По дорогам войны - Альфред Рессел

Было заметно, что он потрясен.

- "Да здравствует немецкий сверхчеловек и его нацистская культура!" проронил я будто мимоходом, когда просматривал снимки. - И все это делается во имя немецкого народа, которому вы служите по нацистской присяге!

- Нацизм не означает немецкий народ.

- Скажите, где тогда, собственно, немецкий народ?

- Везде. Немецкий народ - это сама Германия.

- А как же СС, гестапо? Это тоже Германия?

- Нет, нет! Мы, немцы, не согласны с нацизмом, с тем, что он делает! торопливо сказал Шультце и выпрямился.

- Но, но! А какое вы ему в этом оказываете сопротивление? Что вы, Шультце, сделали для его падения? Он мучился, очень мучился.

- Одного несогласия мало, очень мало. Учитель, этого постыдно мало! Неужели ничего нельзя было предпринять? Вообще ничего? Ну, еще бы! Куда там что-то предпринимать, если страх сильнее чувства долга, сильнее веры и чести.

- Вы не знаете этого с его репрессиями. Кто не знает всего этого, тот не поймет...

- Так у вас и в плену еще трясутся коленки?..

После этих слов наступила тишина. Силы пленного, вероятно, совсем истощились. Шультце наконец решился. Ему вдруг все стало просто и понятно.

- Пожалуйста, карту! - неожиданно энергично сказал он. И когда он это сказал, ему, видимо, стало легче. Страх покинул его. Глаза засветились искренностью.

Он поднял голову и твердо заявил, что больше не чувствует себя связанным присягой. Взглянув ему в лицо, я с уверенностью мог теперь сказать, что думает он осмысленно и серьезно. Пошел второй час ночи. Немец начал говорить. В глубокой тишине он коротко рассказал о своей судьбе. Никогда еще правда не значила для него так много, как в этот час! А потом в нем разгорелся справедливый гнев. Я слушал его внимательно. Это был прямой, откровенный мужской разговор.

Когда Бела через некоторое время потихоньку приоткрыл дверь, то увидел нас склоненными над картой и мило беседующими. Шультце водил карандашом по карте и старательно мне объяснял. Я внимательно его слушал и время от времени с облегчением вздыхал. От волнения я не мог даже сидеть и почти каждую минуту вскакивал, прохаживался по комнате, подходил к окну. Я внутренне ликовал от успеха и, довольный, улыбался в темноту.

- Вот это искренне и честно, - сказал я и дружески похлопал Шультце по плечу.

Шультце был на грани истощения сил. Веки его беспомощно опускались. Устало прислонившись к столу, он положил голову на сложенные руки.

* * *

В то же утро были сделаны все приготовления для новой схемы огня, чтобы следующая атака стала последней в этой долгой-предолгой битве за выходы из Карпат. И эта атака была проведена.

Последняя атака

В результате наступления 18 ноября 1944 года к югу от Нижнего Комарника советские части проникли в крайнеполянское ущелье, над которым доминировали сильно укрепленные горы Обшар, с одной стороны, и высота 541, с другой. Наши 2-й и 3-й батальоны пробились до седловины между Обшаром и расположенной восточнее Безымянной высотой. На следующий день оба батальона вместе с советскими частями после тяжелых боев взяли занимающий ключевое положение Обшар, продвинулись к шоссе, ведущему из Крайна-Поляны на Бодружал, а во второй половине дня солдаты Свободы уже стояли на вершине Безымянной. Однако противник, потеряв Обшар, стал бороться за высоту. Опираясь на уцелевшие позиции, он бросился в яростную контратаку. Потеснил чехословацких бойцов с вершины Безымянной, вновь проник на Обшар, угрожая своим продвижением правому крылу корпуса и левому флангу советской 305-й дивизии. Поредевшие и уставшие 2-й и 3-й батальоны оказались не в состоянии противостоять действиям противника, пытавшегося окружить их. Оставшиеся силы были сведены во время боя в один батальон, которым командовал штабс-капитан Франтишек Седлачек. Во время ночного боя его командный пункт оказался в окружении. Разгорелся яростный бой. Фашисты во что бы то ни стало хотели захватить командный пункт. Но к счастью, в темноте противник не заметил одну-единственную ненарушенную телефонную линию, благодаря чему Седлачек смог попросить помощи у командира 2-й роты капитана Кужела и доложить командиру корпуса об отчаянном положении своей части на Безымянной. Кужел в течение часа прибыл с подкреплением к месту боя, и весьма кстати, так как положение командира батальона было критическим. Создавалась угроза того, что части опять будут сброшены назад, к перевалу. Генерал Свобода, чтобы сохранить положение, решил бросить в бой все наличные силы и приказал быстро организовать особую ударную группу под командованием капитана Кунцла из оперативного отдела штаба корпуса. Эту группу он придал командиру батальона и поставил задачу - общими силами захватить Безымянную и удержать ее.

- Франтишек, ты должен любой ценой удержаться! Я посылаю тебе подкрепление! - услышал штабс-капитан Седлачек энергичный голос командира корпуса Людвика Свободы.

Ночью группа Кунцла вышла из Барвинека в Нижний Комарник и рано утром 19 ноября вступила в бой за Безымянную. До 23 ноября тяжелые бои за высоту не принесли результатов. Даже мощная концентрация огня не могла подавить сопротивления противника и помешать ему вести постоянные контратаки. Противник во что бы то ни стало хотел удержать Безымянную. Высота была занята чехословацкими частями только во второй половине дня 24 ноября. Это решило судьбу немецкой обороны на выходе из Карпат на всем дуклинском направлении.

* * *

23 ноября для многих стал последним днем. В тот день пали подпоручик Юрек, поручик Нойшлесс и другие храбрые воины. Этот день тянулся бесконечно долго. Наконец наступил вечер, на горы опустились сумерки. Деревья, исковерканные пулями и снарядами, утонули в тумане. Последние листья устало падали на землю. Казалось, даже сама природа готовилась к чему-то серьезному. Приближалось роковое завтра - 24 ноября. Этот день решит, по ком звонить колоколам.

Последняя ночь! Все когда-то бывает последним. Во время войны это последнее наступает быстрее. В бою смерть обгоняет время. Много уже дней чехословацкие воины дрались за Безымянную. Вечером после боя, вконец обессиленные, они валились с ног где попало: кто где-нибудь в затишье, кто в воронке от снаряда, кто между поваленными деревьями. Двое-трое солдат настелили мягкой хвои и, прижавшись друг к другу, старались побыстрее уснуть. И вот так с автоматами в руках они проводили морозную ночь. Какую по счету? Что,- в конце концов, в жизни солдата значит эта одна ночь? Только ведь за одной ночью следует другая, такая же противная и полная неопределенности. Нагрянувшая ночная тьма смазала бледный фон заснеженной местности, деревья совсем скрылись из виду.