Король долины - Клиффорд Ирвинг

— Ты сказал, что любишь меня. Минуту назад ты говорил это, вот на этом самом месте. И ты знаешь, что я люблю тебя. Разве в моей жизни теперь ничего не изменилось?

— Да, — кивнул он головой, — изменилось.

— И все же ты хочешь, чтобы я вернулась к нему?

— Но ты должна! Ты его жена!

— Ладно, — сказала она презрительно. — И что же тогда остается мне, какая жизнь? Может быть, ты мне солгал? Ты так боишься сказать правду?

— О чем ты говоришь? — сказал он беспокойно.

— Я говорю, что хочу, чтобы ты был мой, только мой. И чтобы я была у тебя одна.

— А Гэвин?..

— Гэвин?! — Она тихонько вскрикнула. — Ты так его боишься! Я уеду с тобой, уеду из этой долины туда, где Гэвин нас никогда не найдет. Я брошу все, что у меня есть, ради тебя, совсем не думая о последствиях — ты понимаешь? Я брошу все! Но ты, что ты бросишь?

— Ты не знаешь, что я уже бросил, придя с тобой сюда.

— Твое драгоценное самоуважение! У меня его сейчас совсем нет, но мне все равно — у меня есть любовь, настоящая любовь. Это… это святое.

— Но из этого ничего не выйдет.

— Ничего? Да ты мужчина или нет? Настоящий мужчина хочет иметь собственную женщину, хочет заботиться о ней. Он не станет прятаться от нее, увиливать, он не позволит ей жить с другим!

— Но Гэвин мой отец, — вяло возразил он.

— И все же ты его ненавидишь!

— Не-е-ет, — протянул он. — Нет, это не так. Но жить с ним вместе я не могу. Я собираюсь уехать, Лорел.

— Тогда возьми меня с собой!

Он в отчаянии тряхнул головой:

— Подожди, мне нужно время подумать.

— Время подумать?! Да я презираю тебя за это! А долго ли ты думал, чтобы привести меня сюда, в эту Богом забытую лачугу?!

— Долго думал, долго. Ты не знаешь, Лорел, как долго я думал. И лишь когда я не мог больше сдерживаться, когда уже ничего другого не оставалось, лишь тогда я привел тебя.

Он крепко держал ее за руки, и глаза его на мгновение вспыхнули гневом. Но гнев тут же угас, когда он понял, что она получает от этого удовольствие. Он угрюмо уставился в темноту. Из-за тучи выглянула луна, бледным светом осветила лес; ему на лицо упала тень.

— Тихо, ты что-нибудь слышишь?

Она прислушалась, но услышала лишь его тяжелое дыхание.

— Скажи, ты знаешь, что я действительно люблю тебя? Ты веришь в это, Клей?

— Думаю, что да.

— Когда будешь решать, что делать, ты должен знать об этом…

На северном склоне, примерно за милю от хижины, вспыхнул огонек. Кто-то разжег костер. Рука Клейтона сжала ей плечо.

— Одевайся, — велел он тихо.

Она дрожала: холодная и отсыревшая одежда неприятно студила разгоряченное тело. Он тоже одевался, положив револьвер на подоконник выбитого окна, и вглядывался в темноту.

— Лорел, до долины поедем вместе. Потом ты поедешь вперед, а я за тобою следом.

— Ты думаешь о том, что я просила? Чтобы забрать меня с собой?

— Да, думаю. И ни о чем другом думать не могу. Но сейчас нам надо ехать.

— Это ты придумал приехать сюда, — напомнила она ему. — Ты сказал, что…

— Неважно, — оборвал он ее. — Я знаю. Я хотел тебя. Я не мог больше терпеть.

Когда они седлали лошадей, было все еще темно. Она крепко прижалась к нему:

— Гэвин думает, что у меня не может быть детей, — прошептала она. — Но на этот раз я что-то почувствовала. Внутри себя. Словно я ждала тебя все это время. Словно ты подарил мне ребенка. Что-то такое щелкнуло, ты понял?

Клейтон нахмурился, но чем дольше всматривался он в ее глаза, блестящие в темноте, тем мягче становилось его лицо, и наконец он привлек ее к себе.

— Я тоже что-то почувствовал, — прошептал он.

— Клей, что бы ты ни сделал, я буду с тобой. Лишь бы ты любил меня, а я тебя никогда не покину, ни за что на свете!

Он тихонько засмеялся.

— Давай, садись, если твой пони учует других лошадей, он может заржать. Держи руку наготове, и чуть что — сразу зажми ему морду. Нельзя, чтоб кто-то услышал нас раньше, чем мы его. Понятно?

Они медленно ехали в темноте, долго петляли по лесу, объезжая стороной замеченный вдалеке костер. Ей было страшно в темном, безмолвном мире гор. Она ехала за Клейтоном, не сводя с него глаз. Он держал голову чуть набок, напряженно прислушиваясь. Но иногда и он оглядывался и страстно смотрел на нее. Его взгляд скользил по ее бедрам, и он представлял, даже чувствовал, какие они нежные и податливые, как они сжимают его… Даже сейчас, в этой холодной тьме, он ощущал, как она возбуждает его. Он подумал о ее последних словах.

Он тоже почувствовал этот щелчок…

Глава двадцать восьмая

Гэвин сидел в своей комнате, погруженный в невеселые раздумья. Он пристроил к дому еще одну комнату, для себя — здесь можно было подумать, здесь он иногда спал, в те ночи, когда Лорел хотелось остаться одной. Он развесил по стенам свое оружие и два чучела — головы медведя и рыси, которых он подстрелил лет десять назад, когда вместе с Клейтоном ездил по горам. В камине потрескивало пламя, и Гэвин пристально смотрел в огонь, ощущая тупую назойливую боль в пояснице — как будто на нее тянуло холодом от неровного каменного пола.

Теперь он часто приходил в эту комнату — уединиться и поразмыслить. Жизнь начала подводить его, что-то складывалось не так, и он пытался понять причину, выловить, схватить за глотку — и задушить. Но она не давалась в руки.

Ему было одиноко, слишком одиноко. Лорел опять отсутствовала — уехала на прошлой неделе дилижансом в Таос на три дня, за покупками.

— Я одна поеду, — сказала она. — Когда мы в городе вместе, ты становишься таким нетерпеливым…

Тогда же уехал и Клейтон — отправился за перевал проведать Лестера. Гэвин невесело размышлял. Ему уже почти шестьдесят. Он женат на самой красивой женщине из всех, кого знал. У него взрослый сын, сильный и умный. И все же он одинок. То, о чем он мечтал, предназначалось не только для него самого, он думал и о других; но, кажется, разделить с ним эти мечты некому. Жизнь обманула его, обольстила надеждами и обещаниями. Она вела его трудной дорогой — и он шел, не уклонялся от трудностей и не ловчил. Он следовал долгу. Да, он выполнял свой долг, как понимал его, каким он ему представлялся. Он честно играл в эту игру — а потом боги вдруг изменили правила…

Лорел отдалялась от него с каждым днем, с каждой ночью. Теперь он почти никогда не спал с ней в одной постели. Даже когда он занимался с ней любовью, она ему не принадлежала. Она не была с ним. Он испробовал все: бывал то нежен, то равнодушен, то раболепен, то суров. Когда он требовал того, что причиталось ему по праву, она исполняла супружеские обязанности… но он получал бы куда больше удовольствия, уложив в постель манекен из магазинной витрины. В темноте спальни он слышал только свои собственные страстные стоны — и чувствовал себя одураченным. То, как она молчала, было равносильно отказу. Всякий раз, покидая ее постель, он чувствовал себя ущербным. Постепенно он начал осознавать, что с ним она просто отбывает наказание — и презирает его. Он унижался, пытался подольститься к ней — и сам себя за это презирал.