MMIX - Год Быка - Роман Романов

Что касается километровой очереди на Садовой, то здесь есть лишь одна неточность. Это перед первым представлением в 1991 году очередь протянулась от Триумфальной до Кудринской в виде демонстрации москвичей под демократическими лозунгами, включая «Вся власть Советам». В 1993-м очень похожая очередь под теми же лозунгами тоже прошла по Садовому кольцу до Кудринской, но только от Смоленской. Однако можно ли упрекать в столь малой неточности Автора, который видел все эти образы не живьём, как мы, а через толщу времени в полвека? Точнее будет сказать, что Автор видел не сами события, а тот самый скрытый план будущих событий, о котором толковал Воланд Берлиозу. В таком случае за полвека в небольших деталях план мог быть немного изменён. Как в той известной пьесе: сначала планировали торжества, потом аресты, потом решили совместить.

Есть ещё пара небольших деталей, тоже указывающих на вторичность действий Прохора Петровича. Как мы помним, его верную секретаршу звали немного иностранно – Анна Ричардовна. В литературно-драматическом контексте такое сочетание ассоциируется лишь с одним большим произведением – пьесой Шекспира «Ричард III», в которой главный герой женится на вдове убитого им противника. В конце 1991 года российский Верховный Совет действительно захватил в своё владение и пользование все здания и службы бывшего Верховного Совета СССР. Заодно Автор даёт ещё один пример соответствия женского образа сообществу, связанному с конкретным местом. В политологии такое сообщество имеет своё имя – «аппарат» того или иного института власти. И опять же заметим, что осенью 1993 года аппарат бывшего Верховного Совета был отдельным указом переименован в аппарат Федерального Собрания. То есть Анна Ричардовна не осталась безутешной вдовой.

Греческое имя Прохор, означающее «начальник хора», подходит директору Зрелищной комиссии, а заодно формирует метафору представительной власти как депутатского хора. Тогда другая метафора «хоровой кружок» тоже связана с представительной властью, например с выборами по партийным спискам, которые впервые состоялись в конце 1993 года. Вообще, образ спокойного течения нормальной жизни, которое вдруг периодически прерывается хоровым исполнением одной и той же песни, – очень напоминает навязчивую политическую рекламу партийных списков, которой было особенно много в отчётный период. Кажется, какая-то из партий даже использовала песню про «славное море» в своей предвыборной рекламе. Так что образ регента Коровьева в 17 главе узнаваем в роли сословия политтехнологов – передового отряда либеральной интеллигенции.

Само по себе предвидение Автором сюжета политических событий в деталях более чем за полвека до их свершения имеет не только развлекательную ценность. Главным образом, оно доказывает фундаментальную идею о существовании скрытого плана, а значит и субъекта, который этот план составил и управляет ходом его исполнения. Это совпадение плана и результата, собственно, и есть то самое седьмое доказательство. Хотя понятно, что основанное на экспертной оценке, оно убедит не всех, несмотря даже на печальную судьбу Берлиоза.

В связи с 17 главой можно выявить и иные, тоже важные историософские идеи. Например, ситуация с отменой второго представления является закономерной для перехода от 16 к 17 стадии. На самом деле, сюжет главы описывает не всю стадию, а так называемый «узел» на стыке двух стадий, резкий переход от нисходящей к восходящей линии развития. Этот узел вполне заслуживает названия «Дно Надлома». Такая ситуация с тупым и стереотипным поведением политической элиты, её представительной ветви случалась не только в 1993 году. В 1930-е годы, на 16 стадии развития Русской Идеи тоже было «обострение классовой борьбы по мере продвижения». Так что тоже пришлось звать спецслужбы, чтобы с помощью ледоруба отменить второе представление.

Постоянное переключение Автором контекста и подтекста – от библейских времён к своему времени 1930-х, потому к нашему времени 1990-х – тоже имеет определённое историософское значение. Этим как раз и подчеркивается универсальность сложной модели развития, состоящей из трёх рядов по 12 стадий, которую автор описывает художественными методами с помощью притч и чисел. В большом процессе развития русской цивилизации 16-я стадия падает на все тридцатые годы, а узел Дна Надлома приходится на 1941 год.

Точно также для антиреволюционной идеи Реставрации в 1991-93 годах быстро протекают «ночные» стадии развития. С начала 1993 года протекает 16 стадия: все строят «вертикаль власти», каждый по своему проекту. В начале октября тоже случается Дно Надлома, активное вмешательство внешних сил, вклинившихся в полуразрушенные «башни» власти. Так что политический подтекст 17 главы совпадает с 17 стадией развития постсоветской, ельцинской политической системы. Другое дело, что и события 1993 года, как и Голгофа 33-го года от Р.Х, как и страшная Казнь 1930-х годов – это иллюстрации к общей модели. А сквозное действие Романа привязано не к политике, а к процессу рождения новой науки. В политическом процессе 1990-х годов 17 стадия, начавшись осенью 1993 года, закончится лишь летом 1996-го, а 18 стадия займёт ещё два года. Возможно, именно поэтому, чтобы мы не спутали процессы, Автор нам в конце 18 главы специально постучал клювом в фотографию 94-го года. Намёк на то, что после этого процесс научного познания политической реальности, возможно, будет опережать политические процессы. Хотя возможно и иное толкование – просто завершение 17 стадии и 18 стадия очень похожи друг на друга, нетрудно и перепутать, глядя с дистанции нескольких десятилетий.

Очень аккуратно сделанная Автором отсылка к «Ричарду III» стала почти незаметным узелком в пёстрой исторически-сатирической ткани Романа. Если не знать, что глава 16 «Казнь» соотносится Автором с тридцатыми годами ХХ века. В этом контексте даже косвенное упоминание пьесы о сухоруком тиране и властолюбце, жестоко расправившемся со всеми бывшими соратниками и родственниками, не может не иметь особого значения. Наш Роман уже был косвенно связан с Ричардом III через образ Аннушки-Чумы. Известно, что Пушкин отчасти списал у Шекспира сцену обольщения Доны Анны у гроба мужа. Впрочем, Шекспир тоже списал у предшественников, а те отразили исторический факт женитьбы Ричарда Глостера на вдове бывшего противника. И вообще образ шекспировского Ричарда слишком ярок и объёмен на фоне его собственных врагов и жертв, чтобы считать этого героя просто злодеем. Нет, конечно, Ричард – это «бич божий», призванный наказать свою родню, всю отупевшую от беззакония элиту. Не исключая и себя, поскольку лишь в одной из ипостасей – духовной, Ричард есть орудие ангела возмездия, оставаясь одним из беззаконных Йорков.

Совсем недавно этот шекспировский сюжет был снова разыгран в бывшем Королевстве Непал. Но и в нашем «тридесятом царстве» разве не разыгрался этот же сюжет перед Великой войной? Допустим, такая деталь как сухорукость тирана – чисто случайное совпадение. Но всё остальное – интриги, казни, неудержимая воля к власти, уничтожающая под корень беззаконную большевистскую элиту. Это уже не совпадение, и не случайность, это закономерность развития. Собственно, видимо в этом и есть отличие символа 17 от идеальной семёрки. В реальной жизни Закон приходит в тёмное беззаконное царство вовсе не в светлых рыцарских доспехах. Ангел воздаяния одет в те же чёрные и окровавленные одежды, отличаясь лишь методичностью и беспощадностью. Впрочем, этот процесс очищения не грозит тем, кто готов услышать и понять дух времени. И потом в разные эпохи степень беззакония бывает разной, как и законы. Традиционная визуальная символика 17 стадии – это предутренние сумерки, где единственными светлыми пятнами являются звёзды на тёмном небе. Символика звезды, небесного светила или ангела одинакова и в библейских иносказаниях, и в космогонии Аристотеля. Это источник чистого знания.

Кстати, в 17 главе тоже присутствуют валютные ценности, как и в 15-й. Но на этот раз центральный персонаж, бухгалтер Ласточкин с самого начала желает вернуть обществу доверенные ему ценности. И всё равно попадает в ту же ловушку, что и Босой. Никанор Иванович тоже считал, что хранит простые рубли, то есть обыденную житейскую мудрость, пусть даже и в оригинальной упаковке. Так и профессор Зорькин как лидер юридической корпорации честно проповедовал простые ценности своей науки. Однако юриспруденция, как и остальные гуманитарные науки – это в лучшем случае система эмпирических знаний, а в широком применении – это дисциплина, свод нормативных правил, не всегда адекватных действительности, особенно политической.