Воровство и обман в науке - Сергей Бернатосян

Но являются ли эти принципы сдерживающим фактором преступности в мире интеллекта сейчас? Увы! Современное общество, охваченное сумасшедшей гонкой за новыми достижениями научно-технического прогресса и озабоченное наращиванием мощного экономического потенциала, все реже обращается к вопросам этики в научной работе и все реже дает оценку поступкам ученых, которые находятся не в ладах с моралью и нравственностью. Более того, множество случаев откровенного плагиата, мошенничества и жульничества в научных кругах все чаще оказываются в порочном круге безнаказанности. Причем отвоевывать пространство в зданиях научно-исследовательских центров и университетских кафедрах карамазовской философии вседозволенности помогают высокие покровители из академической среды. Отдельным утратившим честь и достоинство чиновникам от науки все одно: что покрыть вора, что начать гонения на творца. А когда нравы диктуются безнравственными людьми, то и плагиат оказывается в большой цене. Ведь опасаться нечего и некого. Особенно, когда воровство принимает такие неслыханные масштабы, как сегодня. Выведенный на чистую воду озабочен, как правило, не тем, чтобы отмыться от грязи, а чтобы как можно большей грязью полить других. Печально, конечно, но ведь и нравы сегодня диктуют те, кто мало что в них смыслит.

Так что если в прежние времена вора при его поимке все-таки ожидали позорные столбы, то теперь всяческая нечестность стала почетна и весьма престижна. Оглядеться вокруг, так чего только не воруют: от автомобилей до стратегического сырья, от станков до приватизируемых заводов. Строят пирамиды покруче египетских и выносят посредством фальшивых авизо из банков мешки денег. Причем стряпают свои грязные делишки у всех на виду, не таясь и не прячась, под защитой закона и при полной поддержке коррумпированных стражей порядка. Плагиат в науке на фоне такого беспредела и, правда, выглядит сущей мелочевкой. Однако именно он является одной из причин неразберихи в приоритетах и способствует их неуправляемому блужданию в океане знаний. Поэтому в спорах за приоритет концы с концами приходится сводить практически без конца.

Жертва и хищник — в одном лице

В общем-то человечество постоянно стремится к тому, чтобы процесс научного познания набирал как можно больше оборотов, поскольку с каждым новым открытием в науке и появлением совершенной техники увеличиваются его возможности улучшать собственную жизнь и совершенствовать мир. Быстрое и удачное решение проблем в различных областях знаний способствует освобождению человека от многих пут: тяжелого физического труда, обременительных бытовых обязанностей, капризов погоды, конфликтов с окружающей средой, стихийных бедствий, неизлечимых болезней, в общем, всего того, что мешает ему радоваться собственному существованию.

И в этом поступательном движении человеческой мысли, казалось бы, особенно должны быть заинтересованы сами исследователи, ее продуктирующие. Но, как ни странно, именно они нередко сдерживают научно-технический прогресс, начиная вдруг цепляться за достижения, которые морально устарели, или идеи, которые уже ничего прогрессивного не несут. Причем шатания вверх-вниз, вправо-влево сопровождают творчество многих видных ученых и изобретателей, достигая в отдельных случаях таких колоссальных амплитуд, что результат бывает просто непредсказуем. Хорошо, когда коллективному разуму удается одолеть их консервативные настроения. Тогда прогрессу, можно сказать, крупно "везет". Но если изжившая себя идея в лице этих авторитетов все-таки "стреножит" очередной шаг к научной истине, его темпы неизбежно падают, а наука, несмотря на риск и самопожертвование новаторов, покрывается трясиной, если вообще не поворачивает вспять.

Как показывает история, избежать подобного застоя можно лишь при условии объективного отношения исследователей к своим открытиям и к научному прорыву других. Конечно, оценить работу революционного толка с некой "сумасшедшинкой" и идеями, граничащими с "мистикой", по достоинству, освободив ее от лженаучных выводов и воды, не выплеснув при этом "ребенка", — задача чрезвычайно сложная. Решить ее способен ученый, действительно обладающий гениальным провидением и внутренней свободой. Только такой человек сможет отличить большое открытие от несуразицы, не испугаться того, что кажется в новой теории заумным и экстранеординарным и зажечь тем самым для нее на перекрестке науки "зеленый" свет.

Однако на протяжении всей истории цивилизации приходится наблюдать сугубо противоположную картину, когда в ученой среде процветает научная близорукость, а большинство мыслителей обнаруживают поразительную слепоту. Невозможно подсчитать, сколько блестящих идей было загублено из-за общей инертности мышления и недостаточной гибкости ума отдельных творцов, неспособных разобраться в сложившийся конкретной ситуации и найти выход из лабиринта взаимоисключающих идей и учений. Чему больше всего обязан задыхающийся время от времени научно-технический прогресс, так это опутывающему его, как спрут, консерватизму и стойкому нежеланию служителей науки открыто признавать свои невольные заблуждения или полную некомпетентность в отдельных научных дисциплинах, что служит проявлением интеллектуального чванства. Причем это чванство постоянно передается "по эстафете", распространяясь вширь и вглубь. Каковы же его истоки? Почему жертва и хищник то совмещаются в одном лице, то поочередно меняются местами?

Вспомним великого Галилея, который подвергся преследованиям и даже изощренным пыткам из-за того, что высказал в молодости "еретическую" идею о вращении Земли. Отчего же, состарившись, он с тем же воинствующим настроем встречает прогрессивные выводы Кеплера относительно движения планет?

А основоположник астрономии Тихо Браге? Что произошло с ним? Почти четверть века наблюдавший за планетами, кометами и звездами этот ученый, с наивысшей для его времени точностью определивший расположение светил, был вынужден когда-то покинуть родную Данию из-за угроз и гонений. И именно он, испивший, казалось бы, всю чашу горечи изгнанника и мученика науки, в числе первых "ощетинивается" против передового учения Николая Коперника о строении Солнечной системы! Более того, Тихо Браге, якобы ради смягчения всеобщего гнева, к удовольствию церковных схоластов предлагает свою "компромиссную" модель мироздания. Согласно этой модели он оставляет Землю в сопровождении вращающейся Луны его центром, допуская в соответствии с теорией Коперника обращение всех остальных планет вокруг Солнца! Эта абсурдная концепция вопреки всяческому разуму немедленно находит поддержку ученой общественности. Подумайте, какой урон наносит науке заискивание перед власть имущими великого астронома! Наука откатывается назад до той поры, пока его ученик и "наследник" Иоганн Кеплер не доказывает на основании наблюдений самого Браге всю вздорность этой "угоднической" модели.

Проблема "отцов" и "детей" в науке, особой психологии учителей и учеников хорошо просматривается и на другом примере. Коша Майкла Фарадея в 1824 году собирались избрать членом Лондонского Королевского общества, против был лишь один ученый — его учитель Гемфри Дэви, на тот момент являвшийся еще и президентом этой авторитетной научной организации. Он и прежде, где только ни пытался "забаллотировать" Фарадея, чтобы закрыть ему доступ к блестящей карьере! Последнюю попытку Дэви предпринял непосредственно перед голосованием действительных членов общества, публично заявив: "Как может человек, не имеющий хотя бы общеобразовательной подготовки, не говоря уже о профессиональной, и не способный сделать хоть какие-то теоретические выкладки, претендовать на академические права, равные правам здесь присутствующих?!"

Говоря так, Дэви явно "перегибал палку". Фарадею, несмотря на то, что его самые замечательные, потрясшие мир открытия были впереди, и тогда вполне уже хватало научного багажа, чтобы факт официального включения молодого физика в состав общества ни у кого не вызвал сомнений. Так почему Дэви неоправданно ополчился против своего же воспитанника? По-видимому, здесь сыграла роль обычная зависть. Ведь за короткий срок Фарадей сумел превратиться из неоперившегося птенца в компетентного исследователя, в некоторых вопросах даже лучше осведомленного, чем сам Дэви. Она-то и подтолкнула Дэви к мелочной мстительности, обернувшейся в конце концов для него крайним цинизмом. Пользуясь своим высоким положением среди английских ученых, он строил Фарадею всяческие козни, плел против него коварные интриги. Хотя на публике он старался показать другое лицо, прикидываясь этаким невинным ягненком, на которого "волком" набрасывался его неблагодарный и непутевый ученик. Он громогласно утверждал, что "хороший исследователь выделяется не столько количеством научной продукции, сколько числом быстро растущих учеников, которые имеют право на свое место в святом деле объяснения законов природы и поэтому к ним нельзя питать какие-либо дурные чувства". Надо ли уточнять, что под "хорошим" исследователем Дэви, демонстрируя подобную архинеискренность, имел в виду самого себя?!