Восторг - Дж. Уорд

Ее блаженство начало угасать только в тот момент, когда они доехали до высокого железного ограждения кладбища «Сосновая роща».

«Что бы ты ответила, если б я сказал, что верю в Ад. Не с религиозной точки зрения, а потому, что был там».

Мэлс закрыла глаза, стресс поднялся вверх по ее позвоночнику и устроился на затылке.

«И думаю, меня отправили обратно, с какой-то целью. Не знаю, с какой, но собир а юсь это выяснить. Может, это второй шанс...»

Матиас выглядел абсолютно сумасшедшим, когда говорил все это. Он, казалось, был твердо уверен в том, что говорил, и когда она смотрела на него, в его глаза, то была близка к тому, чтобы тоже поверить.

Но, может, так и бывает со всеми сумасшедшими. Они были как все нормальные за исключением выделяющейся, разрушительной особенности – их восприятие реальности кардинально отличалось от всех остальных.

Поэтому сумасшедший мог смотреть тебе в глаза с необычайной искренностью и плести при этом несусветную чушь.

Если отстраниться от экстраполяции, то Матиас проснулся на могиле, обнаженный. Где-то раздобыл одежду и перелез через десятифутовый забор. Потом выпрыгнул перед ее машиной.

Это добавляет «против» к теории Матиаса, выбравшегося из Ада.

О, еще люди, преследовавшие его…

К тому же, он был вооружен.

Паника задрожала на окончаниях ее нервов, когда логика начала вытеснять чувства, и над Мэлс нависло заключение, что она подвергла себя опасности.

Но он ни разу не причинил ей вреда. Никогда не угрожал ей. Они были в общественном месте… гостиничном номере с тонкими стенами.

И мужчина, который спас ее жизнь в больнице, поручился за Матиаса.

Безумец или потерянная душа?

Кто он такой…

И, более того, какова ее роль во всем происходящем?

Мэлс потирала свою уставшую, гудящую голову, когда они припарковались перед домом ее матери. Заплатив водителю, она пошла по передней дорожке, старательно отказываясь смотреть на окно, над которым работал ее отец.

Он бы не одобрил ее возвращение ранним утром, в той же одежде, что она носила предыдущим днем, с припухшими губами, с беспорядком на голове, несмотря на наспех собранные волосы.

Открывая дверь, ей не нужно было чувствовать запаха кофе или слышать стука ложки о фарфоровую чашку, чтобы понять, что ее мама уже проснулась. Вероятно, она тоже не ложилась…

Мэлс пересекла гостиную и увидела наполовину решенный кроссворд рядом с любимым креслом ее матери, а также чашку с, по всей видимости, осадком горячего шоколада на дне.

Взяв кружку, Мэлс вошла на кухню. – Привет. Слушай, мне очень, очень жаль, что я не позвонила. Это было плохо с моей стороны… я просто потеряла счет времени.

Ее мама не подняла взгляда от мюслей, и когда она какое-то время продолжала молчать, Мэлс, казалось, не могла дышать.

– Знаешь, что во всем этом самое странное? – сказала она наконец.

– Нет.

– Если бы ты не жила здесь, я бы не узнала, что ты не пришла ночевать домой… я бы не волновалась. – Ее мама нахмурилась, смотря на кофе. – Тебе не кажется это странным? Ты взрослая женщина, официально и на деле не больше чем моя соседка по комнате. Ты уже давно не ребенок, за которым я присматриваю. Поэтому ты думаешь, что это не имеет значения.

Мэлс закрыла глаза, между ней и ее матерью пролегла внушительная пропасть, она сомневалась, что они вообще смогут услышать друг друга.

Это, конечно, была ее вина… и речь не только о том, что она не позвонила вечером.

Тихо выругавшись, Мэлс подошла к столу и налила себе чашку «Фолджерс»[112]. Когда она снова повернулась, образ ее мамы, окутанной солнечным светом, полоснул ее словно нож: свет касался каждой ее черточки, морщинки, недостатка, с невероятной жестокостью подчеркивая ее возраст, и Мэлс была вынуждена отвести взгляд.

В молчании она подумала о своем отце. Обо всем, что он пропустил после своей смерти, все те дни, недели, месяцы. Года. О том, как сильно ее мама скучала по нему. О доме, за которым женщина была вынуждена присматривать в одиночку. О ночах… о ночах, которые становились длиннее, спасибо ее дочери, которая вела себя как последняя сволочь.

Мэлс подошла к ней и села за стол. Не напротив, а рядом. – Кажется, я влюбилась.

Когда голова ее матери взметнулась вверх, Мэлс тоже была шокирована. Она не делилась подробностями своей жизни уже… ну, с того момента как она переехала сюда… а до этого, делиться было особо нечем.

– Да? – прошептала ее мама, широко распахнув глаза.

– Да, он… ну, это тот мужчина, которого я сбила.

Ее мама судорожно втянула воздух. – Я не знала, что ты попала в аварию. Это… когда ты сказала, что поранилась в душе?

Мэлс опустила взгляд на руки. – Я не хотела, чтобы ты волновалась.

– Похоже, это объясняет отсутствие твоей машины.

– Там не было ничего серьезного. Честно, я в порядке. – Ну, не считая того факта, что она чувствовала себя дерьмом из-за лжи своей маме.

В повисшей тишине она приготовилась к всевозможным «о-ты-наверное-шутишь», о Матиасе или о Фи-фи.

Вместо этого ее мама спросила, – Какой он?

– О… – Мэлс заняла паузу, сделав глоток кофе. – Он очень похож на папу.

Ее мама улыбнулась своей нежной улыбкой. – Это не удивительно.

– Он… да, я не знаю, как объяснить более подробно… он просто напоминает мне папу.

– Он католик?

– Не знаю. – Он никогда не говорил о религии… ну, не считая того рассказа о возвращении из ада… но сейчас, когда мама спросила об этом, она подумала, что было бы классно. – Я спрошу у него.

– Чем он зарабатывает на жизнь?

– О, это сложный вопрос. – Господи, у него вообще есть работа?

– Он хорошо с тобой обращается?

– О, да. Очень. Он… хороший мужчина. – Который может оказаться совсем ненормальным. – Он заботиться обо мне.

– Знаешь, это важно. Твой отец… он всегда заботился обо мне и тебе…

– Я на самом деле сожалею по поводу вчерашней ночи.

Ее мама обхватила руками чашку и уставилась в пустоту. – Я думаю, это чудесно, что ты нашла кого-то. И то, что ты вернулась домой сегодня целой и невредимой.

О, черт… об этом она не подумала… что ее мать не просто сидит и ждет, но, вероятней всего, переживает ту ночь, когда сотрудники полиции пришли к ее парадной двери.

– Могу я кое-что спросить о папе? – внезапно спросила Мэлс.

– Да, конечно.

Черт, в голове не укладывалось, что она поднимала эту тему. – Он хорошо к тебе относился? Ведь его постоянно не было, верно? Вечно на работе.