Крепостной Пушкина 2 - Ираклий Берг

дворянство, но только в столице смог осознать масштабы положения. «Бабье царство», как назвал это Пушкин, подразумевая сочетание больших средств и возможностей с природной склонностью к интригам в среде богатых и сверхбогатых женщин. Ссориться в кем бы то ни было из них не рекомендовалось без крайней необходимости или безвыходности, но вот «набрать очки» — выглядело полезным.

Оттого Степан и расстарался, включив режим поведения при котором, по его мнению, мог показаться приятным и полезным человеком. Стараясь не замечать Пушкина, он договорился до того, что будто лично рассказывал государыне, живо интересующейся искусством и творчеством, о новом писателе-женщине, покорившей все литературные салоны Петербурга своим творением. Дамы внимали со все большей благосклонностью.

Каким-то образом беседа переключилась на грядущий маскарад, и Стёпа здесь пришёл на помощь к вновь закаменевшей «авторке», которой не выслали приглашения из-за явной несправедливости. Ничтоже сумеяшеся, сын Афанасиевич пообещал лично сообщить государыне о том при случае и похлопотать.

На его счастье, к тому моменту Пушкин совершенно обессилел и хрипами привлёк к себе внимание. Всем стало несколько неудобно, посему дамы поспешно откланялись с пожеланиями здоровья.

Степан облегчённо выдохнул, радуясь как дёшево отделался, как вдруг увесистая затрещина ошеломила его. Проморгавшись от неожиданности, он увидел перед собой Александра, вскочившего с постели как здоровый и вцепившегося в свои волосы.

— Ой, дурень, ой, дурааак. — свистящим шепотом почти провыл Пушкин закрыв глаза.

— Александр Сергеевич, с вами всё хорошо? — так же шёпотом спросил Степан. — Вы чего дерётесь?

— И я дурак, причём полный. Истинный Балда. Всё время забываю, что ты не ведаешь порою всем известных вещей. — продолжал подвывать Пушкин, заламывая руки.

Степан набычился.

— А драться, всё-таки нехорошо, господин пиит.

— Ладно, ладно! Ну хочешь я тебя поцелую? Нет? И не надо. Но и меня пойми, ты сам хорош. Зачем, вот зачем начал выделываться, а? Петух!

— Знаете, как было сказано в одной истории, в кругах к которым я близок, Александр Сергеевич, слово «петух» весьма обидное и…

— Мною побудешь. — оборвал Пушкин бывшего крепостного. — А я ночью вылезу.

— Куда? Что значит «вылезу»? Да вы никак здоровы, ваше высокопревосходительство, или напротив — разум помутился?

— Ночью мне придётся отлучиться. А ты здесь, вместо меня полежишь.

— А…хм. Но…

— Окно будет приоткрыто. Ты заберешься со стороны сада, а я вылезу. Нет! Что за глупость. Ты просто здесь посидишь, в кресле. Мол, беспокоишься и проявляешь заботу. Тогда и не надо никого из лакеев. Сам, все сам, своими руками больному воды подать. Среди челяди наверняка есть шпион. Если и нет, то болтают они как торговки базарные.

— А Никита ваш чём не устраивает? Пускай он и сидит.

— Не устраивает. При всех своих достоинствах, кое-кому неведомых, не устраивает. Никита, к сожалению, чтобы исполнить что-либо хорошо, должен твёрдо понимать что, зачем и для чего он делает. Объяснить ему я не могу. Остаёшься ты, Степушка. Сам натворил дел, вот сам и помогай расхлёбывать.

— Да что такого я натворил? — возмутился Степан. Что вы за человек, слова в простоте порой не скажете. Одни загадки! Пообещал юной и пылкой (оттого опасной, вам ли не знать) даме похлопотать о приглашении на маскарад. Вот дело неслыханное! К тому же, государыня отказать может, не она всё решает. Закрыть ей вход и всё, если вас так беспокоит. Могу, если желаете, выполнить обещанное таким образом, что точно откажет. Что так вас всколыхнуло? Дело выеденого яйца не стоит.

Пушкин прекратил расхаживать по комнате и задумчиво уставился на Степана.

— Знаешь, Степан, в твою голову иногда приходят гениальные мысли.

— Польщён, Александр Сергеевич. Она у меня такая. Сам удивляюсь как в неё они приходят, даже не все понять могу. Как сейчас, например.

— Всё меняется. Ты пойдёшь со мною.

— С вами?

— Со мной. Придётся рискнуть. Впрочем, Ташу я предупрежу.

— Простите, она в курсе дела?

— Какого? Что мне не столь уж нездоровится? Разумеется.

— Допустим. Тогда когда? И куда, разрешите узнать.

— Ночью, сказал ведь. Куда — а не всё ли равно, Степан. Знаешь, есть такое слово — надо! — и Пушкин ласково заулыбался.

* * *

День, начавшийся так весело, повернул явно не туда. Степан пробовал работать, но всё валилось из рук. Цифры в глазах путались, читалось с трудом. Наконец он плюнул и отправился к себе дожидаться темноты.

«Что-то будет. И я как болванчик, тут не знаю, здесь не понимаю, а там вообще Иванушка-дурачок. Что Сергеевич не болен, а вполне себе бодр — хорошо. Все прочее — плохо. Но посмотрим куда кривая выведет».

Дожидаясь Пушкина на улице, прижимаясь к оградке под нависающими ветвями дерева, чтобы не вдруг быть обнаруженным патрулем (комендантский час никто не отменял, хоть и исполнялся оный сквозь пальцы), сын Афанасиевич размышлял как вышло так, что его, игрока-шахматиста, всерьёз планировавшего занять место паука-манипулятора в среде «разлагающегося дворянства», все эти «Пушкины с их бабами» самого определили на роль воланчика.

Глава 26

Ночь. Начало

— Подержи. — Пушкин сунул в руки Степану тяжелый канделябр. Вынув одну из свечей, Александр зажег ее от лампады, что висела под иконой в углу, а от свечи запалил все остальные.

— Ставь на стол.

— Знаете, Александр Сергеевич, попроси меня кто угадать чей это кабинет, я бы не промахнулся.

— Экий ты меткий, братец. — Пушкин проверил шторы, плотно ли они прикрывают окна, после чего принялся звенеть ключами, отпирая ящики стола.

— Такой бардак, с таким количеством бумаг, только вы и могли устроить, ваше превосходительство.

— А что такое порядок по-твоему, Степушка? Порядок — когда всё на своём месте. И у меня здесь всё на своих местах. Не сомневайся.

Степан многозначительно хмыкнул. Рабочий кабинет Пушкина он видел впервые. Везде были бумаги. Много бумаг. Стопки бумаг лежали на столе, довольно широком, на изящного вида диванчике, по виду французской моды эпохи Старого Порядка, на очаровательных тумбочках, на резных стульях, предназначавшихся для посетителей (любой кабинет в России в планировке своей отчего-то подразумевает прием посетителей), на солидном своим видом сейфе, на шкафу с книгами, наконец на полу — везде были бумаги, бумаги, бумаги. Стопки и связки, папки и отдельные листы сложенные кое-как.

Александр извлёк из стола опять же бумаги, быстро пересматривая их, отбирая нужное. Затем открыл сейф, как оказалось забитый бумагами, добыв и из него несколько папок.

— Могли бы и предупредить, Александр Сергеевич, — недовольно заметил Степан на эти манипуляции, — я было думал как на войну снаряжаться.

— Так и есть, Стёпушка, так и есть.

— В буквальном смысле, Александр Сергеевич. Три пистолета взял. Нож. Два ножа, то есть. Кастет.