Мифы древнего мира - Карл Беккер

(481 г. до Р.Х.).

Геродот замечает, что если бы нашествие варваров погубило Афины, то та же участь постигла бы и всю Грецию. Именно афинян должно признать спасителями Греции. Среди них самой выдающейся личностью был Фемистокл. Его заслуга состояла в сооружении кораблей, которые впоследствии, в сражении при Саламине, явились единственным спасением Эллады. Своей решительностью и мужеством он сумел воодушевить твердых, укрепить слабых и вселить в сограждан единодушие. Не все разделяли смелую надежду Фемистокла спасти греческий народ и его свободу от могущества персов. Даже сами боги через Дельфийского оракула объявили всякое сопротивление безрассудным. Но и после этого афиняне умоляли оракула до тех пор, пока жрица не объявила, что их могут спасти только деревянные стены. Фемистокл, объяснив, что под деревянными стенами следует понимать корабли, воспользовался изречением оракула для усиления флота.

Хотя благодаря стараниям Фемистокла спартанцы и вступили в союз с афинянами, зато остальные греки присоединялись к ним весьма неохотно. Там, где господствовало единовластие или государственное устройство приближалось к монархическому образу правления, как например, в Беотии и Фессалии, лица, стоящие во главе государств, надеялись при помощи варваров утвердить или распространить свою собственную власть. Мелкие государства отделились от общего национального дела и перешли на сторону персов или в надежде сохранить свою независимость, или из чувства политической зависти. Так поступили Аргос из недоброжелательства к Спарте, Фивы из зависти к Афинам, Фессалия и почти вся Беотия.

Тщетно Фемистокл, узнав, что Ксеркс находится еще в Сардах, старался собрать на Истмийском перешейке всю Грецию против общего врага. Ему едва удалось заключить мир между Эгиною и Афинами. Хотя жители острова Керкиры обещали прислать 60 кораблей, но умышленно запоздали с ними, желая выждать, чем кончится война. Гелон, тиран сиракузский, хотя и изъявил согласие оказать помощь, но только под тем условием, чтобы ему было предоставлено главное командование. На этом и прервались переговоры. Впрочем, в это самое время Гелону пришлось отражать нападение карфагенского флота.

Таким образом, только самая незначительная часть Греции отважилась на сопротивление. Ксеркс так был уверен в победе, что не только освободил греческих лазутчиков, прибывших в Сарды и приговоренных военачальниками к смертной казни, но и приказал провести их по всему лагерю, полагая, что ближайшее знакомство с его силами приведет греков к скорейшей покорности. Он также освободил два греческих корабля, захваченных в плен на пути в Геллеспонт, куда они направлялись для сбора хлеба. В этом случае Ксеркс поступил так потому, что эти корабли везли хлеб именно туда, где он сам рассчитывал быть в скором времени и где он сам нуждался в этом хлебе.

Так как македоняне и фессалийцы добровольно покорились персам, то войско пелопоннесцев и афинян, состоявшее из 10.000 гоплитов, не могло удержаться в Темпейской долине, где оно первоначально расположилось, и вынуждено было отступить. Ксеркс с сухопутным войском вторгся из Ферм в Пенейскую долину и подошел к горе Эте и к Фермопильскому ущелью. Здесь он впервые наткнулся на войско, готовое к отпору. Греки, покинув проход в Темпейскую долину, по совету Фемистокла, решили защищать Фермопильское ущелье, а флот послать к мысу Артемизии, лежащему на восток от Фермопил. Фермопильский проход был очень узок, шестьдесят шагов ширины; в одном месте он настолько суживался, что через него едва могла проехать одна повозка. С западной стороны прохода возвышались крутые, отвесные скалы, а с восточной, вдоль берега моря, дорога прилегала к непроходимым болотам. Спартанцы неохотно согласились на это решение, ибо сначала имели намерение ограничиться защитой Пелопоннеса и с этой целью хотели даже построить стену на Истмийском перешейке. Войско при Фермопилах состояло из 7.200 человек: 4.000 пелопоннесцев, около 300 спартанцев, от 700 до 1000 лакедемонских периэков, 400 фиванцев, выставленных по принуждению, 700 феспийцев, затем локрийцы, доряне, фокейцы. Предводителем этого маленького войска, которому предстояло совершить неслыханный военный подвиг — преградить дорогу персидскому царю, был бесстрашный спартанский царь Леонид, отличавшийся необыкновенной любовью к отечеству. Флот, для которого Афины, Эгина, Спарта, Мегара, Коринф и другие приморские города доставили все вместе 271 корабль, поплыл к Артемизии, северо-восточному мысу Эвбеи, под предводительством спартанца Эврибиада. Так как афиняне выставили для этого флота больше кораблей, чем все остальные греки вместе, то они потребовали для себя главного предводительства на море. Но спартанцы, считавшие себя главными предводителями всей Эллады, настаивали на том, чтобы командовать и флотом, и Фемистокл посоветовал афинянам согласиться ради общей пользы всего народа. Вскоре после прибытия к Фермопилам, когда эллинское войско получило более точные сведения о громадном числе неприятеля, пело-поннесцы захотели отступить к Истмийскому перешейку. Но фокейцы и локрийцы воспротивились этому, заботясь о находившемся поблизости своем отечестве. Их поддержал в этом Леонид со своими спартанцами. Спартанцы заплели волосы и устроили военные игры, как они обыкновенно делали перед битвою. В этих занятиях их застал персидский лазутчик и известием об этом привел Ксеркса в величайшее изумление. Когда царь Демарат, сопровождавший Ксеркса в этом походе, уверял его, что спартанцы готовы к бою, Ксеркс принял за безумие желание сопротивляться его войску со столь слабыми силами. В полной надежде на превосходство своих войск он ждал четыре дня добровольного отступления греков. Рассказывают, что к Леониду было отправлено посольство требовать от греков оружия; но спартанский царь отвечал с лаконичной краткостью: «Приди и возьми». Наконец, на пятый день, видя, что они упорствуют в своем безрассудстве, Ксеркс дал приказ к нападению.

Боевое расположение греков было чрезвычайно выгодно, так как враг не мог пользоваться ни всею своею массой, ни многочисленной конницей. Мидяне и киссийцы, напавшие первыми, были отброшены эллинами назад, «И царь мог убедиться, — говорит Геродот, — что у него много людей, но мало воинов». Настоящими воинами приходилось показать себя отборному персидскому отряду, 10.000 так называемых «бессмертных». Но как стремительно они нападали, так же поспешно пришлось отступить им пред спартанской храбростью. Ксеркс, сидя на высоком троне и следя издали за сражением, несколько раз вскакивал от негодования. На следующий день по его приказанию происходили новые нападения, но также безуспешно.

Выход из такого затруднительного положения доставила царю алчность одного грека. Один малиец, по имени Эфиальт, вызвался показать персам тропинку через гору Эту. Ксеркс принял предложение и приказал Гидарну следовать со своими воинами за проводником. Персы выступили ночью, рано утром достигли вершины горы, обратили в бегство стоявших там на страже фокейцев и спустились с горы, чтобы напасть на воинов Леонида с тыла в то время, как главное персидское войско нападет на них с фронта.

Когда Леонид получил от бежавших часовых известие, что его обошли, он решил остаться на своем посту до конца, так как оракул объявил, что или Лакедемон будет разрушен, или падет один из его двух царей. Большую часть союзников Леонид уволил от предстоящей битвы; только фивян он вернул назад как заложников за изменнические намерения их государства. Феспийцы с твердостью отказались удалиться. Сверх того остались триста спартанцев и состоявшие при них периэки и илоты.

Всего собралось 1200 человек, которые решились идти навстречу верной смерти.

На следующее утро Леонид выступил вперед, решив как можно дороже продать жизнь свою и своих воинов. Бесчисленное множество персидских воинов, которых приходилось гнать в бой бичами, погибло или под ударами мечей, или в море. Леонид, сражаясь во главе храбрейших, пал в числе первых. Но его отряд продолжал мужественно сражаться до тех пор, пока пробравшиеся через ущелье персы не показались у него в тылу.

Вероломные беотийцы хотели воспользоваться этим моментом для своего спасения: они с мольбой протягивали руки и уверяли в своей привязанности к персам, что подтвердили и фессалийцы. Несмотря на это, многие из беотийцев погибли в первой свалке; остальных Ксеркс велел пощадить. Остатки спартанцев и феспийцев отступили на один холм и защищались до тех пор, пока не погибли все под ударами мечей.

Двое из спартанцев, Эврит и Аристодем, за несколько дней перед битвой были отправлены Леонидом назад по случаю болезни глаз. Но когда до них дошла весть об измене Эфиальта, Эврит потребовал свое оружие, отправился в Фермопилы и погиб там со своими товарищами. Аристодем же не был проникнут таким патриотизмом, он вернулся в Спарту. Но здесь его встретили стыдом и позором. Никто не говорил с ним, ни один спартиат не допускал его к своему домашнему очагу, и он получил прозвище труса — Аристодема. Еще один спартанец, по имени Пантит, посланный в Фессалию и не имевший возможности участвовать в сражении, увидев, что к нему относятся в Спарте презрительно, повесился с отчаяния.