Жизнь удалась - Андрей Рубанов

Товарищ Золотых сначала многого не требовал. Больше давал. На деньги хозяина Иван приобрел трехкомнатную квартиру в Строгино и четырехсотметровый офис в Замоскворечье. Зарегистрировал фонд, открыл банковские счета. Правда, распоряжаться деньгами на счетах ему не позволяли. Как президент фонда он подписывал все финансовые документы, но на самом деле потоки контролировал казначей Хренов, маленький человек, обладатель редкого таланта быть совершенно незаметным.

Какое-то время ушло на процесс, называемый «пообтереться». Иван свел знакомство с политиками и банкирами. Понял, что Москва любит чужаков только в одном случае: если их карманы набиты деньгами. Если карманы пусты – нужно изо всех сил делать вид, что они полные. Иван быстро научился. В конце концов, что такое политика, как не искусство делать вид?

Фонд обходился товарищу Золотых недешево, но свою функцию выполнял – выводил из-под налогового бремени значительную часть прибыли завода. Далее, фонд служил черной кассой. Товарищу Золотых требовались огромные суммы наличности, а этот специфический товар добывать можно было только в Москве, и нигде больше. Два или три раза в месяц Иван забирал из рук Хренова чемодан с деньгами и летел на родину. Другие чемоданы отвозились московским друзьям хозяина – тем людям, которые помогли в свое время товарищу Золотых получить завод в распоряжение.

Минул год – Иван понял, что стал самым обыкновенным инкассатором.

Жизнь в столице дорожала. Дружба политиков и банкиров обходилась Ивану в круглые суммы. Не говоря уже об испорченной печени. Регулярные перелеты через четыре часовых пояса тоже не способствовали укреплению здоровья. Однажды Иван робко заговорил с хозяином об увеличении представительских расходов, но получил суровую отповедь. Товарищ Золотых слишком долго прожил у подножия Уральских гор, он ничего не понимал в московской жизни, на блестящие ботинки Ивана смотрел с осуждением. Он явно считал себя благодетелем Ивана Никитина. Он думал, что Никитин будет возить через полстраны неучтенные миллионы, получать за это две тысячи долларов в месяц и радоваться.

Иван сделал выводы. Хозяин – хозяином, решил он, но пора и самому что-то придумать. Несколько старых друзей по клубу – теперь их статус обозначался хитрой формулой «авторитетные бизнесмены» – давно просили Ивана о посильной помощи.

Скоро в фонде появились новые сотрудники. Разумеется, все – ветераны спорта. Они продавали лес, золото, меха и камешки. Первое время циничные московские дельцы пытались обманывать наивных новичков, поэтому для разрешения особо щекотливых вопросов с Урала выписывались все новые и новые команды короткостриженых ветеранов. Иван держался в стороне, долю получал аккуратно, с казначеем Хреновым делился – не прошло и двух лет, как фонд расцвел. На его балансе появились деревообрабатывающая фабрика, ресторан, ювелирный магазин и фитнес-клуб с бассейном.

В конце девяностых Иван переехал в четырехкомнатную квартиру на Котельнической набережной. Дочери купил двухкомнатную на проспекте Мира. Любовнице – парикмахерский салон.

В друзьях Ивана числились два милицейских генерала, два министра, два вора в законе и один всемирно известный дирижер симфонического оркестра. Будущее сулило блестящие перспективы: кресло депутата Государственной думы от Верхнеуральского одномандатного избирательного округа, депутатскую неприкосновенность и машину со спецсигналами.

Известно, что наиболее жизнеспособны структуры, которые развиваются медленно, на прочном основании. Фонд развивался не очень быстро, поэтому обрушился так же – без особого грохота, постепенно.

Это случилось в новом веке, при новой власти.

Сначала попались несколько наиболее рьяных ветеранов – потеряли осторожность и получили увесистые сроки, кто за вымогательство, кто за любовь к аферам. Потом упразднили одномандатный округ; в Думу нового созыва кандидатов вынудили идти по партийным спискам, и Иван Никитин на старости лет стал мучительно прикидывать, каковы, черт побери, должны быть его политические взгляды. Товарищ Золотых лично прилетел в Москву, чтобы прощупать почву насчет кандидатуры Никитина, и получил обескураживающий ответ. Никитин не станет депутатом. Сомнительные связи, близок к криминалитету, его фондом давно интересуются соответствующие органы, и вообще – типичный представитель региональной элиты. Сейчас такие не нужны. Требуются исполнительные профессионалы, умеющие радеть за свой электорат строго по команде федерального центра…

Поняв, что Ивану Никитину не светит полноценная политическая карьера, товарищ Золотых поставил на своем выкормыше крест.

Иван это понял не сразу. А когда понял – очень разозлился. Половину жизни он ловил шайбы, вторую половину – верой и правдой служил хозяину; теперь получалось, что хозяин попользовался Иваном – да и выбросил, как всем известное резиновое изделие.

Впрочем, завод работал, и чемоданы исправно доставлялись по нужным адресам. Другое дело, что список адресов становился все короче: московские друзья товарища Золотых, старые коммунисты и старые волки, один за другим отходили в мир иной.

В офисе было холодно. Дом временно отключили от теплоснабжения. На задах методом точечной застройки возводился некий особняк, второй год Иван не рисковал открыть в собственном кабинете форточку – мгновенно летела тяжелая серая пыль, – а теперь вот вынужден был, в начале ноября, работать, спасаясь портативной электрической печкой.

Ну, работать – это громко сказано.

Позвал Хренова, в сотый раз повторил, чтоб убрали с фасада глупый портрет. Я вам что, Туркменбаши? В сотый раз казначей, он же завхоз, он же тайный советник Хренов, тихо возразил: не уберу, не велено, Петр Семеныч лично распорядился.

Послал казначея-завхоза к черту, приказал секретарше принести чаю, открыл шкаф с подарками. Политиканам и прочим большим людям хорошо: подарки являются не основной, но приятной и удобной статьей их дохода. Иван уже забыл, когда покупал алкоголь в магазине. Виски либо коньяк приносил каждый второй визитер.

Не снимая пальто, выпил сто пятьдесят. Немного ожил. Погрузился в кресло и несколько минут расслабленно внимал собственным жизнеутверждающим мыслям. Поборемся, голкипер! Еще поборемся. Трус не играет в хоккей. Ты молодец, высоко взлетел. Москва, квартира, деньги. Толстая записная книжка. Жена, изнуренная борьбой с целлюлитом. Дочь замужем за креативным директором (еще бы знать, что это такое). По пятницам – кокаин с девчонками. По субботам – покер с мужиками, все свои: аудитор Счетной палаты, он же – совладелец сети автозаправок, прокурор, он же – совладелец сети мебельных магазинов и замминистра здравоохранения, он же – совладелец сети игорных клубов.

Нормально. Жить можно.

В начале октября ко всем хворям Ивана добавилась традиционная беда всех пьющих людей: сезонное обострение. Очередной перелет с Урала в Москву закончился тем, что депутат областной Думы не смог самостоятельно выйти из самолета. Едва оклемался – хозяин опять затребовал к себе. Пролежав сутки под капельницей, бледный немощный Иван поехал в аэропорт, злясь на себя: вот, третий раз за две недели лечу за тысячу километров, и только для того, чтоб получить от вредного старика лекцию о вреде алкоголизма… Как мальчик, ей-богу.

Но хозяин вызвал Никитина не для чтения лекций.

– На меня наехали, – сказал он. – Не на меня – на всех нас. Никогда так не наезжали. Хотят отобрать завод.

– Поборемся, Петр Семеныч, – уверенно сказал Никитин. – У меня есть свой человек в Совете Федерации. Гад, конечно, но – наш гад. Надо его подмазать – он решит вопрос. Все-таки контрольный пакет акций – у государства. Государство должно защищать свою собственность.

Никому не доверившись, товарищ Золотых лично вылетел в Москву и договорился о цене. Вернулся домой и вызвал к себе Ивана. Этот замысловатый финт – сначала лететь в столицу, затем обратно на Урал, после чего тут же вызывать из столицы же своего человека к себе для разговора – Никитин списал на старческое слабоумие. Хозяину шел восьмой десяток, и он, похоже, сильно перепугался.

– Они теперь почему-то в евро берут, – мрачно сказал товарищ Золотых.

– Это потому, – растолковал Никитин, – что миллион евро в купюрах по пятьсот – всего лишь два «кирпича», двадцать пачек по сто листов. Влезает в тоненький портфельчик.

– Ага, – с презрением сказал хозяин. – Тоненький портфельчик… В общем, отнесешь этому гаду три «кирпича». Но учти – за деньги головой отвечаешь. И вообще, Ваня, пора тебя отзывать из Москвы. До меня дошли слухи о разврате и наркотиках. Это правда?

– Нет, – соврал Иван, холодея. – Никаких наркотиков. Женщины у меня бывают, но все в пределах разумного… Тихо, скромно. Нормальная личная жизнь, как у всякого мужчины…