Не убоюсь зла - Натан Щаранский

Наконец чтение обвинительного заключения завершено. Судья спрашивает меня:

- Признаете ли вы себя виновным?

Я встаю, ловлю напряженный взгляд брата и почти радостно заявляю:

- Виновным себя не признаю, все предъявленные мне обвинения считаю абсурдными .

Больше я не успеваю ничего произнести, ибо судья поспешно объявляет перерыв. Однако прежде чем выйти, я не только обмениваюсь с Леней улыбками, но и ухитряюсь показать ему фотографию Авитали. Он удивлен и обрадован, пытается жестами сообщить мне что-то, но брата опять хватают за руку. Напряжение его, похоже, спало.

Обед. Моим конвоирам приносят еду из спецбуфета: ветчину, сыр, черную икру, фрукты. Мне же привозят баланду из тюрьмы: специально из-за одной порции гоняют машину, лишь бы не нарушить инструкцию и не дать зеку человеческую пищу.

Настроение у меня прекрасное. Какие изменения в моей жизни за полдня! Я видел брата, он слышал текст обвинения и знает, что я не уступил. Даже если сейчас его выведут из зала - а я ни на минуту не исключаю такой возможности, - им уже никого не обмануть.

Заседание возобновляется. Лени на его месте нет. Вывели? Нет, вон он в самом конце зала, у стены, ищет меня взглядом, привставая. Его персональный опекун тоже переместился в последний ряд, не спускает с него глаз.

Судья предлагает мне дать ответ по существу предъявленного обвинения. Я достаю из папки листок с основными тезисами. Говорю кратко, чтобы брат ухватил самую суть обвинения и защиты. Подробности оставляю на потом ведь запомнить сразу слишком много он не сможет.

Отвечая на первую часть обвинения - измена Родине в форме помощи иностранным государствам, - я останавливаюсь на шести пунктах.

Первый: вопреки утверждениям обвинения в наших документах о положении евреев в СССР нет никакой клеветы. Евреи в Советском Союзе действительно подвергаются насильственной ассимиляции: они изолированы от языка, культуры, религии, истории своего народа. Иллюстрирую сказанное рядом примеров.

Второй: евреи, пожелавшие выехать из СССР, оказываются вне закона, становятся жертвами произвола и репрессий. Привожу типичные примеры. Именно этим и была вызвана деятельность еврейских активистов по привлечению внимания мировой общественности к положению евреев в Советском Союзе.

Третий: вопрос эмиграции из СССР не является внутренним делом государства. Это подтверждает декларация прав человека, Пакт о гражданских и политических правах, Заключительный акт совещания в Хельсинки. Сегодня наша открытая борьба за выполнение Советским Союзом этих соглашений объявлена изменой Родине. Возможно, это самый серьезный шаг на пути к реанимации сталинизма.

Четвертый: поправка Джексона - гуманный акт американского Конгресса, впервые связавший одну из важных проблем прав человека с двусторонними соглашениями между странами. В этом смысле поправка Джексона - идейная предшественница Заключительного акта, принятого в Хельсинки. Попытки обвинить активистов еврейского движения, приветствовавших ее, в измене Родине так же нелепы и противоправны, как и репрессии против членов Хельсинкской группы, требовавших от правительства СССР выполнения принятых им на себя международных обязательств.

Пятый: эпитет "сионистский" фигурирует в деле как юридический термин, синонимичный определениям "антисоветский", "изменнический". Связь с сионистской организацией сама по себе рассматривается как доказательство измены Родине. А между тем сионизм - всего лишь движение евреев за национальную независимость, за создание собственного государства. Объявляя сионизм вне закона, СССР тем самым объявляет незаконным и государство Израиль, которое он в свое время признал.

Шестой: моими сообщниками в изменнической деятельности названы американские дипломаты и корреспонденты. Прежде всего, никаких доказательств тому, что они агенты секретных служб США, нет. Существует порочный круг: КГБ утверждает, что в советской прессе приводились примеры их шпионских операций, а в статьях из газет, имеющихся в деле, говорится о том, что эти действия известны компетентным органам. Но даже если кто-то из них и был шпионом, чему я не нашел в деле никаких доказательств, - важно ведь не это, а лишь то, какие отношения связывают меня с этими людьми. Информация, которую я им передавал, относилась исключительно к теме прав человека в СССР. Каждый день можно прочитать в советской прессе интервью с гражданами западных стран, не просто критикующими порядки в своем государстве, но и прямо призывающими к изменению режима; меня же обвиняют в измене Родине лишь за передачу западным корреспондентам информации о нарушениях Советским Союзом соглашений в области прав человека.

- Еще более грубые передержки и фальсификации допущены КГБ при обвинении меня в измене Родине в форме шпионажа, - сказал я, но был тут же остановлен судьей.

- О шпионаже мы будем говорить на закрытом заседании суда: ведь речь идет о государственных секретах.

- Но никаких секретов в деле нет! Единственный документ, объявленный секретным, - списки отказников, причем я с легкостью докажу, что и это не так. Но ведь я в любом случае не намерен зачитывать списки в зале суда, я собираюсь говорить лишь о методах следствия. Настаиваю на том, чтобы мне дали высказаться по этому поводу на открытом заседании.

Но судья непреклонен. Быстро получив два дежурных кивка, он снова объявляет перерыв. Уходя, я вижу поднятый вверх Ленин большой палец: мол, молодец! - и его радостную улыбку.

После перерыва судья обращается ко мне:

- Готовы ли вы дать конкретные и правдивые показания по каждому эпизоду обвинения?

- Да, конечно. Буквально по каждому эпизоду можно рассказать немало интересного о методах работы следствия, - отвечаю я. - Вот, например, первый "изменнический" документ: наше письмо в Конгресс США от июля семьдесят четвертого года, где речь идет о превентивных арестах еврейских активистов во время пребывания в Москве президента Никсона в июне семьдесят четвертого года. Я был одним из арестованных, точнее, - похищенных: ведь в тюрьме меня, как и других, держали более двух недель без всякого суда, без каких бы то ни было объяснений, и из-за этого я чуть было не опоздал на собственную свадьбу. А между тем в обвинительном заключении утверждается, что письмо это - клеветническое, что приведенные в нем факты не соответствуют действительности. И впрямь - никаких справок о том, что мы были под арестом, нам не выдали, никаких следов происшедшего в официальных бумагах не осталось... Так проводились превентивные аресты или нет?

Я напоминаю, что был в тот момент единственным из похищенных, кого еще не уволили с работы, а потому по возвращении добился, чтобы институт выплатил мне деньги за все вынужденные прогулы. Районный судья, к которому я обратился, испугался, что придется официально выяснять, где я пропадал так долго, при мне позвонил моему начальству и потребовал от него немедленно выдать мне причитающуюся сумму и забыть о моем "прогуле"...

Тут судья перебивает меня:

- Я сейчас вас спрашиваю не об этом! Объясните, кто именно, когда и при каких обстоятельствах изготовил этот документ и все последующие.

Я отказываюсь отвечать на этот вопрос и обстоятельно, чтобы брат хорошо усвоил, излагаю свою позицию:

- Так как всю нашу деятельность в еврейском движении я считаю законной, правильной и нужной, то не буду спорить даже в том случае, если вся она будет приписана мне одному. Помогать же КГБ фабриковать дела, подобные моему, против других отказников я не намерен. В то же время, если в зале суда будут присутствовать иностранные адвокаты, подобранные моими родственниками, это послужит хотя бы минимальной гарантией тому, что дело будет рассмотрено объективно. В таком случае я готов дать подробные ответы на все вопросы по каждому документу и эпизоду.

Слово предоставляется прокурору. Вот отрывки из нашего диалога, которые запомнились мне.

- Вы говорите, что эмиграция запрещена, - почему же около ста пятидесяти тысяч евреев уехали?

- Это произошло не по желанию властей, а вопреки ему.

- Почему многие из уехавших страдают в Израиле, обивают пороги советских посольств, просятся назад?

- Это не соответствует действительности. Хотят вернуться единицы. Но существенно, что в отношении этих людей, которых не пускают обратно, Декларация прав человека нарушена дважды: ведь в ней ясно говорится, что каждый человек имеет право свободно выехать из страны, в которой живет, и вернуться в нее.

- Почему вы не критиковали порядки, существующие на Западе?

- Как видно даже из советской печати, на Западе каждый гражданин может открыто выступать с критикой своего правительства. Беспокоиться о том, что мир не узнает о нарушениях прав человека в капиталистических странах, не приходится. В СССР же такие выступления считаются преступными, и за них предусмотрена кара. Если здесь не найдутся люди, готовые рисковать своей свободой и, возможно, жизнью, то мир никогда не узнает правды о положении с правами человека в СССР.