А вот еще... - Йон Колфер

— Ладно, мы снова остались вдвоем. Чем бы тебе хотелось заняться?

Зафод взгромоздил ноги на пульт.

— Не знаю пока. Чтобы видео с самопожертвованием разошлось по сети, требуется еще некоторое время, так что у нас в распоряжении несколько свободных дней. Чем мы занимались до начала всей этой истории?

— Собирали средства на твою новую президентскую кампанию.

Это удивило Зафода.

— Собирали? Но я и так президент.

— Ты был президентом, — поправил его Левый Мозг терпеливым тоном учителя, в очередной раз объясняющего, почему не стоит пить подкрашенную воду, — до того момента, как тебя приговорили к тюрьме строгого режима.

— Но все до сих пор обращаются ко мне «мистер президент».

— Ко всем бывшим президентам обращаются «мистер президент».

— Это не слишком сложно?

— Нет, если у тебя есть хотя бы половина мозгов.

Зафод нахмурился.

— А что, эти половины надо умножать?

Левый Мозг окутался паром.

— Забудь половины. Ты был президентом, а теперь ты не президент. Это ты в состоянии понять?

— Так кто тогда сейчас президент?

— В настоящий момент?

— Да. В настоящий.

Левый Мозг не стал тратить время на поиски, потому что всем прекрасно известно, кто является в настоящий момент президентом Галактики — за исключением обычных пассажиров «Золотого сердца», да и то Форд Префект мог бы и знать (хотя не обязательно).

— Спиналь Мозжко из племени Всадников без Головы с Беты Джаглана.

Зафод выпрямился — что не так легко сделать, сидя с задранными на пульт ногами. Остатки каблуков заискрили, с такой силой стукнул он ими друг о друга.

— Что? Мозжко? Но у него же нет голов! Ни одной. Полный ноль на плечах.

— Это мы уже проходили, Зафод.

— Нет. Последние двадцать минут не проходили. А ты знаешь, на что похожа моя память.

— Я удивляюсь, что ты вообще помнишь о том, какая у тебя память.

— Да. Именно. Ладно, ЛМ, вводи координаты моего избирательного округа.

— У тебя нет избирательного округа, а если и был бы, то вся Галактика.

— Тогда летим в центр Галактики. Если Зафод Библброкс возвращается, люди должны знать об этом. Мне нужно наблевать в клубе, перепихнуться с кем-нибудь в сортире… может, сходить на реалити-шоу.

— Мне кажется, первым делом стоит добиться замены приговора на более мягкий — хотя бы строгий режим отменить. Тогда ты смог бы завести избирательный штаб.

— Правильно мыслишь, ЛМ. Кого нам подкупить?

На этот раз Левый Мозг справился у своей базы данных.

— Как ни странно, Спиналя Мозжко.

— Старина Мозжко… было всегда в нем что-то этакое…

— Он без голов.

— Ни одной. Ублюдок.

Левому Мозгу потребовалось несколько секунд на то, чтобы взломать страничку с президентским графиком на неделю.

— В настоящий момент Мозжко отдыхает у себя на конюшне, на Бете Джаглана.

— Тогда летим на Бету Джаглана.

Левый Мозг нахмурился, вводя в навигационную систему координаты.

— Ты хоть понимаешь, что Мозжко тебя ненавидит, Зафод? Возможно, тебе потребуется что-нибудь соблазнительнее того мешка золота, который засекли мои сканеры на входе.

Зафод выставил вверх все три больших пальца, и лишенная тела голова не сразу заметила на конце одного из них что-то блестящее. Крошечный рогатый шлем.

— Может, у меня и найдется кое-что для торга, — сказал Зафод.

Открытый космос

Чтобы попытаться дозвониться до Зафода, Тор уцепился за небольшой астероид и сидел теперь в пузыре кислорода, переключаясь на входящий звонок. В общем-то, он мог бы обойтись и без пригодного для дыхания воздуха, но так меньше болела голова, да и говорить по телефону проще, не прибегая к магии, чтобы твой голос услышали в безвоздушном пространстве.

— Бог-Громовержец на связи, — произнес он в рукоять Мьёльнира. — Говорите же.

На торце молота возникло изображение маленькой золотой фигурки.

— Эй, громовержец, что происходит?

— Слон? Рад тебя видеть. На самом деле происходит много чего. У меня появилась паства. Настоящие верующие. Правда, воин среди них всего один, но для начала и это неплохо.

Шахматная фигурка затянулась сигаретой.

— Это круто, Тор. А я звоню тебе с еще одной хорошей новостью.

— Правда? Какой?

— Это насчет твоего видео, — ответил Слон. — Оно на первом месте в рейтинге по количеству просмотров. Натуральная сенсация в суб-эте.

Тор пришел в ужас.

— Когда ее снова загрузили? Черт, я в одном бюстгальтере… Вселенная этого никогда не забудет.

— Нет. Не этот ролик. Новый — где ты молотишь зеленого парня, который всех оскорблял. Похоже, довольно многим хочется посмотреть, как он поплатился за свои штучки.

— На первом месте? Правда? Фантастика!

— Ага! Классная техника удара. Кстати, я ведь тебе именно так советовал. Ты снова на коне, друг мой.

Тор ухмыльнулся.

— Просто здорово. Позвони маме с папой. Всем позвони. Устроим нынче вечером у меня в чертоге большую пьянку. Хочу меда, и свиней, и говядины, и девственниц.

— А осьминогов?

— Нет. Осьминогов не надо. Но достань всего, чего сможешь, и проследи, чтобы валькирий пригласили.

Слон взмахнул кулачком.

— Гром вернулся, — произнес он.

— Верно, — кивнул Тор. — Гром вернулся.

Он дал отбой, оттолкнулся от астероида, потом развернулся и ударом топора вышвырнул астероид в другое измерение.

— Эй! — возмутился дух Фенрира. — Это был мой зуб!

Борт «Бюрократического тупика»

Рядовой Непрроходим лежал на своей койке и смотрел на собственное отражение в зеркальце Барби.

— Ты сделал все как надо, — снова и снова повторял он себе, для разнообразия меняя порядок слов в предложении — так подсознание его могло и поверить в то, что слышит что-то новое.

— Ты как надо сделал все. Все ты сделал как надо. Как надо.

Он помолчал.

— То, что ты там сделал — правильно. Как надо.

Лицо в заключенном в розовую рамку зеркале казалось дружелюбным, но невеселым. Верно, он спас землян, но в списке «угрожающих развитию» оставалось еще столько рас, а фокус с «законопослушными налогоплательщиками» мог пройти далеко не всегда, тем более, что Простатник Джельц вряд ли попался бы на него еще раз.

Теперь он первым делом будет проверять это. И кого следующего мы должны уничтожать?

— Что-нибудь придумаешь, — сказало лицо в зеркальце, казавшееся без слюнявчика почти симпатичным.

Теперь Непрроходим никуда не выходил без слюнявчика. Меньше всего ему хотелось казаться добродушным, что расценили бы как признак эволюции. Более того, после того как на мостике его обозвали Попрыгунчиком, Непрроходим добавил в свой гардероб гирьки для ног. Самое последнее дело прыгать козлом на мостике вогонского корабля.

— Настанет день, и мы станцуем, — сказал он своему отражению.

— Настанет день, и мы споем, — ответило лицо в зеркале. — Ты там все как надо сделал. Абсолютно как надо.

Из динамика в изголовье раздался голос отца.

— Рядовой! Мне тут звонит совет по делам планет или кто-то вроде того — утверждает, что из-за их календаря с високосным годом мы недостаточно внимания уделили их принудительному разрушению. Хочу, чтобы ты на это посмотрел.

— Иду, папа, — откликнулся Непрроходим, пряча зеркальце и привязывая к пальцам ног щипцы. — Уже вышел.

— Ты мой славный маленький Абсолютный Ублюдок, — пробормотал Джельц и отключился.

Нет пока еще, подумал Непрроходим. Пока.

Бабуля

Артур Дент начинал понимать ощущение одиночества, в котором пребывала его дочь.

— Теперь я понимаю, что ты имела в виду, — сказал он ей как-то утром перед работой. — Мы везде немного чужие. Нашей планетой была Земля, но ее больше нет. И даже на ней, пусть мы и называли ее своим домом, мы не бывали Бог знает сколько времени. Мы оба почти всю жизнь прожили вдали от нее. Я на своем острове, ты на Мегабрантисе. Мы космические кочевники (классное, кстати, название для рок-группы), межзвездные скитальцы, и нам в этой чужой бесконечности не за кого держаться, кроме как друг за друга.

— Что это ты положил сегодня в мои сандвичи, папа? — ответила на это Рэндом. — Или ты забыл, что я стараюсь стать вегетарианкой, а говядина — не вегетарианское блюдо.

— Эта говядина просто сама просится на сандвич, — неловко ответил Артур и вдруг заметил, что Рэндом вовсе не так бесконечно несчастна, как прежде. Возможно, ежедневные конфликты в офисе Хиллмена Хантера давали выход ее раздражению, так что не исключено, что именно работе Артур был обязан относительно приятной дочерью-подростком, которая почти каждое утро выходила к завтраку вместо того, чтобы замыкаться в коконе жалости к себе.