По дорогам войны - Альфред Рессел

Воцарилась тишина. Все уснули, но нет-нет да и вскрикнет кто-нибудь из спящих, и сразу же плотнее прижмутся друг к другу бойцы. Вот чья-то рука поднялась вверх, кто-то глубже зарылся в шинель, откуда-то донесся тихий .вздох. Зажглась сигарета, в красном отсвете мелькнуло худое лицо. Рубиновый огонек с минуту был на одном месте, потом пролетел несколько метров и догорел в снегу. Кто-то не спал.

Неожиданно ночную тишину разорвала стрельба. Выстрелы прогремели подобно грому. Грозно загрохотал Обшар, ему вторила Прикра, глухо отзывалась Яруха. По всей долине гремело эхо. Бойцы схватились за оружие, минуту вслушивались в стрельбу, а потом, недовольные тем, что их разбудили, снова улеглись спать. "Это, наверное, на Ярухе", - говорили бойцы спросонок. На лесистой Ярухе передовые дозоры сталкивались с противником из ночи в ночь.

Подпоручик Ян Парма стоял в ту ночь в выдвинутом окопе и всматривался в сторону немецких укреплений. Неожиданно он насторожился. Среди ночных пятен и грязных полос он заметил то, чего раньше здесь не было. Парма, не долго думая, нажал на спусковой крючок автомата и сделал длинную очередь, а потом спохватился: зачем было сразу стрелять? Может, они ползли сдаваться в плен? Но, с другой стороны, кто же так идет сдаваться в плен? Нет, он совершенно правильно ухлопал гитлеровцев. Так что та ночная стрельба донеслась не с Ярухи.

Вокруг опять наступила тишина. В лесу ничего не было слышно. Капитан Кунцл в эти дни беспрерывных боев отдыхал очень мало. Во второй раз за сегодняшнюю ночь он обходил расположение ударной группы от окопа к окопу, от солдата к солдату. Ночь была настораживающе спокойной. Сколько эта проклятая гора стоила им крови? Бои за нее начались 19 ноября и шли ежедневно, а на Безымянной все еще слышалась чужая речь. Вчера утром в это время уже шел бой. Жестокий, беспощадный. Им удалось приблизиться к оборонительным позициям противника до ста метров, но потом контратакой их отбросили назад. Трижды в течение дня они стреляли вверх и трижды им стреляли в спину. Отекшие веки опускались. Капитан решил пойти немного вздремнуть в землянку к Седлачеку.

Из туманного рассвета стали показываться расплывчатые очертания деревьев и высоких пней. Командирский блиндаж в седловине под Безымянной темным пятном выступал из поредевших утренних сумерек. Здесь и там поднимался сигаретный дым, и вскоре все близлежащее пространство заполнилось его раздражающим запахом. Кто уже проснулся, сразу втягивал в себя этот запах. Вот закашлялся один солдат, потом другой, и через минуту кашлял весь лес. Приступы кашля мучили людей все сильнее и сильнее. Голоса спросонья звучали хрипло, слышался шелест ветвей. Люди выползали из ночных нор, зябко притоптывали ногами и били рука об руку. Просмоленные лица жадно посматривали в сторону тыла. Послышался звон металлической посуды. Запахло горячей пищей. В одно мгновение лес зашумел. В сумраке леса все спешили за горячей пищей, оставшейся со вчерашнего вечера, и за чаем с водкой на сегодняшний день. Походную кухню бойцы тянули на спинах по крутым склонам Обшара, и это не всегда обходилось без потерь. Выло около шести часов утра. В утренних пасмурных сумерках, заполненных стелящимся туманом, чувствовались запахи тлеющего дерева и смолы из разбитых елей. Их сюда принес легкий ветерок, такой нежный, что его трудно было ощутить кожей. В воздухе носились и другие запахи. Вот потянуло чем-то сладковатым, через минуту пахло уже паленым. Все запахи смешивались в один, неопределенный. Все это было то самое, что делало гору Безымянной. Без этих запахов она была бы всего-навсего просто горой, одной из многих в бесконечном море карпатских вершин, о- которой никто бы не говорил и не писал.

* * *

Пасмурным утром 24 ноября мы заканчивали подготовку к артиллерийской атаке последнего карпатского бастиона в полосе наступления чехословацкого армейского корпуса. Теперь, благодаря показаниям пленного Шультце, мы наконец-то узнали расположение огневых точек противника, а также его маневры огнем и резервами на Безымянной и могли вести стрельбу по конкретным целям. Генерал Свобода назначил последнюю атаку на 14 часов 5 минут. "Пусть люди отдохнут и старательно проведут подготовку!" - приказал он.

Командный пункт командира корпуса находился на склоне, немного ниже седловины между Обшаром и Безымянной. На всем пространстве вокруг седловины росло всего лишь несколько елей и буков с обрубленными ветками. Все остальные деревья превратились или в пни, или в обгоревшие стволы, торчавшие в небо. Все, что осталось от леса, было иссечено осколками снарядов и мин. По опыту 18 ноября бойцы очистили от ветвей пространство перед окопами на расстояние броска гранаты.

Командир корпуса с капитаном Кунцлом вышли из блиндажа и осмотрелись. Кроме часовых, тоже замаскировавших свои позиции, они никого не увидели. А ведь здесь было около двухсот солдат! В это зябкое, сырое утро маленькая фигурка Седлачека казалась еще меньше, небритое лицо выглядело уставшим, однако глаза его горели непреклонной решимостью.

Постоянное напряжение трехмесячной схватки и суровость боев в Карпатах в зимних условиях без замены и отдыха измотали бойцов как физически, так и морально. Бойцы, главным образом пехотинцы, были совершенно измождены.

С октября чехословацкие части беспрерывно вели бои, а прежде чем они подошли к пограничным дуклинским высотам, им с 8 сентября пришлось преодолеть тернистый путь с боями за северные подходы к Дуклипскому перевалу. Войска долго подвергались мощному артиллерийскому обстрелу противника, страдали от холода, недоедания и недосыпания.

В трудную минуту солдат хочет услышать своего командира. А в тот день, 24 ноября 1944 года, пехоте под Безымянной было действительно тяжело. У Седлачека и Кунцла всегда находилось время для своих людей и на отдыхе, и в бою. И в те критические минуты перед последней атакой они тоже говорили с солдатами, говорили по-военному жестко, без витийства, как будто с глазу на глаз. Ни один из командиров не пытался приукрасить существующее положение: солдата можно обмануть лишь на минуту.

- Ребята! - так примерно начал капитан Кунцл. - Вот уже целую неделю мы бьемся тут с фрицами за эту проклятую высоту. Мы бросаемся в атаки, а фрицы развалились на горе и хохочут на всю округу. Это они над нами хохочут, на нашей горе! Но мы ее все-таки возьмем... Не стыдно вам? Путь к нашим домам идет только через эту вершину - и никак иначе! Неужели вы перестали верить в себя? Вас же тянет в долину, под крышу над головой, домой! И только здесь самый короткий путь на. родину!

Капитан Кунцл хотел посмотреть в глаза своим подчиненным, но это ему не удавалось. Бойцы переминались с ноги на ногу, многие из них смотрели в землю. Потом к ним обратился командир батальона Седлачек. Он тоже начал без вступления: