авторов моих книг по самосовершенствованию говорит мне, что это очень существенно. И тогда я подумала (тоже во сне), как хорошо, что я не хожу к психоаналитику.
— Знаешь, а я ведь не умерла, — сказала она. — Позвони Дрю и спроси у него.
— Я с ним не разговаривала уже семь лет, — возразила я.
— Теперь-то я понимаю, почему ты от него сбежала! Человек просто невероятно помешан на себе.