Подруги - Фэй Уэлдон

— Мы предъявим иск, — заявил Брайен.

— Еще чего, — возразил Алек. — Сначала выясним, что это такое, и посмотрим, годится ли оно нам.

Алек снова вышел на прямую и узкую стезю успеха.

Брайен не стал предъявлять иск, а женился на Рэй, актрисе, изящной блондинке с пылким темпераментом; пить он бросил, потому что она только трезвого пускала его в постель. Они наведались в Брадфорд в поисках корней Брайена и обнаружили эстакады и широкие магистрали там, где в детские годы Брайена теснились красные кирпичные дома. Родители его жили теперь на семнадцатом этаже многоквартирной башни. Рэй совсем не понравилось в Брадфорде. Сумки у хозяек были набиты пачками белого хлеба, нарезанного ломтиками, и кексами «Киплинг», матери шлепали детей на глазах у прохожих, молодежь шаталась по улицам, курила и грязно ругалась.

— По-моему, тебе лучше забыть о своих корнях, — сказала Рэй.

Об Элен она и слышать не хотела, та была по-прежнему дурнушкой, несмотря на свое красивое имя.

Брайен и Рэй завели модный дом, на их званых вечерах собирались всемирно известные писатели, нью-йоркские издатели, видные кинорежиссеры некоммерческого толка, главным образом из Европы. Дом заполонили струганая сосна и викторианские жестянки для печенья — «О, какие цвета! Какое сочетание блекло-красного с алым!», — и Брайен, чтобы выиграть время и оглядеться, написал комедию о высшем обществе и зарвавшихся арабах, процветающих в Уэст-Энде. «Господи, да ты продался», — нежданно-негаданно написала ему Одри. «Смешить людей — в высшей степени серьезное занятие», — отписал он ей в ответ. Брайен нуждался в деньгах. Рэй обходилась недешево. Он и представить не мог, какой она окажется транжиркой. Рэй выписывала шелковые батики и делала из них портьеры — желтые с коричневым. Решетки она признавала только настоящего коулбрукдейлского литья, бифштекс — только из вырезки, а платья — только от Бонни Кашен.

— Может, займешься обработкой сценариев? На сей раз приглашает Рим, не Голливуд. Деньги сулят фантастические, — предложил Алек.

— Идет, — ответил Брайен.

Брайен никак не мог понять, как получается, что Рэй не жалеет денег, обставляя свое гнездышко, а дом все больше превращается в лавку старьевщика. Зачем было портить вырезку чесноком и высмеивать его пристрастие к жареной картошке? Как-то вдруг, к своему изумлению, Брайен понял, что разлюбил Рэй. На рождество она покупала елки, у которых корней и в помине не было, просто ствол с торчащими в разные стороны ветками. Разумеется, иголки с них так и сыпались, но Рэй это нисколько не волновало; потом Брайен целый год натыкался на сухие иголки в клубках пыли по углам, они попадали в одежду и больно кололись.

— Я отдавала твои вещи в чистку. Надеюсь, на этом заканчиваются мои обязанности по отношению к твоим костюмам?

Брайен перестал ее понимать и справедливо осуждал. Рэй жила бездумно — в ней отсутствовало духовное начало. Она или смеялась над его переживаниями, или, хуже того, вовсе их не замечала. Когда Брайен спьяну бросился на нее с кулаками — такие неприятные сцены случились у них один или два раза, когда Брайен маялся над бесконечным переделыванием очередного сценария, то и дело звонили из Рима, требуя убрать одну строчку и вставить другую, и в конце концов сценарий терял всякую вразумительность, а Брайен — остатки уважения к себе, — так вот, когда он лупил Рэй, она вела себя так, будто это спектакль, в котором ее насильно заставляют играть главную роль. Брайен страдал. Рэй даже не хватало духу ходить с фонарем под глазом, как ходила мать Брайена, когда отец наставлял ей синяки, и она маскировала его гримом. Все в Рэй, лишенной настоящего «я», было личиной. Она только и делала, что лицедействовала. Играла роль жены, хозяйки дома, любовницы, ценительницы антиквариата. Она даже выступила в роли беременной, но в критический момент сделала аборт, а потом обвинила во всем Брайена, якобы он ее до этого довел — ему было наплевать, что она ждет ребенка.

— Мне действительно не хотелось видеть, как ты будешь играть роль матери, — сказал Брайен. — Что правда, то правда. В отличие от тебя я знаю, что такое настоящая мать. Хотя ты не виновата, что росла без матери.

Мать Рэй умерла при родах. Это печальное событие несколько омрачило ее жизнь.

У Рэй не было матери, не было корней, не было души. Брайен не мог с этим смириться. В их отношениях наступил полный разлад.

Брайен то задерживал сценарии, то представлял их в неряшливом виде, то вовсе не доводил работу до конца. Дальше первоначальных вариантов дело у него не шло. Начались тяжбы из-за нарушения контрактов. Все это было унизительно и в то же время доставляло Брайену странное удовольствие. Казалось, писать уже не о чем. В круговороте перемен писателю не за что было ухватиться и воскликнуть: вот оно, нашел! — а потом на мгновение ошарашить мир, показав ему его истинное лицо.

— Налоговый инспектор не дремлет, — заметил Алек. И действительно тот выполнял свои обязанности исправно. — Не пора ли приняться за сериал для телевидения?

— Нет, — ответил Брайен. — Пока подождем.

Брайен застал Рэй в постели с бездарным оператором, в своей собственной супружеской постели.

— Ах так, — сказал Брайен. — Вон!

— Ну уж нет, — ответила Рэй. — Уйдешь ты, а я останусь.

Брайен обвинил Рэй в супружеской неверности, а она через адвоката выдвинула встречный иск, обвинив его в интеллектуальной жестокости, чего он никак не мог уразуметь, и жестокости физической, что как раз было ему понятно. Брайен оставил ей все.

— Ты мне всегда казалась ненастоящей, — сказал Брайен, когда в канун славного 1976 года пришел забрать вещи. — Ты жила так, будто играла в пьесе.

— В твоей пьесе, — зло ответила она и захлопнула за ним дверь. От удара осыпались последние иголки с засохшей рождественской елки, которую выставили на улицу, чтобы ее унес мусорщик.

Жизнь кончалась страшным сном. В неполные сорок лет Брайен остался ни с чем.

— Если не считать друзей, поклонников, свободы, имени и очереди продюсеров с телевидения, — сказал Алек.

Кое с кем из их числа Брайен поладил. Порвав с Рэй, он снова заработал в полную силу. Послал родителям крупную сумму. Они вернули деньги.

«Мы ни в чем не нуждаемся, — написали они. — Нам вполне хватает пенсии. Отложи эти деньги на черный день. Они тебе больше пригодятся».

Брайен почувствовал себя задетым: родители явно осуждали его; он переслал деньги Одри. Она приняла их, но изъявлений благодарности не последовало.

Брайен казался себе стариком. Кругом рыскали молодые люди в джинсах, и среди них было немало способных писателей, более ловких и сговорчивых, чем он, более практичных и усердных. Они вырывали у него работу буквально из-под носа. А самые красивые и веселые девушки, поправ вековые традиции, ждали, что он сварит им кофе, и говорили: «Не надо мне звонить. Я сама позвоню». Театр менялся на глазах, ушли старые титаны, режиссеры отказались от авансцены, все метались как угорелые и старательно делали вид, что автор никакой не гений, а такой же, как все, человек, который делает свое дело; театральная пьеса уже ничем не отличалась от телевизионной, разве что играли ее в присутствии публики.

Скверные настали времена. Но у молоденьких девушек Брайен по-прежнему пользовался успехом, хотя бы в этом они отдавали ему предпочтение перед своими сверстниками. Держались они с деликатным равнодушием. По утрам, когда у Брайена не было сил подняться и он лежал, отвернувшись к стене, а если звонил телефон, не мог заставить себя снять трубку, они спрашивали, что с ним случилось, и Брайен отвечал: «Я остался без корней». Они, конечно же, не принимали его слова всерьез и считали, что он просто не оценил их женские чары, а его мрачность для них оскорбительна. Но в этих словах наконец-то была правда. Брайен утратил корни, которые связывали его с прошлым, с той черной, рыхлой, живительной почвой, которая вскормила его в детстве.

— Пересади себя, — обрывал его Алек. Теперь Алек делал ставку на новых фаворитов, молодых людей, которые с каким-то ностальгическим рвением рядились под Колина Уилсона[36]. Алек был неутомим. — Найди новую почву.

— Я уже пробовал, когда женился на Рэй, — ответил Брайен.

— Пора создать что-нибудь действительно выдающееся, — упрекнул его Алек. — Пора сказать свое слово в искусстве, попасть в самое яблочко современности.

— В него попадали так часто, что там уже одна дыра, — отпарировал Брайен.

Но про себя он подумал, что Алек, пожалуй, прав. Брайену казалось, что он не прозябает в бездействии, а просто собирается с силами. Ведь его главное произведение еще не написано. Великое творение Брайена Смита, которое потрясет всех так же, как некогда потряс современников Мильтона «Потерянный рай». Это будет шедевр, подведение итогов, осмысление пройденного, его завет, яркая картина жизни человеческой, которой все с нетерпением от него ждут.