Пять поэм - Гянджеви Низами

Ответное письмо Меджнуна

Вступление к письму, его началоБлагоговейным гимном прозвучало:

«Во имя вседержителя-творца,Кто движет все светила и сердца,

Кто никогда ни с кем не будет равным,Кто в скрытом прозревает, как и в явном,

Кто гонит тьму и раздувает свет,Кто блеском одевает самоцвет,

Кто утолил любую страсть и жажду,Кем укреплен нуждающийся каждый.

Затем писал он о любви своей,О вечном пламени в крови своей:

«Пишу я, обреченный на лишенья,—Тебе, всех дум и дел моих решенье.

Не так, ошибся: я, чья кровь кипит,—Тебе, чья кровь младенческая спит.

У ног твоих простерт я безнадежно,А ты другого обнимаешь нежно.

Не жалуясь, переношу я боль,Чтоб облегчила ты чужую боль.

Твоя краса — моих молений Кааба,Шатровая завеса — сень михраба.

Моя болезнь, но также и бальзам,Хрустальный кубок всем моим слезам.

Сокровище в руке чужой и вражьей,А предо мной одна змея на страже.

О, сад Ирема, где иссох ручей!О, рай, незримый ни для чьих очей!

Ключи от подземелья — у тебя.Мое хмельное зелье — у тебя.

Так приголубь, незримая, — я прах.Темницу озари мою, — я прах.

Ты, скрывшаяся под крылом другого,По доброй воле шла на подлый сговор.

Где искренность, где ранний твой обет?Он там, где свиток всех обид и бед!

Нет между нами лада двух созвучий,Но есть клеймо моей неволи жгучей.

Нет равенства меж нами, — рабство лишь!Так другу ты существовать велишь.

Когда же наконец, скажи, когдаМеж нами рухнут стены лжи, — когда

Луна, терзаемая беззаконно,Избегнет лютой нежности дракона,

И узница забудет мрак темницы,И сторож будет сброшен с той бойницы?

Но нет! Пускай я сломан пополам!Пускай пребудет в здравье Ибн Салам!

Пускай он щедрый, ласковый, речистый,—Но в раковине спрятан жемчуг чистый!

Но завитки кудрей твоих — кольцо,Навек заколдовавшее лицо!

Но, глаз твоих не повидав ни разу,Я все-таки храню тебя от сглаза.

Но если мошка над тобой жужжит,Мне кажется, что коршун злой кружит.

Я — одержимость, что тебе не снилась,Я — смута, что тебе не разъяснилась,

Я — сущность, разобщенная с тобой,Самозабвенье выси голубой.

А та любовь, что требует свиданья,Дешевле на базаре мирозданья.

Любовь моя — погибнуть от любви,Пылать в огне, в запекшейся крови.

Бальзама нет для моего леченья.Но ты жива, — и, значит, нет мученья».

Селим из племени Амир приезжает навестить Меджнуна

Дядя Меджнуна Селим из года в год заботится о нем и раз в месяц привозит ему пищу и одежду. Однажды он разыскал Меджнуна и, боясь зверей, издали приветствовал его. Меджнун узнал его и подозвал. Селим надел на него привезенное платье и достал пищу. Но Меджнун не стал ничего есть и все отдал зверям. Селим удивился и спросил, чем же он жив. Меджнун отвечает, что его пища — трава. Селим одобряет это и рассказывает притчу.

Притча Селима

Однажды некий царь проезжал мимо обители отшельника. Увидев его жалкое жилище, шах был поражен и отправил к нему приближенного спросить, чем он живет в этой пустыне. Отшельник показал приближенному растертую траву — это его пища. Приближенный презрительно сказал: «Иди на службу к нашему царю, и ты избавишься от необходимости питаться травой». Отшельник ответил: «Если ты приучишься есть эту траву, то перестанешь служить царям». Меджнуна этот рассказ порадовал. Он стал расспрашивать Селима о друзьях и родных. Речь зашла и о матери Меджнуна. Селим отправляется за ней и привозит ее к Меджнуну.

Свидание с матерью

Лишь издали на сына поглядела,Лишь поняла, как страшен облик тела,

Как помутилось зеркало чела,—Вонзилась в мать алмазная стрела,

И ноги онемели на мгновенье.И вот уже она в самозабвенье

Омыла сына влагой жгучих слез,Расчесывает дикий ад волос

И, каждый волосок его голубя,Ощупывает ссадины и струпья,

Стирает пыль и пот с его лица,И гладит вновь, ласкает без конца,

Из бедных ног колючки вынимаяИ без конца страдальца обнимая,

Мать шепчет: «Мой сынок, зачем же тыБежишь от жизни для пустой мечты?

Уже числа нет нашим смертным ранам,А ты все в том же опьяненье странном.

Уже уснул в сырой земле отец,Уже не за горами мой конец.

Встань, и пойдем домой, пока не поздно.И птицы на ночь прилетают в гнезда,

И звери на ночь приползают в дом.А ты, бессонный, в рубище худом,

В ущелье диком, в логове змеином,Считаешь жизнь людскую веком длинным,—

А между тем она короче дня.Встань, успокойся, выслушай меня.

Не камень сердце, не железо тело.Вот все, что я сказать тебе хотела».

Меджнун взвился, как огненный язык.«Мать! Я от трезвых доводов отвык.

Поверь, что не виновен я нисколькоНи в участи своей, ни в жизни горькой.

Не приведут усилья ни к чему.Я сам себя швырнул навеки в тьму.

Я так люблю, что не бегу от боли,Я поднял ношу не по доброй воле».

Меджнун узнает о смерти матери

Меджнун бродит по горам, распевая стихи. К нему снова приезжает Селим, привозит одежду и ппщу и сообщает о смерти матери Меджнуна. Меджнун идет на могилу родителей и рыдает над ней. На его стоны собирается вся родня. Они хотят увести Меджнуна в дом, но он вырывается и убегает в горы. Низами заключает главу рассуждениями о краткости жизни и о том, что не нужно ни от кого зависеть.

Лейли призывает Меджнуна

Лейли? — Да нет! То узница в темнице.И все-то ей мерещится и мнится,

Что где-то между милых строк письмаНадежда есть, сводящая с ума.

А муж стоит на страже дни и ночи,Следит, и ждет, и не смыкает очи.

У самой двери тщетно сторожит,Видать, боится, что Лейли сбежит.

И что ни день, готов из состраданьяОтдать ей жизнь, не поскупиться данью.

Но мрачно, молчаливо и мертвоСидит жена, не глядя на него.

И удалось однажды ускользнуть ейОт зорких глаз и выйти на распутье:

Быть может, тот прохожий иль инойО милом весть прослышал стороной.

Так и случилось. Встретился, по счастью,Ей странник-старичок,[269] знаток по части

Всесветных слухов и чужих вестей.Он сообщил красноречиво ей,

Что пламя в сердце друга, в сердце страстном —Как бушеванье волн на море Красном,

Что брошен он в колодец, как Юсуф,Что бродит до рассвета, не уснув,

И в странствиях «Лейли, Лейли!» вопит он.И для него весь мир Лейли пропитан,

И кара и прощение — Лейли,И всех дорог скрещение — Лейли.

«Я та Лейли, — в ответ она вскричала,—Я жизнь его годами омрачала,

Из-за меня он теплился и гас.Но есть, однако, разница меж нас:

К вершинам гор ведет его дорога,А я — раба домашнего порога».

И, вынув серьги из ушей, ЛейлиШвырнула дар прохожему: «Внемли!

Не откажись за жемчуг мой от службы!Ступай к нему, найди предлог для дружбы

И в наши приведи его края,Чтобы на друга поглядела я,

Оставь его в любом укромном месте.Все может быть. Сюда приходят вести

О сложенных им песнях. Может быть,Он не успел и старые забыть.

А может быть, еще другие сложитИ дальше жить мне песнями поможет».

И полетел, как вихрь, ее гонецПо людным рынкам, по краям безлюдным

И встретился в ущельях наконецОн со страдальцем этим безрассудным.

Вкруг хищники рычат, разозлены,Как стражники несчитанной казны.

Меджнун сейчас же к старцу обернулся,И, как дитя к родному, потянулся,

И на зверей прикрикнул, и зверьеСмирило сразу бешенство свое.

И странник, не жалея красноречья,Упрашивал безумного о встрече,

Привет Лейли ему передавалИ между извинений и похвал

Так говорил: «Споешь ей две газели,Чтоб воскресить минувшее веселье.

Есть пальмовая роща в той стране.Она — как память о твоей весне.

В той заросли зеленой и прохладнойТы встретишься с подругой ненаглядной.

Там все ключи от ваших дум и дел».И на Меджнуна платье он надел,

Своих пожитков развязавши ворох,И снова не скупился в уговорах.

Но и Меджнун безропотно вскочил,Старательному старцу облегчил

Благие сборы к спешному возврату.И, как стремится жаждущий к Евфрату,

Еще нетерпеливей и быстрейСпешил Меджнун со свитою зверей.

Всего лишь шаг до цели остается.Послушен жребий. Дело удается.

Достигли рощи пальмовой они.Безумный ждет в прохладе и тени.

И вот гонец встал у шатровой двери,И оповещена и мчится пери:

Там, в десяти шагах, ее любовь!Но сразу в ней остановилась кровь.

«Нет! — говорит, и вся затрепетала.—Нет, невозможно! Сил моих не стало.

Как быстро тает бедная свеча!Ступлю я шаг — и гасну, трепеща.

Нет, нет! Идти к нему — идти на гибель.Сюда он для богохуленья прибыл.

Я знаю, как он грешен и речист.Пускай же свиток остается чист.

Пускай, представ пред судиею высшим,Ни слова мы на свитке не напишем,

Не зная срама за дела свои.В том совершенство истинной любви».

Гонец, к Меджнуну возвратившись снова,Нашел почти в беспамятстве больного,

В прохладе пальм простертого без сил.Старик его слезами оросил.

Тот, постепенно приходя в сознанье,Не вспомнил, что обещано свиданье,

И, выпрямиться толком не успев,Уже слагал он сладостный напев.

Песня Меджнуна