Скажи «Goodbye» - Мария Амор

Буквально на следующий день позвонил Арнон, и Сашка его страшно благодарила. Он тут же сообщил, что прилетает на два дня. Александре не очень-то понравилось, что он так спешит получить награду за свои хлопоты. Но деваться было некуда, и пришлось изобразить бурную радость, и обещать, что приедет в Шереметьево его встречать, и проведет с ним оба утра, благо днем Максим на работе. Как и обещала, взяла такси и поехала его встречать, правда, опоздала, потому что на кольцевой были чудовищные пробки, но Арнон ее в аэропорту почему-то не дождался. Она так и не поняла в то утро, каким образом они смогли разминуться, но он даже не позвонил ей, а ей ему звонить было некуда. Так что, потеряв полдня на эту дурацкую поездку, Саше пришлось возвратиться домой. И она сидела, злая, как черт, ожидая его объяснительного звонка, но он так и не связался. И она уже решила, что тем лучше, это дает ей удобный повод на него обидеться. Но поздно вечером ввалился в дом Максим и, задыхаясь от волнения рассказал ей, что в посольство позвонили из милиции, и сообщили, что обнаружен труп мужчины, по-видимому сбитого машиной. И у этого мужчины оказался израильский паспорт. И когда сообщили имя, в посольстве не поверили, и он сам с Милманом ездили в морг, и опознали погибшего, и это действительно был Арнон. Никто в посольстве даже не знал, что он собирался прилететь, и никто не понимает, зачем он вдруг здесь появился, и как случилось, что он попал в аварию. Александра вся похолодела и сидела, ошарашенная. А еще Максим сказал, что прохожие нашли тело в Химках, и все в посольстве ломают голову, что там могло понадобиться Арнону. Сашка заплакала от страха, а Максим стал ее утешать, и говорить, что открыли уголовное дело, и будут пытаться найти убийцу. И Сашка завыла от ужаса, и спросила:

— А они найдут? Найдут, кто задавил?

А Максим вдруг тоже психанул, и закричал противным тонким срывающимся голосом:

— А я откуда знаю?! Мне не платят за то, чтобы я это знал! — Но тут же взял себя в руки, и пробурчал: — Кто его знает. Арнон был не простой человек, и дела у него были всякие…

Сашка, обезумев, завопила, что завтра же, завтра уезжает обратно в Израиль! И Максим испугался, и стал ее успокаивать, что если Арнона случайно сбил какой-нибудь пьяница, то, тогда, конечно, его легко найдут. А Сашка спросила, «А если это не пьяница, и не случайно?» И Максим сказал, «Ну что ты, дурочка, что ли? Таких не находят». А потом то ли Сашке, то ли самому себе пробормотал: «Он же не мальчик был, знал в какие игры играл, и какие у этих игр правила…» Эта мысль странным образом Сашу немного утешила, по-видимому потому, что стало ясно, что ответственность за все случившееся нес сам Арнон.

Но заснула она только под утро, вся в слезах. А утром начала собирать свои вещи, не обращая внимания на Максима. Тот сначала ошалело бегал вокруг и орал, что она истеричка, а потом прошипел:

— Ты думаешь, если надо будет, тебя в Израиле не найдут?

И только сейчас Сашка сообразила, что Максим с Вадимом — два сапога пара, и оба только и смотрят, как бы ее использовать, и уже собралась выплеснуть ему все, что накопилось на душе за время счастливого супружества, но в этот момент зазвонил Сашкин мобильник, и оказалось, что это звонят с Мосфильма, договориться о кинопробе… И вещи вывалились у Александры из рук, и она записала, куда прийти и когда. Закрыв телефон, она помолчала минуту, игнорируя идиота-мужа, а потом, взвесив все, и приняв решение, объявила Максиму, что так и быть, она пока останется, но чтобы он сам ехал на работу на метро, а Олега с машиной предоставил ей, потому что в этом городе, где ни один шофер не соблюдает правила уличного движения, она не собирается и дальше быть беззащитным пешеходом!

— Сегодня мне надо в салон красоты, — сообщила она решительно, сосредоточенно разглядывая себя со всех сторон в зеркало, — а завтра — на пробу на студию.

Только через несколько дней Саша открыла свою компьютерную почту. В электронном почтовом ящике ее ждало Муркино письмо, высланное несколько дней назад: «Сашка, прочитала я твое последнее послание, и позавидовала твоей жизни — новые перспективы, новые люди вокруг! Но я так, по-хорошему позавидовала. Мое твердое убеждение, что все это у меня забрало появление Матюши. С тех пор, как он появился в моей жизни, в ней больше не осталось места ничему — не могу никуда уехать, потому что либо придется оставить его на Сергея, а это значит ехать одной и с чувством тоски и вины, либо тащить с собой, а это тот вариант, при котором лучше и легче оставаться дома. Тут все же и детсад под рукой, и все удобно, а главное, не мучит и не манит ощущение, что за окном течет прекрасная полная развлечений жизнь, а я сижу в гостиничном номере, с бутылочками и пеленками и тщетно пытаюсь развлечь скучающего малыша. Все радости жизни заменила радость обладания. Обладания Матюшкой, Сережкой, домом, „Букашкой“, Америкой… Вот и сижу, настоящим хуторянином. И вся моя психология становится психологией кулака. Вчера разжились новой машиной — Хондой „Одиссея“. Нам с Матюшей теперь надо много места, и в ней для меня навигатор, а для Мэттовых мультяшек — дивидишник. Вечером разожгли камин, крепко выпили в честь этого приобретения, и я сидела и наполнялась ощущением своего кулацкого благополучия. Приятно думалось и о двух гигантских холодильниках, набитых куриными ножками и стеками и соками и сырами и колбасами и хлебом и овощами и фруктами; приятно думалось о ящике душистых, крепких, чуть кисловатых яблок, которые Сергей с Матюшей набрали прямо с деревьев на ферме, и о своих двух комнатах-шкафах, увешанных брюками, свитерами, пиджаками, юбками, платьями, блузками, поясами, и о своей туалетной, где на мраморной доске красуется вся моя коллекция духов, и о ящиках, полных косметики, и о гараже, в который едва втиснулись два велосипеда, мотоцикл, „Букашка“ и Одиссея…

А ночью пришло возмездие. Вдруг поползли мысли о том, что, вот, дядька, который собирался чинить окна, пропал куда-то, а не сегодня-завтра грянут морозы, и тогда вся затекающая внутрь вода станет замерзать, и начнут лопаться доски, и померзнут все растения в оранжерее… И что за окном проливной дождь, а крыша все еще не починена, и что вчера заметила, что две железные балки в гараже, которые держат на себе камин семейной комнаты, который, в свою очередь подпирает весь второй этаж, внизу совсем проржавели, и как пить дать, рано или поздно рухнут, и тогда вместе с ними рухнет весь дом… Потом, по ассоциации, вспомнила Уорлд Трейдт Сентр, но, не буду кривить душой, с гораздо меньшей болью и огорчением, чем шаткость собственного дома… И вот так валялась почти всю ночь, и сама себя изводила. В час ночи встала, согрела молока, включила свет и немного почитала, потом ненадолго задремала, но едва начало светать, я опять за свое, что по весне необходимо посадить цветы, нет, сначала деревья, и непременно каким-то образом извести комаров… А за всем этим стоит, не отступая, твердая уверенность, что я опять беременна, и жизни моей теперь совсем конец, и не будет ни свободы, ни просвета еще много лет, а только и будет, что хлопоты по дому, по хозяйству, и непрекращающийся уход за детьми да за садом…

Знаю, что ты мне скажешь: „Ну зачем же ты так себя мучаешь — не беременей, а займись чем-нибудь престижным и интересным“. Но честно признаюсь, я наверное, нашла себя — своими хлопотами и заботами я как-то и счастлива…

Саш, успокой, скажи, что, несмотря на всю банальность моего существования, я тебе все же нужна! А то меня вдруг испугала такая колоссальная разница в нашей жизни. А ведь когда-то, когда мы познакомились, мы обе были самостоятельными, эмансипированными женщинами с многообещающими карьерами! А теперь у тебя вся жизнь с ее кипением, радостями, наслаждениями, проблемами и нерешенными задачами, а меня засосала тихая заводь буржуазного довольства, и я утонула в мелких домашних хлопотах. Вот меня и волнует, как бы тебе не стало со мной вконец скучно. А то твои письма — и о принимаемых делегациях, и о днях рождениях на Рублевском шоссе читаю, как фильм про роскошную жизнь, но начинаю чувствовать, что не могу рассказать тебе взамен ничего равноценного. Только предложить тебе свою любовь и дружбу…»

И вдруг Александра почувствовала сильное раздражение. Ну что толку в этой любви и дружбе? В конце концов, когда ей надо было спасать свою карьеру, пришлось позаботиться о себе самой, и никто, ни один на свете друг-приятель-муж-любовник не пошевелил ради нее пальцем за просто так. Даже… Нет, нет, о нем она больше никогда вспоминать не будет. Никогда. Ее тут никакой вины нет. А Мурка сидит с подветренной стороны у мужа, и у нее ни забот, ни диллем, ни угроз Вадимовых… Саша нажала на аттачмент и на экране возникла фотография: Мура в белом сарафане с Матюшей на руках стоит на въезде в ее дом рядом с Сергеем. На заднем плане открытый гараж и в нем две машины и мотоцикл. И оба стоят такие довольные-предовольные и своим гаражом, и своими машинами, и своим домом с садом, и самими собой.