Грешные намерения - Элизабет Хойт

— Черт. — Он оторвался от ее губ и взял Темперанс на руки.

Кэр мгновенно вынес ее из кабинета, пронес мимо изумленного дворецкого и поднялся по лестнице в свою спальню. Когда он ногой открыл дверь, в спальне был Смолл.

— Вон, — сказал Лазарус до неузнаваемости изменившимся голосом. Камердинер тихо исчез.

Лазарус положил Темперанс на свою постель и собирался устроиться рядом с ней.

— Нет, — тяжело дыша, сказала она. Он замер, не спуская с нее глаз.

— Я хочу… — Темперанс облизнула губы. — Я хочу сделать это по-вашему.

Несмотря на невнятно произнесенные слова, он сразу понял ее. Им овладела животная похоть, в паху все сжалось до невыносимой боли. От одной этой мысли он мгновенно утратил разум. Он мог овладеть ею своим любимым способом, Темперанс сама попросила. Но какая-то малая часть его запротестовала, неодобрительно покачав головой. Темперанс была совсем другой. Он не мог воспользоваться ею таким образом.

— Вы уверены? — настойчиво спросил он.

— Да.

Он наклонился над ней, как ястреб, преследующий добычу перед тем, как нанести удар.

— В определенный момент я перейду черту и не смогу остановиться. И вы не сможете остановить меня.

У нее сжималось горло, не давая ей глотнуть.

— Пожалуйста. Я хочу знать, что вы делаете. Я хочу испытать это.

Кэр отошел от кровати и посмотрел на Темперанс, пытаясь понять, что у нее на уме. Руки у него дрожали.

— Хорошо. — Он отступил на шаг, боясь дотронуться до нее, боясь потерять над собой власть. — Раздевайтесь.

У нее перехватило дыхание, щеки порозовели, но руки с готовностью принялись расшнуровывать корсет. Когда она, вытянув стройную ногу, стала медленно стаскивать с нее чулок, Кэр подумал, что Темперанс дразнит его. Она подняла руку, вынула из волос шпильки, распушив волосы, и села на его постель совершенно голая, с обнаженной высокой грудью. Темперанс сидела, поджав под себя одну ногу, и ждала его дальнейших указаний.

Боже! Она хотела этого. Она этого просила. Не дав себе подумать, он быстро подошел к комоду. В одном из ящиков лежала стопка аккуратно сложенных шейных платков. Он схватил несколько и вернулся к кровати.

— Ложитесь, — с хрипотцой в голосе сказал он.

Темперанс подчинилась, сама, без его подсказки подняв к изголовью кровати свои руки. Он связал их, стараясь не смотреть на ее высоко поднятые груди и на раскрытые губы.

— Раздвиньте ноги.

Она развела в стороны бедра и широко раздвинула ноги, и он привязал каждую лодыжку к столбику балдахина. Потом выпрямился, приготовив последний шейный платок. Темперанс была просто пиршеством богов. Он смотрел на ее бело-розовое тело на фоне зелено-коричневого покрывала, на ее длинные шелковистые волосы, рассыпанные по подушке.

В ее глазах не было страха. Он подошел к изголовью кровати, разглаживая пальцами шейный платок.

— А теперь я завяжу вам глаза.

Темперанс смотрела, как Кэр наклоняется к ней с платком в руках. Его лицо было сурово, чувственные губы сжаты, а бирюзовые глаза стали почти черными. Наверное, стоило испугаться, а она чувствовала лишь предвкушение.

Утонченное предвкушение. Он приложил мягкое, сложенное в несколько слоев полотно к ее глазам, и наступила темнота. Темперанс слышала свое дыхание и чувствовала, как плотно он завязывает платок на ее глазах. Кэр убрал руки, и она насторожилась, прислушиваясь к его движениям. Она нервно ощупывала резьбу на спинке кровати. Что он делает? Чего он ждет?

— Вы так прекрасны, — раздался слева его звучный голос, и Темперанс вздрогнула.

— Тсс, — тихо прошипел он, и она что-то почувствовала — кончик пальца? — на левом плече. Прикосновение было таким легким, что она засомневалась, не показалось ли это ей.

— Ваша кожа, словно шелковистый бархат, — сказал он ей на ухо. А кончик его пальца соскользнул на грудь и медленно начал поглаживать ее. — Как розовый перламутр, такая чудесная, такая очаровательная.

Он убрал палец, и некоторое время не дотрагивался до нее.

Ее соска коснулось что-то влажное. Это было так неожиданно. Он обвел сосок языком и, взяв его в рот, втянул его. Темперанс невольно поежилась, но связанные руки и ноги не позволяли ей двигаться. Она должна просто ждать и покоряться ему. Покоряться тому, что он хотел делать дальше.

Кэр вдруг оставил ее сосок, и она почувствовала на своей влажной коже веяние холодного воздуха.

— Какая сладость, — прошептал Кэр, и Темперанс почувствовала его дыхание на своем животе.

Постель прогнулась, и она догадалась, что Лазарус, должно быть, сел или лег где-то внизу. С минуту стояла тишина, Темперанс представила, как он просто смотрит на ее распятое тело и ждет.

У нее перехватило дыхание, он не спеша, осторожно, провел рукой по ее бедру.

— Мне попробовать вас на вкус? — спокойно спросил он. Она прикусила губу, но не попыталась шевельнуться.

— Темперанс? — повторил он. — Попробовать? Боже, если бы у нее уже не были завязаны глаза, она бы спрятала свое лицо. Он хотел, чтобы она попросила.

— Может быть, здесь? — прошептал он, касаясь внутренней стороны ее бедер. — Или, может быть, здесь?

— Пожалуйста, — выдохнула она.

— Простите? — вежливо осведомился он, не убирая пальца. — Вы что-то сказали?

— Пожалуйста, попробуйте меня на вкус.

— Обязательно. Как только пожелаете.

Она почувствовала его язык, его уверенные сильные движения. Темперанс уже не владела собой. Она извивалась в своих путах, задыхаясь и бормоча бог знает что, чувствуя, как внутри нарастает жар, потом он превратился в жидкость и побежал по ее жилам. Она изогнулась, бесстыдно прижимаясь к лицу Кэра, требуя чего-то большего, и он давал ей это.

Она получила достаточно, она была удовлетворена, но он не отклонился от нее, продолжая губами и языком ласкать ее, пока она не застонала, сдаваясь, и тело не содрогнулось от взрывов наслаждения.

Ослабевшая и разгоряченная, она все еще была привязана и готова к исполнению его желаний.

— Полагаю, — с хрипотцой в голосе, тихо сказал он, — полагаю, вы готовы принять меня.

Он приподнялся, и она почувствовала на своих бедрах грубую ткань его бриджей, тяжесть его тела. По обе стороны от ее плеч прогнулся матрац, как будто Кэр поддерживал свое тело на руках. Он овладевал ею неторопливо, как будто его время ничем не было ограничено. Как будто она была его личной игрушкой и он мог забавляться ею в любое время, когда бы ни пожелал.

Его замедленные, неторопливые, но непрерывные движения сводили ее с ума. Она хотела вырваться, но путы не пускали ее.

— Пожалуйста, — взмолилась она.