И на этом все… Монасюк А. В. – Из хроник жизни – невероятной и многообразной - Виталий Полищук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С помощью Варшавнина я организовал соответствующие ходатайства администрации Университета и крайкома комсомола, и нам с Варей оставили квартиру моих родителей.
Крайком комсомола обратился в крайком партии, и в Волгоград ушло ходатайство с просьбой выделить моим родителям квартиру из фондов Волгоградского областного комитета партии.
И папа с мамой получили в центре Волгограда двухкомнатную квартиру.
А мы с Варей – мы были так счастливы вместе!
А в оплаченную еще на два года вперед квартиру на Папанинцев мы запустили Юльку.
Чтобы она, значит, следила за порядком…
И начались наши студенческие будни…
Часть 3-я. Как молоды мы были, как верили в себя…
В тексте романа использованы тексты произведений исполнителей русского шансона:
А. Шапиро;
В. Медяника;
В. Кураса;
А. Церпяты;
А. Добронравова и др.
Глава 1-я. Период становленья и побед
1968—1972 гг.
После отъезда моих родителей наша жизнь с Варей наладилась быстро. Но это и понятно – мы любили друг друга, и она, и я – учились в вузах и жили в молодежной студенческой среде, наконец, мы не нуждались материально.
Нет-нет, мы не «купались» в деньгах – просто нам хватало их т а к, что можно было каждый день не считать. Потребности у нас были минимальными – мы хорошо питались, мы одевались в добротную одежду – но не гонялись за дефицитом и не стремились к излишествам. Даже Варя, по-моему, как-то охладела к тряпкам, и если бы не Юлька…
Юлька часто бывала у нас, и когда она приходил, Варя откладывала в сторону свои заумные книжки и они, закрывшись в комнате, могли часами о чем-то болтать, причем при этом время от времени противно хихикали.
Так вот Юлька одевалась изысканно. Ее родители были из кругов, близких к крупному руководству (папа, к примеру, – был тогда директором большого завода), и поэтому она одевалась соответственно, то есть – весьма изысканно. И периодически под влиянием Юли и мою Варьку вдруг охватывала тяга к тряпкам, но я никогда не жалел на это денег – знал, что у Варьки это ненадолго.
Чтобы закончить с материальной стороной, скажу, что рублей по 120—150 родители Вари, как и обещали, ежемесячно высылали нам, а с наступлением холодов ежегодно Петр Петрович приезжал к нам на машине и приводил полный багажник мяса.
Мы размешали все это на балконе и до весны о мясопродуктах не думали – нам хватало этого и на себя, и на Юльку – она обожала либо в воскресенье прибежать к нам к завтраку, либо среди недели – на ужин.
Кроме того, Варюха получала обычную стипендию, после первой же сессию – как отличница, повышенную, а мне при поддержке Варшавнина начиная с третьего курса определили «ленинскую стипендию» – 75 рублей. И вот только после этого я бросил работать на товарной станции – перед увольнением купил водки, закуски, и «проставился» ребятам. Константиныч очень жалел – ему очень нравилась моя н а д е ж н о с т ь – он знал, что если я выходил на смену, то вкалывал на совесть. А кроме того, наш бригадир приспособился ставить меня на работы, когда через нас проходил особо ценный груз, который ни в коем случае нельзя было «трогать» – а при мне другие грузчики никогда не «шалили». И он взял с меня слово, что в особых случаях будет обращаться ко мне, ну, а я сам буду решать – помочь ли мне ему и выйти на смену, либо отказаться.
Повторяю – мы относились к деньгам легко. Но они были нужны – я старался баловать Варю: я часто покупал ей цветы, я дарил ей французские духи, и она ходила зимой только в финских меховых сапожках.
И еще я постоянно покупал ей капроновые чулки, и мы вместе смеялись, вспоминая школьные годы и «ее великолепные капроновые ноги»…
Смех – смехом, а от капрона даже зимой она так и не отказалась…
Что касается меня – мне вообще не было нужды обращать внимание на одежду, я ведь был солистом лучшего студенческого ансамбля города – «Белые крылья» теперь работали вполне профессионально. Так что среди молодежи города был популярен, девочкам по-прежнему нравился, так что – зачем мне думать о тряпках? Тем более, что поклонницы после женитьбы меня вообще не интересовали?
Мы по-прежнему дружили между собой – ребята из ансамбля. И почти каждую осень выезжали на гастроли по краю – наши летние студенческие строительные бригады, студенты, направленные в сентябре на картошку – любили нас, и когда мы приезжали, по вечерам, на танцах, на Юлькины выкрики «Давай-давай!» отвечали таким ревом и свистом, что по всей деревне начинали лаять собаки…
Почти всегда, если каникулы позволяли, с нами ездила Варя, а потом и жены ребят. Так что наш автобус ПАЗик носился по дорогам края, полный под завязку. А ночью, когда мы разбивали семейные палатки, вокруг него образовывался целый палаточный городок. И одна Юлька по-прежнему спала в автобусе, и каждый раз забираясь в него, бормотала перед сном (так, что мы слышали и хихикали в палатках): «Гады! Ни один не согреет одинокую девочку…»
А вообще друзей в студенческий период у нас было немного – просто почти всегда не хватало времени.
Я по-прежнему старался учиться хорошо, и мне это удавалось. Варя, начиная со второго курса, уже определила для себя цель в жизни: она хотела заниматься психиатрией, причем серьезно. И буквально с первого курса стала активным членом НСО – научного студенческого общества. Она частенько вечерами что-то читала, писала, усевшись по обыкновению на ногу в кресле (она любила сидеть именно так: подогнет под себя одну ногу, сядет на нее и замрет – ну прямо буддийский божок)…
Ну, а если мы смотрели телевизор, то у нас никогда не возникало споров, какую программу смотреть. К тому времени их было на нашем телевидении две, и Варя всегда легко соглашалась со мной. Она любила меня и поэтому вообще во всем со мной была согласна. Когда приезжал Петр Петрович и мы с ним вечерком устраивали посиделки с бутылочкой, он частенько говорил о дочери:
– Ну, Варька, ну ты смотри, какая жена из нее получилась… Повезло тебе, Толик…
А после этого непременно выпивал рюмку, закуривал и добавлял:
– А может быть, это ей повезло, дурочке влюбленной…
И мы, улыбаясь, смотрели друг на друга и тут же наливали по новой.
Тренировки я сократил до минимума – я делал ежедневную зарядку с растяжками ног и рук, отжимался на кулаках и делал упрощенный вариант ката – нитки с шариками я использовал по-прежнему. То есть теперь я лишь поддерживал форму – не более.
А готовили еду и занимались делами по дому мы строго по очереди, через день.
Но частенько Варюха ловчила. Пользовалась тем, что я любил ее трепетно, до боли в зубах, и не стеснялась пользоваться этим.
Например, так.
Раннее утро. Я просыпаюсь внезапно, потому что рядом что-то не то… Варька лежит с закрытыми глазами, но легонько постанывает. Я присматриваюсь и вижу – веки подрагивают, так любимые мною губы тоже выдают ее притворство.
– Варюша, что случилось? – шепчу я, целуя ее.
– Ой, что-то мне плохо… – слышу шепот в ответ.
– Так! – говорю я вслух. – Сегодня среда, у тебя заседание НСО. И ты должна дежурить по камбузу, то есть готовить борщ и жаркое…
– О-о-о-ой, как мне плохо! – слышу я в ответ. И отвечаю:
– Щас будет хорошо! – визг, мелькание рук и ног (это моя жена сопротивляется), потом шепот: «Толенька, любимый, еще, пожалуйста!»
Минутами пятнадцатью после сексотерапии – я делаю зарядку, Варька сидит в купальнике, подложив под попу ногу и клянчит:
– Толюсик, подежурь за меня сегодня! А я потом отработаю!
– Что мне за это будет? – отжимаясь на руках, сквозь вдохи-выдохи спрашиваю я.
– А хочешь, я тебя после зарядки в душе вымою? А?
– Хочу! – говорю я, – Но тереть меня будешь не мочалкой, а…
– Не хами! – строго говорит она, а у самой губы дрожат от смеха, а в глазах – бесенята.
И мы идем в душ…
Но Варька всегда была очень честной, даже в мелочах – она обязательно «отрабатывала» свои долги по дому – могла на каникулах все дни возиться в квартире, готовить, ходить на рынок и по магазинам…
У нее, как у любимой женщины ее мужа, была одна привилегия. В воскресенье она всегда отдыхала.
Варька была по натуре лежебокой. Нет, она была человеком волевым – могла неделями работать, как заведенная, но коли была возможность… А у нее она была.
Если по графику мне выпадало дежурить по дому в субботу и понедельник, я работал «дежурным по камбузу» два дня подряд, а Рукавишникова (впрочем, давно уже «Монасюк», но иногда я называл ее по-прежнему, и ей это страшно нравилось), так вот Варька позволяла себе в воскресенье расслабиться.
Она нежилась в постели чуть ли не до обеда, потому что я с утра вставал и готовил ей «завтрак в постель». Потом будил ее часов в девять, кормил и давал ей в руки книжку, или включал маленький телевизор, стоявший на полочке прямо напротив изголовья кровати.
