По дорожкам битого стекла - Крис Вормвуд

— С чем связана столь резкая перемена состава группы?

— Негатив накапливается раз за разом. Со временем уже трудно бывает понять, кто здесь прав, а кто виноват, просто становится невозможно работать. Все мы люди, у всех у нас сложный характер. Мы просто перегорели, — ответил Герман.

Ему казалось, что парнишка-журналист не воспринимает его всерьёз и пытается откровенно загнобить.

— Многие отрицательно относятся к тому, чем стала группа после ухода Макса и Дани. Что вы могли бы сказать на этот счёт?

— Глупо было бы убеждать всех, что группа осталась прежней, изменив одну треть состава. Но шоу должно продолжаться. Я просто буду делать свою музыку дальше, не важно, кто останется со мной, пусть даже только я один. На дороге в бездну выбирать не приходится.

— Ходили слухи про ваши проблемы со здоровьем.

— Да, это действительно так, я правда болен. Мне хочется спокойно записать этот альбом, чтобы после удалиться на покой в какой-нибудь райский уголок.

Герман специально не сказал «умирать», чтобы лишний раз не расстраивать своих поклонников. Это было не очень рок-н-ролльно — умирать от болезни. Но не было смысла скрывать правду.

— Каким будет ваш новый альбом?

— Одно лишь я могу сказать точно — другим. У нас уже не получится делать то же самое, что мы делали раньше. Любители нашего прежнего стиля скажут, что мы испортились, в то время как мы просто перестали нравиться им.

Герман не любил, когда его спрашивали о прошлом. Ему казалось, что со стороны рок-н-ролла он выглядит предателем, потому что является выходцем из очень обеспеченной семьи. В этом мире по-прежнему любят сирых и убогих, наподобие Макса. После выхода его жалостливой книги о себе любимом Герман разочаровался в нём ещё больше. Он пользуется искренним сочувствием своих фанатов, потому что в нём они узнают себя — непринятые обществом бунтари, надеющиеся на то, что смогут добиться успеха. Это идеальный образ в глазах публики. Нет ничего лучше, чем прилюдно страдать, разбивая вдрызг собственную красоту, строя несчастные глаза. Герман же из последних сил старался сохранить свою гордость.

Ему нравилось говорить на отвлечённые темы, особенно о том, что касалось его любимой музыки и книг. Он рассказал, что слушает только ту музыку, которую уже нельзя сравнить со своей по причине времени и редкой одарённости исполнителя. Герман уже несколько лет не смотрел художественных фильмов, полностью отрицая кинематограф как вид искусства. Но ему всё ещё нравились мультфильмы. Интервью отнимало много сил, даже больше чем выступления. Герман чувствовал, как энергия вытекает из него по капле, словно сквозь дыру в голове. В конце концов, он снова перестал общаться прессой, понимая, что сказать ему больше нечего.

Приезжала Лукреция. Они редко виделись за последние годы. Она настаивала на срочном лечении. Говорила, что нашла клинику где-то в Швейцарии. Герман понимал, что ему уже ничего не поможет, и просил сестру раз и навсегда отстать от него со своей заботой. Белые больничные палаты убьют его раньше, чем сама болезнь. Но пока он оставался жив и трудоспособен, если не считать жутких головных болей, которые вполне лечатся морфием. Герман осознавал, что стал конченым наркоманом, но ничего не мог с собой поделать, понимая, что это единственный выход. Наркотики помогали ему хоть как-то существовать.

Эпилог

Я не знаю точно, что в тот злосчастный день, но это заставило меня убедиться в том, что в мире есть вещи, которые просто не поддаются нашему понимаю. Мы живём в чёткой уверенности, что бывает так и никак иначе, а потом весь привычный мир рушится в один момент. Мы подключили к поискам полицию и даже ФБР, но это ровным счетом ничего не дало. В наше время со всеми этими чёртовыми устройствами слежения такое очень трудно представить. Никто не видел эту чёртову машину. Никто.

Я смотрел на лица поклонников и не видел там ничего, кроме недоумения. Там не было печали или скорби, просто жуткая растерянность. Они не знали, горевать ли о судьбе своих кумиров, либо же радоваться за них. Все затаили дыхание и ждали развязки, которая так и не настала.

Альбомы начали раскупаться бешеными тиражами. Многим просто удобно считать всех пропавших без вести трупами. А у нас всегда был культ покойников, чтобы тебя полюбили надо быть мёртвым, потому что покойников проще любить.

Мне было жаль, что так случилось, я не сумел остановить их или как-то повлиять на этот странный выбор. Таково было их решение, и я не мог заставить их передумать. В дальнейшем мне самому хотелось засунуть голову в песок и скрыться отовсюду, но я держался за те тонкие ниточки, что ещё связывали меня с реальностью.

Всё же мне хочется верить, что они живы. Это был просто побег от навалившихся проблем. Пока не найдены тела, я буду верить. Я злился, что они оставили меня одного, мы ведь всегда были одной командой. Но потом я понял, что у меня ещё столько неоконченных дел здесь. У меня есть любимая женщина и новая группа. Я наконец-то смог играть собственные песни. Разве не ради этого я жил? Всё случившиеся со мной тогда сильно повлияло на тематику моих песен. Они послужили мощным толчком для вдохновения, так что даже в ужасном можно найти свои плюсы.

Я понял, что главное в рок-н-ролле — умение не ёбнуться в этом кошмаре. Главный рок-герой — это не тот, кто жил ярко и умер молодым, а тот, кто сумел дожить до наших дней, сохранив рассудок. Я живой, и это кажется странным при моём-то образе жизни. С наркотиками можно дружить, но не стоит влюбляться; если это случается с тобой, то ты — покойник.

Совсем недавно, на день рожденья, я нашёл у себя на столе странную открытку: туда были вклеены засушенные маковые цветы и вороньи перья. Она пахла горечью полыни. На обороте красовалась надпись на русском, выведенная зелёными чернилами: «С днём рожденья, друг». Я спрашивал всех, но никто из них не мог прислать мне такую открытку, потому что попросту не знает русского. Мне хочется верить, что это была весточка из другого мира. Потому что вера облегчает жизнь.

Надо лишь помнить, что все мы просто гости этого мира, и когда-нибудь отыщем свой дом, просто время ещё не пришло.

Мало кто дожил до развязки. Я всё понял, когда пришла посылка с альбома. Сто лет не получал «бумажную почту», я просто стоял и вертел диск в руках. Пока не догадался его послушать. «Сколько боли прошло, — думал я. — Но сколько ещё предстоит». Месяц спустя Майк покончил с собой, он вскрыл себе вены, снимая всё на видео. В интернете недолго гуляли кадры его самоубийства. Это нынче модно, если так сказать. Парни и девушки со всего мира транслируют свою смерть. И это ужасно, чёрт возьми.

Я был рад, что рядом остаётся Дани и мы что-то вроде группы, что мы всегда сможем творить. Ведь мы вышли из великой команды, подарившей мире столько ебанутых песен и даже загробный альбом. Я всё же склоняюсь к тому, что они мертвы. Знали бы вы как легко спрятать труп в Миссисипи.

Но Макс Тот и Герман Кроу действительно не могли бы существовать отдельно. Между ними была самая сильная привязанность, что вообще бывают между людьми. И это даже не любовная связь, что-то сродни тому, что бывает с близнецами. Все когда мечтали иметь такого брата, с которым можно было бы читать мысли друг друга.

Сэмми Грин.

Жаль, что так получилось. Очень жаль. Я против легенд о рок-звёздах, которые должны умирать молодыми. Макс не раз говорил мне, что поэты умирают молодыми, не важно физически или творчески, но умирают, так как мудрая зрелость не даёт полёта для души. Это дурацкая рациональность, с который не мог мириться его вечный юношеский максимализм. Он стремился умереть сколько я его знаю. Но это желание смерти оставалось пассивным, ему просто хотелось довести себя до летального исхода.

С Германом же было иначе. Он был болен или врал, что болен. По крайней мере, он никогда не показывал справки. Он знал, что его время на исходе. Именно та неизбежность смерти и сблизила их снова, дала сил творить. И, на мой взгляд, этот альбом лучшее, что случалось с современной рок-музыкой.

Эпилог 2

Шаман затягивается крепкой местной травой. Его сознание наполняет зелень. За окном рокочет море. Оно сливается с небом, постепенно переходя в белый песок. На деревьях поют тропические птицы. Шаман знает, что время пришло. Он накручивает на палец длинные слегка подёрнутые сединой дреды. С ними он похож на белого льва. Он отпивает прямо из бутылки обжигающего чёрного рома из собственного подвала. В этих краях полно сахарного тростника.

Он берёт с полки книгу с пустыми страницами. В них нет ничего кроме пары рисунков. На них чёрные птицы сплетаются в неведомых узорах. Яркие изумрудные глаза демонов смотрят с пергаментных страниц. Шаман берёт перо и выводит первые строчки истории, которая была давно, а может быть, её никогда не было на этом слое реальности: