Воровство и обман в науке - Сергей Бернатосян

Невероятно представить, но другой советский математик, главный теоретик космонавтики Мстислав Всеволодович Келдыш, занимавший добрые полтора десятилетия пост президента Академии наук СССР, оставил после себя всего 18 (да, именно восемнадцать, без какой-либо утерянной цифры впереди) опубликованных трудов. Если иметь в виду их "количественную" сторону, то Келдыш не посмел бы сегодня даже участвовать в конкурсе на вакантное место старшего научного сотрудника. А если говорить о качестве проведенных им теоретических разработок, составивших содержание этих 18(!)статей, то каждая из них стоила, пожалуй, целой творческой жизни любого исследователя.

А недавно скончавшийся президент Академии наук Армении, величайший астрофизик современности, Виктор Амазаспович Амбарцумян предъявлял к себе такие высокие требования, что вообще мог остаться без публикаций. Чтобы увидеть "со стороны" недостатки собственных работ, он внутренне перевоплощался в своего самого ярого научного противника и начинал "разносить" любую из гипотез в пух и прах, не оставляя без критики ни единой высказанной им мысли. Его "самоедство" приводило к ситуациям, доходящих до анекдота. На солидных семинарах Амбарцумян с такой степенью взыскательности давал оценки собственным выводам, что его оппонентам ничего не оставалось, как защищать идеи академика от его же нападок, доказывая, что под авторской критикой нет никакой серьезной основы. Непосвященный человек, окажись он на одном из таких научных диспутов, сразу бы и не разобрался, кто здесь докладчик, а кто слушатели, так умудрялся Амбарцумян "взбаламутить" зал и перевернуть все с ног на голову.

Вместе с тем он глубоко и сильно переживал факт, когда многие признанные астрофизики мира отвергли его теорию активности ядер галактик, в неимоверных муках выношенную и рожденную в стенах Бюраканской обсерватории. Но и в эти трудные дни ученый оставался самим собой. "Кто не имеет научных противников, тот в науке безлик", — говорил он. Время показало, что прав был Амбарцумян, что действительно активностью ядер галактик определяются важнейшие нестационарные процессы в их эволюции, например, такие, как мощное радиоизлучение и гигантские взрывы. В рамках этой теории можно было рассматривать даже вопросы происхождения радиогалактик. Если до нее считалось, что радиогалактики образовались в результате неожиданного столкновения двух гигантских галактик, то Амбарцумян показал, что радиогалактики являются лишь активнейшей фазой эволюции галактик в целом. "Когда рождается новая идея, то вначале она имеет только одного приверженца в лице автора", — с грустью констатировал впервые, пожалуй, вставший тоща на собственную сторону Амбарцумян. Только со временем его открытие, найдя последователей, стало обрастать неким защитным интеллектуальным полем и превратилось в основополагающую космогоническую теорию, которая задала направление последующим астрономическим исследованиям.

Тоща же одного зарубежного астрофизика из числа самых ретивых "разносчиков" работ Амбарцумяна уличили в плагиате. Оказывается, он самым наглым образом воровал амбарцумяновские идеи и выдавал их за свои. Многие были крайне возмущены таким бесстыдством, но только не сам исследователь, отреагировавший на ситуацию чисто философски. "А что тут плохого? Нам надо только радоваться, что наши противники стремятся стать нашими соавторами!" — заявил Амбарцумян.

Высочайшая взыскательность к результатам своей научной деятельности была свойственна и академику Льву Андреевичу Арцимовичу. Когда в 1953 году им было обнаружено, что мощные импульсные разряды в газах порождают излучение нейтронов, ученый мир пришел в неописуемый восторг. Понятно, от чего. Все были уверены, что это открытие, впоследствии удостоенное высокой Ленинской премии, ключ к управляемому термоядерному синтезу. Все, но только не автор открытия! Долгих четыре года он проверял и перепроверял полученные результаты, заставляя своих сотрудников вновь и вновь ставить контрольные эксперименты. Казалось бы, куда еще? Но Арцимович был непреклонен, и вскоре его настойчивость увенчалась успехом: природа нейтронов оказалась нетермоядерной. Установить это было очень важно. Не менее важно, чем открыть до этого нейтронное излучение высокотемпературной плазмы.

Трудно было, конечно, Арцимовичу не поддаться соблазну и заодно с признанными авторитетами не начать бить в литавры сразу же, как повсюду заговорили о его "перспективной" находке. Но чувство ответственности перед человечеством за свою работу одержало верх. В мучительном поединке с самим собой (кому же не хочется мировой славы?) ученый избрал тернистый путь к истине. И победил. Вместе с тем Арцимович всегда "ставил на место" физиков, которые выступали против или выражали сомнение в осуществлении управляемой термоядерной реакции в принципе. "До изобретения велосипеда, — говорил он, — никто не верил в возможность механического передвижения на двух колесах".

Из замечательной плеяды советских ученых никогда не давал спуску ни себе, ни ученикам Игорь Васильевич Курчатов. День за днем, месяц за месяцем и год за годом он, проверяя свои предположения, заставлял сотрудников заниматься постановкой все новых экспериментов, хотя, как всем казалось, исследуемая проблема давно уже была разрешена. Самые молодые и нетерпеливые, из тех, кому особенно надоела ежедневная рутинная работа, строптиво роптали на своего руководителя, что он не торопится перейти к решению очередной научной задачи. Другие удивлялись педантичности и излишней взыскательности Курчатова. "Что, ему делать нечего?" Третьи задавались вопросом: "А не исчерпал ли он себя как прежний генератор идей?" Но Курчатов стоял на своем. И время неизменно доказывало его правоту. Высокоэффективный результат работы возглавляемого им коллектива — яркое тому свидетельство.

Поиск истины… Сколько напряженного труда, мимолетных ликований и тяжких разочарований, упорства и одержимости, лишений и страданий, сомнений и неожиданных прозрений кроется за этими двумя словами! И как сильно стремление посвященных найти ее, избежав ложного пути. Не с этой ли целью советский академик H.H. Семенов, один из основоположников химической физики, ставил самые противоречивые опыты, выверяя выдвинутую им теорию разветвленных цепных реакций? Будучи убежденным, что отрицательный результат — тоже результат, ученый "прокручивал" ее со всех сторон, не боясь рубить сук, на котором сидел. Такой "двусторонний" метод проверки теоретических положений, когда предпринятый эксперимент мог как подтвердить их, так и разрушить, по мнению Семенова, был наиболее эффективным. Не случайно именно из его уст мы, тогда еще молодые сотрудники академического Института химической физики, с гордостью причисляющие себя к ученикам этого крупнейшего мыслителя, услышали напутствие такого рода: настоящий ученый, мол, только тот, кто станет продолжать свои исследования, даже если ему за них не будут платить ни гроша, и даже сам согласится приплатить, лишь бы его не лишили возможности искать истину.

Однажды Николай Николаевич Семенов вступил в ожесточенную дискуссию с признанным авторитетом, видным специалистом в области этой новой научной дисциплины — химической физики, Максом Боденштейном. При исследовании процесса окисления паров фосфора Семенов совместно с Ю.Б. Харитоном и Э.Ф. Вальтой обнаружил любопытное явление: в определенном режиме протекания химического процесса при уменьшении давления или изменении объема задействованного в опыте сосуда ниже предельно допустимых величин химическая реакция в нем неожиданно прекращалась. Боденштейн же один за другим выдвигал аргументы против полученных Семеновым экспериментальных результатов, которые, на его взгляд, не влезали ни в какие рамки существующих теорий.

Пытаясь убедить не столько Боденштейна, сколько самого себя, Семенов, на ту пору еще тоже молодой физик, с завидным упорством и настырностью продолжал свои исследования, проверяя и перепроверяя результаты экспериментов, полученные им первоначально при окислении паров фосфора, а потом при окислении водорода, окиси углерода и других веществ. Положение осложнялось тем, что сомнения по поводу сенсационных результатов стал выражать и его учитель "папаша Иоффе". У другого бы ученого тут же опустились руки, но только не у Семенова!

Неустанный творческий поиск, доходивший до мученичества, взыскательность и глубокая вера в достижение цели увенчались колоссальным успехом. Семенов установил, что ниже определенных критических значений каких-либо параметров реактивной системы химический процесс полностью прекращается, а при поднятии "планок" тот же процесс, напротив, протекает с огромной скоростью и даже переходит во взрыв. То есть фактически он вышел на открытие предельных явлений при протекании химической реакции. Но и этого Семенову было мало. Он докопался до причин возникновения подобных явлений и вскрыл их, что дало возможность вплотную подойти к разработке цельной теории ценных разветвленных реакций.