Не убоюсь зла - Натан Щаранский

- Косыгин на проводе.

Министр берет трубку, встает по стойке "смирно" и докладывает. Если разговор завершается благополучно, то он отделывается легким сердцебиением, принимает валидол и четверть часа отдыхает, лежа на диване. Если же товарищ Косыгин чем-то недоволен, то министра срочно приходится увозить домой с сердечным приступом. Случалось вызывать и скорую. В конце концов дело кончилось-таки инфарктом.

Колосарь вспоминал о своем шефе с юмором, но не без теплоты: помощник министра - почти член его семьи. Леонид Иосифович, например, не только бумаги для босса готовил, но и семейные дела устраивал, в частности, снимал ресторан для свадьбы дочери министра, получал для него в спецраспределителе дефицитные товары.

Я, конечно, и раньше знал о существовании распределителей. Однако только из рассказов моего соседа понял, насколько разветвлена и детально продумана иерархическая система содержания власть имущих. Министр, являющийся членом Политбюро, министр - член ЦК, замминистра, начальник главка - у каждого из них разный тип распределителя. Чем выше поднялся ты по служебной лестнице, тем ближе подошел к коммунизму: выбор товаров стал больше, а цены на них - дешевле. И все другие льготы расписаны строго по рангу: министр, скажем, имеет особый абонемент, по которому всегда может получить два билета на любой спектакль в любой театр; замминистра - то же самое, но, если не ошибаюсь, только раз в неделю; начальник главка - два раза в месяц - и так далее по убывающей. Причем люди эти в театры, как правило, не ходят, но льготы свои весьма ценят. Если даже тебя понижают в должности, но в рамках тех же льгот - это еще полбеды, но опуститься до распределителя более низкого ранга - это уже настоящая трагедия: подняться до прежнего уровня будет очень трудно.

Колосарь рассказал мне, как однажды спросил своего шефа, замученного разнообразными недугами: .

- Почему бы вам в вашем возрасте не выйти на пенсию?

Министр совершенно серьезно ответил ему:

- Если я скончаюсь на своем посту, то поминки будут в Центральном Доме Советской Армии, некролог - в "Известиях" за подписями всего Политбюро, а похоронят меня на Новодевичьем кладбище. Если же я умру пенсионером, то поминки будут в ресторане, некролог - в отраслевой газете и подпишет его новый министр, а похоронят на Ваганьковском.

Ну, а что думали о капитализме эти небожители, так охотно приобретавшие западные товары и так безуспешно пытавшиеся поднять советскую экономику до уровня мировых стандартов? Колосарь вспоминал, как несколько раз в обстановке, исключающей всякую возможность лицемерия, шеф говорил ему:

- Да, тяжело, конечно, с нашим народом работать, но все-таки как хорошо, что мы живем не при капитализме и никто никого не эксплуатирует!

Что это - неосознанный страх перед свободным миром, где ему непросто было бы сохранить свои льготы, или искренняя преданность "идеалам коммунизма"? Мой сосед, относившийся к частной инициативе с большим уважением и, судя по всему, из-за этого и оказавшийся в тюрьме, разделял, как ни странно, мнение министра:

- Ну разве это плохо, когда все в одних руках и можно распределять по справедливости? Нехорошо, если руки нечисты, но если подобрать действительно честных, идейных руководителей, то нет сомнения, что при социализме жить будет намного лучше, чем при капитализме!

Я поинтересовался, как министр-украинец относился к национальному вопросу. Тот, оказывается, не любил разговоров на эту тему. Но как-то раз в поезде он признался своему помощнику: "Если бы Украина была независимой, но социалистической, то я бы, пожалуй, поехал туда работать... министром автомобильной промышленности".

- Скажите, - спросил я сокамерника, - существует ли дискриминация евреев при приеме на работу на ответственные посты в министерстве?

Этот вопрос был риторическим не только для меня, но и для Колосаря.

- У нас говорят в таких случаях: не прошел по зрению - минус семь или минус пять. Седьмая графа в анкете - партийность, пятая - национальность. Минус семь - беспартийный, минус пять - еврей. Но среди министров и даже членов Политбюро немало таких, кто женат на еврейках, даже сам Брежнев.

У Колосаря и его коллег - "клерков", как они сами себя называли, была даже целая теория на этот счет: еврейки не разрешают своим русским мужьям пить и, будучи прирожденными интриганками, умело управляют ими в борьбе за место под солнцем. Интересно, что через несколько лет я услышал в лагере от другого "бывшего" - на сей раз бывшего сотрудника секретной службы - более любопытное объяснение засилью еврейских жен на вершине пирамиды: тайная сионистская женская организация "Хадаса" поставила своей целью проникнуть на высшие уровни советской администрации посредством смешанных браков!

Колосарь оказался заядлым шахматистом, и я с радостью забросил домино. Играл он не очень сильно, но упоенно, азартно. Померявшись несколько раз силами, мы пришли к такому соглашению: я даю ему фору - ладью, и играем три партии; если такой микроматч выигрываю я, то очередная уборка в камере - на нем, если же побеждает он или хотя бы сводит матч вничью, то убираю я. В итоге наша камера всегда была в образцовом порядке, так как мыл полы Леонид Иосифович исключительно добросовестно. Сосед мой, войдя в азарт, стал играть в долг, и когда нас неожиданно рассадили, он остался должен мне десятка полтора уборок. Всего мы пробыли с ним вместе в одной камере месяца два.

Моим следующим и, как выяснилось, последним сокамерником в Лефортово оказался Леонид Д. - тот самый профессиональный мошенник, о котором я уже упоминал, невысокий парень лет тридцати пяти, спортивного сложения, с умными и насмешливыми глазами.

Отсидев когда-то в юности несколько лет за воровство, Леонид вернулся в Москву с твердым намерением найти себе занятие поинтереснее, поинтеллигентнее и небезопаснее. Его острый, живой ум, отличноезнание людей, легкое "вживание в образ" могли бы, я думаю, привести его на театральную сцену или в университет, где бы из него сделали незаурядного социолога или психолога. Однако Леонид стал мошенником. Пару раз он попадался; но мошенники не воры, не бандиты, сроки им дают небольшие. Сейчас его привезли в Лефортово из лагеря в качестве свидетеля по делу какого-то приятеля-валютчика.

С КГБ он не имел возможности познакомиться близко, а потому относился к этой организации почтительно: со страхом, но и с любопытством, которое вообще было в нем очень развито. Я просвещал его рассказами о КГБ, а он меня - повествованиями о мире жуликов и методах их работы, предупреждая при этом, что говорит лишь о вещах, давно известных властям, секретов же открывать мне не имеет права. Леонид гордился своей профессией. Действительно, если не принимать во внимание моральный аспект, то она и впрямь на редкость увлекательна. Но я, конечно, игнорировать таковой не мог, а потому нередко, слушая истории, которые рассказывал Леонид, ужасался его абсолютному бессердечию.

Первая ступень для мошенника, конечно, карты. Сначала - техника, ловкость рук, тренировки в "начесывании" колоды; затем - координация действий с напарником для того, чтобы обыграть третьего. Впрочем, обыграть - не проблема; гораздо сложнее заставить его увлечься, втянуться в игру, забыть обо всем - и спустить все до нитки. Такая операция, понятно, требует тщательной подготовки: нужно убедиться в том, что у намеченной жертвы есть деньги, и изучить характер человека.

Потом пошли дела посложнее. Провести, скажем, долгие переговоры о покупке какой-то дорогой вещи, а затем, забрав ее, вручить продавцу "куклу" - пачку резаной бумаги, где сверху и снизу несколько настоящих ассигнаций. И тут сложная психологическая задача: как заморочить человеку голову, отвлечь его внимание от "куклы" в тот самый момент, когда он сконцентрирован на деньгах... Как правило, жертвами таких операций были люди, сами замешанные в разного рода нечистые делишки; расчет и шел на то, что они не решатся обратиться в милицию.

Были среди жертв моего нового приятеля и евреи, которых он называл малайцами, более того - евреи, эмигрировавшие из СССР. Леонид рассказывал, как несколько лет назад его "артель" вышла на нескольких провинциалов, собиравшихся уехать в Америку и Канаду и искавших способ переправить туда свои драгоценности, ибо возможности вывезти с собой что-то ценное официальным путем очень ограничены. Началась долгая игра. Леонид и его друзья выдавали себя за работников московской таможни. Они сняли квартиру в центре города, где и принимали гостей из глубинки, а две подруги Леонида играли роли его жены и дочери.

Торговался он с приезжими долго и жестко. Они были готовы заплатить ему десять процентов от стоимости своих побрякушек, он же настаивал на двадцати.

- А зачем торговаться, если так или иначе получишь все? - наивно спросил я.