Кесарево свечение - Василий Аксенов

— Скажи, Дельфин, скажи по чести, пусть это даже еще не ясно, что ты думаешь: ДНК — умирает?

Они смотрели теперь друг на друга одинаковыми прозрачными глазами: как сказал бы исламский фанатик, «глазами дьявола».

— Вообще-то долго не умирает, — осторожно ответил сын.

— А вообще, когда-нибудь умрет? — спросил отец.

— Это зависит, — произнес Дельфин без многоточий, то есть в прямом переводе с американского. — Ведь это все же кислота, понимаешь ли, все же кислота ведь.

— Я понимаю, — кивнул Ваксино. — Она может начать умирать от воздействия чего-то внешнего. Но если умирает, умирает до конца?

— Кажется, нет, — тихо сказал Дельфин и повернулся в сторону двери. Посмотрел туда и отец.

В дверях стояла бывшая жена Дельфина Мирка, старшая из сестер Остроуховых.

В этот момент в библиотеке так распределились тени и свет, что она не сразу заметила Ваксино и быстро пошла к Дельфину, серьезная и как будто на что-то решившаяся и в то же время какая-то трепещущая; ну прямо из какого-то кинофильма эпохи «послесталинского пробуждения» — ну, скажем, «Девять дней одного года» — в этом роде. Какой-то штрих в этом проходе даже поразил Стаса Аполлинариевича; ага, вот в чем дело — вместо привычного мятого жакета на ней было темно-бежевое платье с глубоким вырезом! Уже почти дойдя до смущенного Дельфина, она увидела сочинителя. И запнулась, но как! Без всякого неуклюжества, без чертыханья, даже с некоторой грацией, почти как младшая сестренка иной раз спотыкается.

— Ах, Стас!

Все трое рассмеялись, и все трое по-разному.

— Генетики, я вас оставляю. Вам есть о чем поговорить.

На прощанье Ваксино сказал сыну:

— Дельф, ты все-таки лезешь в «большой роман», но не в роли положительного героя.

В этом хаотическом кружении персонажей читатель может подумать, что забыты некоторые основные движители кукушкинского сюжета — в частности, «канальи», что внесли в атмосферу триумфального месячника вихри тревоги и раскола. О расколе речь пойдет позже, пока предлагаем просто вернуться к нашей молодой бизнес-компании.

На закате одного из ослепительных дней того сезона ребята сидели и лежали на маленьком пирсе: Славка, Герка, Маринка, Лёлик, Юлью, Димка и Юрка Эссесер. Не хватало только «милой Никитиной» и Розы Мухаметшиной. Девушки отпросились на своего рода «традиционный сбор», если можно так сказать о совершенно случайной встрече бывшего актива бывшего клуба «Наш компас земной», давно уже превращенного в Fitness Center.

Весь день они в свое удовольствие рубились в теннис на кортах «Бельмонда». Дима Дулин расставил под пальмами своих бойцов, так что можно было ни о чем постороннем — в смысле пуль — не беспокоиться. Потрепали на славу (никаких каламбуров!) некоторых заезжих знаменитостей: комсомольца Кафельникова, пионерку Курникову, досталось и вездесущему буржую Агасси.

— В юности я торчал на закатах, — говорил сейчас Горелик. — Всегда пытался расшифровать закатные послания, словно какие-то призывы свободы.

— А сейчас за закатом лежит совок, — тут же саркастически вставил Мумуев.

— Маленькая вставка по поводу совка, — сказал Эссесер. — Тебе оттуда интересный e-mail только что пришел, Славка. — Он тут же пустил в ход портативный принтер и вытащил страничку с текстом. — Читаю вслух, потому что всех касается. «Славочка, родной ты мой и сладкий человек! Твой пароход гудит тебе сквозь все сибирские недра: гу-гу! Решила тебе в честь нашей швейцарской встречи сделать подарок, 70 000 тонн чистого металла почти задаром. Твоя Аврора».

— Не слабо, — промолвил немногословный Дулин.

— Ах, Славочка, тебя, кажется, за бедного приняли! — посетовала княжна Дикобразова.

— Еще бы, он ее так затрахал! Богатые так не трахаются, — срезонировал Мумуев.

Юрка потряхивал электронограммой:

— Ну, братва, где сейчас рулит такая свобода, как на родине тоталитаризма? Мне как гражданину Эссесеру ясно — нигде! — И он в экстазе даже проплясал на досках пирса некую джигу.

— Нгкдм, — резюмировал Телескопов-Незаконный.

— Перестаньте этот ваш противный звук, Олег Владимирович! — как всегда прикрикнула на друга Юлью Ласканен. Под сгущающимся закатным освещением она была похожа на эндиуорхоловское воплощение блондинки.

— Эх, иностранка, не знаешь ты нашего фольклора, потому и без понятия, — привычно парировал Лёлик. — А я чего, братва: а почему бы не искупаться, а? Почему бы не устроить заплыв до Зуба Мудрости?

Примерно в километре от пирса из плавящегося блеска воды торчала скала, действительно похожая на зуб корнями вверх. Ребята переглянулись: интересная идея, не правда ли? Дима Дулин встал и сильно скрестил пальцы на животе, очевидно, для того, чтобы под последними лучами солнца еще лучше обрисовалась его мускулатура.

— Говоря о свободе, парни, лучше все-таки дождаться темноты. — Он отошел в сторону, чтобы отдать по телефону своим бойцам соответствующие команды.

Через четверть часа все попрыгали в воду, что вызвало веселый переполох среди поджидавших компанию дельфинов. По пути к Зубу Мудрости болтали о том, что на ум взбредет. В частности, о том, как отучить русскую интеллигенцию от любви к литературе. Тут, конечно, витийствовал Герка Мумуев.

— Пора изгнать этих сладкозвучных сирен, залепить себе воском уши! — кричал он, плывя вальяжным брассом. — Поколение наших родителей приучило нас жить внутри литературного пространства. Мне, например, было нелегко выйти во внешний мир. Литература в этой стране к черту вытеснила и историю, и экономику. Возьмите Питер. Городу всего двести пятьдесят лет, а литературных символов в нем натыкано столько, что хватит и на Рим. Здесь «первый бал Наташи», там «Лизина канавка», а вот, извольте, «подвал старухи процентщицы»! Недаром пишут, что литература девятнадцатого века заменила нам настоящий девятнадцатый век. Этому, правда, придается высокое артистическое значение. Дескать, руслит обогащает историю. А я сомневаюсь! Сомневаюсь!

«Аюсь! Аюсь!»— неслось над затихшим, совсем уже ночным морем, и это, конечно, можно было принять за лишенное первого звука слово «каюсь».

— Что ты так орешь? — одернула мужа плывущая рядом Маринка.

— Пусть орет! — крикнул замыкающий Вертолетчик-Пулеметчик.

— Литература должна существовать автономно! — продолжал усердствовать Герасим. — Музыка ведь не вмешивается, правда? Славка, я прав?

— Великий кормчий всегда прав, — ответствовал плывущий в середине группы президент корпорации.

Герка поднырнул и выпустил фонтан: это был его коронный номер.

— У нас налепили литературных фетишей на пятьсот лет вперед! Тургенев! Чехов! Эти бесконечные интерпретации меня заколебали! Да я скорее сдохну, чем пойду смотреть этот недавний фильм «Муму»! — Хохот тут грянул такой, что прянули вбок дельфины. Ниспровергатель сообразил, что сам сделал из себя плывущий каламбур, и наконец замолчал.

— Месье Мумуев, пес убогий, — в довершение всего прошипела благоверная.

Пловцы уже начали огибать Зуб Мудрости. Вблизи он представлял собой скалу со скользким, в водорослях, отвесом. Вода сильно закручивалась вокруг, но с морской стороны возле скалы стояло небольшое спокойное озерцо, где все и собрались.

— Ну, Незаконный, теперь говори, в чем дело, — проговорил президент.

Все тихо шевелили руками и ногами под молодой луной, уже начинавшей свой привычный на море серебристый перепляс. Лёлик воздвигся над водой, опираясь на какой-то невидимый камешек.

— Славк, Герк, Маринк, Димк, Юрк и вы, госпожа Ласканен, вот клянусь своей родиной, русской Стрёмой, опознал я сегодня нашего главного врага — Артемия Артемьевича Горизонтова. Спокойно, мальчики и девочки, не тонуть! Наш он, гусятинский, не кто иной, как Федор Окоемов по кличке Налим. Вот именно тот самый, которого в самом начале на «Шолохове» брали, — зуб даю!

Зуб Мудрости мрачной громадой взирал на исказившиеся под луною лица друзей. А не поехала ли крыша у нашего Лёлика? Тот самый? Которого тогда вниз башкой в «Ниву» затолкали? Тот самый комсомольский жлоб, что тогда всю келью в монастыре обрыгал? Которого тогда к ленинской ноге привязали? Да может ли быть такое?

— Послушайте, Телескопов. — Княжна Дикобразова вдруг перешла на «вы». — У этого воплощенного олигарха нет ничего общего с тем бандитом!

— А ей лучше знать! — крикнул ужаленный старой ревностью Герасим.

— Лёлик, ты, может быть, не в курсе дела, — сказал Славка, — Налима-то еще в девяносто третьем объявили в розыск. Кроме того, у нас есть достоверная информация, что его своя же братва из правления ТНТ заказала, после чего он и исчез. Боюсь, приятель, это у тебя папино халигалийское воображение разгулялось.

— Ээтотт пратец Льёлик слишком много смотритт пуржуазных мувис, — насмешливо высказалась Юлью.