Англичанин Сталина. Несколько жизней Гая Бёрджесса, джокера кембриджской шпионской колоды - Эндрю Лоуни

Позже Бёрджесс рассказал Стивену Спендеру, что Куйбышев – «ужасный город, и ситуация еще более ухудшилась, когда Берия, желая завоевать популярность после смерти Сталина, освободил 80 % заключенных в России. Куйбышев наводнили преступники всех мастей. Вот как я лишился зуба. Я спокойно шел по улице, когда какому-то головорезу приглянулись мои часы, и он отправил меня в нокаут». Зуб заменили новым – из нержавеющей стали, – и он неизменно смущал тех, кто встречался с Бёрджессом впервые[924].

Когда Модин увидел Бёрджесса после командировки летом 1953 года, тот жил в небольшой деревеньке на окраине Москвы, по дороге к аэропорту Шереметьево. Это в целом соответствует описанию дачи, которую Дриберг посетил летом 1956 года.

«Жилище Бёрджесса было небольшим и очень привлекательным – деревянная, типично русская конструкция. Он специально оговорил, чтобы его поселили в старом доме дореволюционной постройки – это требование было легко выполнить. Работы по дому выполняла женщина. Еще к Бёрджессу был приставлен телохранитель из КГБ, помогавший ему в повседневной жизни. Бёрджессу нравилось его жилище, состоявшее из пяти хорошо обставленных комнат и отлично оборудованной кухни. Оно его устраивало – этакое убежище интеллектуала, с большим ухоженным садом из фруктовых деревьев»[925].

Бёрджесс дал понять Модину, что обижен тем, как к нему относятся в России. Он не понимает, почему не может просто вернуться в Британию, твердо убежденный в том, что сможет выдержать любые допросы в МИ-5. Модин спросил, зачем он уехал из Праги, и «пришел к выводу, что путешествие представлялось Бёрджессу в высшей степени забавным. Он ожидал, что его встретят в России с распростертыми объятиями и устроят в его честь прием в Кремле. Он был искренне потрясен, когда ему запретили возвращаться в Англию, и негодовал из-за отношения к нему КГБ[926].

В 1956 году Бёрджесс переехал в новую квартиру, расположенную на шестом этаже дома, построенного для старших офицеров и партийных чиновников. Его новый адрес – Большая Пироговская улица, 53/55, квартира 68. Квартира, состоявшая из длинной гостиной, небольшой спальни, ванной, кухни и балкона, располагалась в одном из старейших районов Москвы, богатом историческими памятниками. Ее окна выходили на зубчатые стены и сторожевые башни Новодевичьего монастыря, где были похоронены Чехов, Гоголь, Хрущев, Прокофьев, Шостакович и жена Сталина Надежда Аллилуева, совершившая самоубийство в 1937 году. Бёрджесс стал постоянным посетителем служб в монастыре.

Он признался Дрибергу, что предпочел бы пару комнат в одном из старых московских домов, а Джону Миллеру – что хотел бы владеть флигелем в Новодевичьем монастыре, но презренные личности не могут выбирать[927]. Живя в большом сталинском доме, он в основном воссоздал квартиры, в которых жил в Кембридже и Лондоне. Бёрджесс утверждал, что не может работать без фарфоровой настольной лампы, дающей большую тень, клавикорда, старого стола эпохи Регентства с откидными досками на концах и настольного письменного прибора царских времен. Все это было ему доставлено за счет КГБ.

«Моя квартира в ее новом облике – источник постоянной радости и восторга всех, кто ее видит. Надеюсь, что когда-нибудь и ты войдешь в их число. Очень важно, живя в Москве, чтобы глаза имели возможность отдохнуть и их не оскорбляла окружающая обстановка, – писал он Дрибергу, организовавшему отправку его мебели из Лондона. – Шторы особенно удачны, как и лампы. Как ты знаешь, лучшие из советских абажуров, которые можно здесь достать, вероятно, попали сюда прямо из будуара Лили Лэнгтри. Они утомительны для глаз и отвратительны на вид»[928].

Плакаты из книжного магазина Коллета на Чаринг-Кросс-Роуд с картинами социалистического реализма висели рядом с репродукциями английских охотничьих сцен и картин Шагала. На столе стояли фотографии Эвелин и самого Бёрджесса в Итоне. Книжные полки были уставлены сотнями книг на самые разные темы, от гоночных автомобилей до руководства по выращиванию английских роз. Не имея других занятий, помимо слушания музыки Моцарта и Гайдна, Бёрджесс очень много читал – как и раньше, – и его излюбленными темами оставались политика и история. Его настольными книгами стали: сатирический роман об Итоне Дэвида Бенедиктуса «Четвертое июня» и ограниченное издание книги ирландского националиста гомосексуалиста Роджера Кеймента «Черные дневники». Последнюю он с особенным удовольствием показывал гостям, в надежде их шокировать[929].

Бёрджесс сказал Дрибергу, что работает в Издательстве иностранной литературы – рекомендует западных авторов, таких как Э.М. Форстер и Грэм Грин, для перевода. Он не упомянул, что также работает на информационный комитет Министерства иностранных дел СССР, впоследствии описанный Борисом Пядышевым, работавшим там с 1956 года, как «могущественная структура, созданная на стыке разведки и международной политики. Это был центр сбора и обработки информации, поступающей от иностранных разведывательных служб, Министерства иностранных дел, зарубежных дипломатических миссий. Информация анализировалась и использовалась в качестве базы для ситуационных оценок и формулировки предложений и рекомендаций, касающихся глобальных и региональных действий, которые направлялись высшему руководству страны»[930].

Пядышев вспоминал: «Кабинет Гая Бёрджесса располагался на втором этаже рядом с нашей комнатой… Его стол был завален газетами, книгами, трубками и всякими мелочами, без которых английский джентльмен не может чувствовать себя таковым. Мы получали европейское издание «Нью-Йорк геральд трибюн» и несколько других газет из Парижа с опозданием на два-три дня. Гай читал их первым. После этого он с большим удовольствием информировал окружающих о том, какие материалы, по его мнению, наиболее интересны. …К сожалению, он так и не смог вписаться в новое окружение. У него не было семьи и почти не было друзей. …Позже Бёрджесс покинул это место работы по-английски, то есть не простившись. Нам сказали, что ему предложили другую работу»[931].

Глава 38. «Я очень рад, что приехал»

Считая себя «старомодным догматическим атеистом девятнадцатого века, но не агностиком»[932], Бёрджесс уважал религиозные чувства. Дриберг вспоминал, как во время одного из своих визитов он пошел вместе с Бёрджессом в Новодевичий монастырь.

«Где-то в отдалении пел хор – один из тех мучительно звучных ортодоксальных хоров. Его каденции текучи, но тягучи, словно мед, звуки неправдоподобно глубокие и богатые… Я взглянул на Гая, чтобы заметить, возможно, ему скучно и он хочет уйти, и был потрясен, увидев, что его глаза блестят от слез и он застыл, полностью захваченный музыкой. Когда мы вышли из церкви, он все еще был слишком взволнован, чтобы говорить. Он пробормотал извинения, отошел, сел на могильную плиту и несколько минут сидел молча»[933].

В Лондоне у Бёрджесса много средств уходило на алкоголь и сигареты. Он сказал Бёрджессу, что одним из плюсов России является их дешевизна. Модин восхищался интеллектом Бёрджесса, но тревожился из-за его алкоголизма. «Когда я сказал ему, что это против неписаного закона англичан – пить до полудня, – он только рассмеялся. Я не в Лондоне, товарищ»[934]. Он прекрасно владел ситуацией, получая много британских газет и журналов, которые попадали к нему через несколько дней после публикации. Он мало ел, предпочитая курить, пить и говорить, хотя его экономка настаивала, чтобы он каждый день съедал плотный завтрак – обычно это были яйца, – и иногда покупала для него на черном рынке какую-нибудь дичь».

Мать несколько раз в год присылала ему посылки с лакомствами из Фортнума. «Бёрджесс атаковал их, как Билли Бантер, сначала жадно съедая все то, что он больше всего любит, к примеру паштет и шоколадное печенье, а уж потом все остальное – чернослив и консервированные фрукты. Все это запивалось конь яком и сопровождалось бормотанием: «О боже, какая прелесть! Что дальше?»[935]

Его жизнь была строго регламентированной. Он имел охранников, которых поочередно посылал в магазины за покупками, его квартира прослушивалась, ему не позволялось выходить до телефонного звонка, поступавшего каждый день около 4 часов пополудни. Когда он выходил из квартиры, за ним следили.

Если Филби и Маклин находились под контролем 1-го Главного управления, гомосексуалист Бёрджесс из соображений безопасности оказался под крылом 2-го Главного управления. Бёрджесс и в Британии был известен неразборчивостью в гомосексуальных связях, но в Москве, где гомосексуализм являлся уголовным преступлением, вел себя в точности как раньше. Он имел постоянного любовника и периодически подбирал мужчин на улице. Наблюдатели КГБ, потрясенные тем, как легко он находит мужчин-партнеров, быстро научились ничего не замечать. Бёрджесс получал небольшое содержание от КГБ и при необходимости – машину с водителем. «Ему было хорошо в Москве, потому что его потребности удовлетворялись», – утверждал Сергей Кондрашев, его куратор из КГБ[936].