Во имя жизни - Хосе Гарсия Вилья

— Имо! Боже мой! Имо!

Пенсионер, нелепо раскинув руки, лежал на крыше, а из-под него вытекала струйка крови.

Никто не знает, чья пуля сразила Пенсионера. Но мы все в один голос уверяли Алинг Исанг, что это была японская пуля.

ВЕЗЕНИЕ

Денсио был моим первым клиентом. Он появился у меня в конторе в субботу, через два дня после того, как я повесил на двери табличку, извещавшую, что новоиспеченный адвокат (это я) приступил к работе. Денсио был известен в городке как самый азартный игрок — он не пропускал ни одного петушиного боя.

— Помогите мне, господин адвокат, — запричитал он с порога.

— Что случилось, Денсио?

— От меня сбежала невеста! — захныкал Денсио, размазывая по лицу слезы.

Я отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Денсио было уже за пятьдесят, но все знали, что он большой охотник до прекрасного пола.

— Расскажи, как это произошло, — попросил я, напуская на себя серьезный вид.

По правде говоря, мне было невдомек, кому в последнее время принадлежала эта честь. Я давно потерял счет его избранницам. Обычно очередная пассия крутилась около него месяц-другой, а потом ей на смену являлась другая. А так как сейчас я был поглощен подготовкой к экзаменам, то, естественно, не мог знать его последнюю привязанность. Не дожидаясь ответа, Денсио продолжал:

— Так вот. Мы еще не поженились: она совсем молоденькая, господин адвокат, — мы только что сошлись. Но вы не думайте, мы твердо договорились обвенчаться! И вот она сбежала! А я так о ней заботился!

Он говорил правду. Все знали, что Денсио делал для невесты — вернее, для невест — все, что мог. Он работал носильщиком на вокзале, зарабатывал прилично и все отдавал очередной подруге. Единственный порок, которому он был подвержен, это страсть к петушиным боям, и если из его домика вдруг исчезала мебель и все сколько-нибудь ценные вещи, то это означало, что для Денсио наступала полоса невезения и он проигрался в пух и прах.

— И чего ей только не хватало? — снова захныкал Денсио.

Откуда мне знать, чего ей не хватало? Мало ли чего... Но не мог же я ему этого сказать. Все-таки он одинок. Правда, покинули его не в первый раз, так что к одиночеству ему не привыкать. Мне было искренне жаль его. Все знали, что старик, при всей своей склонности к азарту, все же ухитрялся откладывать немного деньжат, но всякий раз, когда очередная невеста покидала его, она прихватывала с собой и все его сбережения.

— Сколько у тебя унесли на этот раз? — спросил я.

— Пятьсот песо, — поспешно ответил он. — Но не в этом дело, господин адвокат. Я хочу, чтобы Патринг вернулась ко мне. И бог с ними, с этими деньгами. Пусть они достанутся Горио.

— Кто такой Горио?

—Горио Тиопе, господин адвокат.

Я знал Горио Тиопе. Тоже заядлый петушатник, вполне под стать Денсио, если не хуже.

— А откуда у тебя взялись такие большие деньги?

— Потом я вам все объясню, господин адвокат. Помогите мне вернуть Патринг.

— Посмотрим, что тут можно предпринять, — важно сказал я. — Но дело не простое. Вы не состояли в законном браке, следовательно, нет оснований для возбуждения судебного преследования. Тем не менее я попробую поговорить и с Патринг. Может быть, что-нибудь получится.

Мне хотелось задать еще один вопрос, но, как адвокат с двухдневной практикой, я не решился. Впрочем, Денсио сам понял.

— Вы не беспокойтесь, господин адвокат, — сказал он. — За вознаграждением дело не станет. Только бы Патринг вернулась...

То ли из жалости к Денсио, то ли поверив его обещанию хорошо заплатить, я в тот же день занялся этим безнадежным делом, тем более что других у меня и не было. Я разыскал Горио и слегка припугнул его туманными намеками на возможность наказания. Он сначала уперся, но когда узнал, что я и мой клиент заинтересованы только в возвращении Патринг, а не в пятистах песо, то сам вызвался уговорить легкомысленную невесту вернуться к прежнему жениху. Я подождал минут пятнадцать, пока они разговаривали в доме, а потом появилась Патринг с легкой сумкой, и я отвел ее к своему клиенту.

Так я выиграл свое первое дело.

В понедельник сияющий Денсио снова появился у меня в конторе. С бесконечными благодарностями он вручил мне сто песо. Это был мой первый гонорар на адвокатском поприще, — честно говоря, никогда мне не приходилось держать в руках столько денег. Я даже потерял на время дар речи и забыл спросить, откуда у него такие деньги. Опомнился я, только когда он уже спускался по лестнице. Я окликнул его и попросил вернуться. Старик нехотя повиновался.

— Денсио, — начал я, — женщины бросают тебя не в первый раз, и ты всегда легко мирился с этим. Это всем известно. Почему же ты так упорно добивался возвращения Патринг?

— Видите ли, господин адвокат, — серьезно сказал Денсио, — если бы Патринг ушла к кому другому, а не к Горио, я бы не стал хлопотать. Но все дело в том, что Патринг приносит удачу в петушиных боях. После того как она пришла в мой дом, я ни разу не проиграл. А Горио мой постоянный противник: он всегда ставит против меня. Так вот, пока мы жили с Патринг, я выиграл несколько сотенок. А как только она ушла к нему, я сразу же проиграл пятьдесят песо. Вчера, после того как вернулась Патринг, я снова ставил против Горио и, конечно, выиграл. Те самые сто песо, которые я заплатил вам. А остальные я у него выиграю за неделю. В нашем деле главное — везение.

АНДРЕС КРИСТОБАЛЬ КРУС

Андрес Кристобаль Крус (род. в 1929 г. в пров. Пангасинан) — известный писатель и переводчик, журналист. Пишет на английском и тагальском языках. Окончил Университет Филиппин. В 70-х годах был личным секретарем мэра Манилы, техническим помощником в секретариате президента.

С 1974 г. директор Бюро стандартов средств массовой информации. Наибольшей популярностью пользуются сборники А.-К. Круса «Белая стена. Избранные рассказы о Тондо» на английском и «Во время моей любви» на тагальском языке. Лауреат нескольких высших национальных премий.

БЕЛАЯ СТЕНА

Магдалина, я увидел тебя издалека; засохший пальмовый лист укрывал твою грудь, защищая ее от последних лучей заходящего солнца; они били вкось через пыльные проржавелые крыши лавчонок, теснившихся перед шлюзным затвором канала, выхватывая из тени лицо и плечи двадцатидвухлетней женщины. Ты укрывалась от солнца за изъеденной термитами сваей нашей многоквартирной трущобы — аксесории. Я даже разглядел бретельку сорочки — она сползла со смуглого плеча и выглядывала из-под рукава выцветшей блузки; давным-давно моя мать подарила тебе эту блузку, и тогда цветы и листья на ней были зеленые, яркие. Ты стояла с метлой в руке, прислонясь к свае, длинные волосы спадали на правое плечо.

Между тобой и белой стеной на задворках табачной фабрики по ту сторону канала, между тобой и парапетом едва горел костер; языки пламени лениво лизали окутанную сизым дымом кучу мусора, и ты неотрывно глядела на огонь, даже когда по земле поползли сумерки, неведомо откуда взявшиеся, — может, их вынесло вместе с грязной пеной из всех трех шлюзных ворот канала? — поползли, выжидая восхода луны. Взойдет полная луна и осветит город и его трущобы, белую стену и шины, похожие на огромные подгорелые пончики, сваленные грудой возле пивной Паулы, где всегда пахнет мочой. Поднявшийся ветер раздул наконец костер, мусор сгорел, а пепел, зацепившись за хвост ветра, завертелся, закружился и постепенно осел на земле у парапета. Ты все еще смотрела на огонь, и я подкрался сзади, ступая почти на цыпочках по неровным гранитным плитам, которыми была вымощена улица со стороны канала. У тебя за спиной я произнес тихо-тихо:

— Магдалина.

Но ты услышала, ахнула от изумления, увидев меня, и выронила метлу; потом, подхватив пальцем капризную бретельку, упрятала ее под рукав блузки. Я поднял метлу, взял пальмовый лист и сказал:

— Вот какой у тебя был вид перед тем, как я тебя окликнул.

Я прислонился к свае, изображая тебя: губы надуты, в глазах отчаяние женщины, потерявшей что-то бесконечно дорогое, на лице — маска обиды, а за ней — может, мне показалось, Магдалина? — желание разрыдаться. Я передразнивал тебя, думая, что ты улыбнешься или даже засмеешься. Это получилось совсем не смешно, и я вдруг почувствовал себя ужасно глупо: зачем я это делаю? И тогда я спросил:

— Что случилось?

И ты сказала:

— Ничего... ничего.

Быстро темнело. Анонг зычным голосом позвал свою дочь Кончинг домой готовить ужин.

— Не придешь — выпорю, сукина дочь! — орал он.

Из пивной Паулы доносилось пьяное гоготание и довольный визг смазливой официантки Долорес. Спекулянт лавочник Тангкад кричал какому-то посетителю:

— Убирайся вон!