Париж.ru - Елена Арсеньева

Ох, и глупо же она себя вела. И вид сейчас, конечно... Надо бы как-нибудь прийти в себя, а то прибежит в Мулен такая – глаза на лбу. А там, возможно, уже появился Жерар. А если даже его нет, то определенно проснулись остальные.

Однако из «остальных» проснулся только Алекс. Лера нашла его во дворе. С влажными после душа волосами, в свежей рубашке, на сей раз не зеленой, а бледно-желтой, сказочно идущей к его янтарным глазам и рыжеватым – вот уж правда что рус! – волосам, он сидел на краю круглого колодца (каменные бока отшлифованы временем и поросли бледно-зеленым мохом) и с каким-то молитвенно-восторженным выражением озирал стены дома. Со стороны двора они не были изуродованы штукатуркой и краской и выглядели именно так, как должен выглядеть памятник архитектуры XIV века.

– Знаете, я не только ничего подобного в жизни не видел, но даже не представлял, что такое бывает! – оглянулся он на Леру. – Смотришь на все на это – и думаешь: а может, и правда, все, что ни делается, делается к лучшему?

– Это вы о чем?

Алекс словно спохватился:

– Да так, ни о чем. Глупости все это, не обращайте внимания. А там что, за калиткой?

– Там сад. Вернее, джунгли. Между прочим, я обещала Николь собрать там мирабель. Поможете?

– А что такое мирабель?

– Слива такая. Мелкая, желтая. Варенье из нее удивительное получается.

– Без косточек? – обрадовался Алекс.

– Ну... а кто будет чистить?

– Я! Ужасно люблю чистить вишню и сливу для варенья.

– Что, серьезно? Ну, тогда договорились. Поможете мне и собирать, и чистить. Только я сначала в душ, хорошо?

– Конечно. А вы что, бегали?

– Ага.

Лера подавила мгновенное побуждение рассказать ему о пугающем случае. Не хотелось портить настроение. И вспоминать о такой гадости не хотелось. Куда приятнее было унести с собой воспоминание о его янтарных глазах, о том, как он смотрел на нее, на лямки топика, врезавшиеся в плечи, на грудь, обрисованную мягкой, влажной от пота тканью. Не просто так смотрел, а... как-то так!

Наверху, выбравшись из ванны и вытираясь, она не утерпела – глянула в окно. Алекс все так же сидел на краю колодца и таращился вверх. Их глаза встретились, и Лера покрепче прижала к груди полотенце. Отшатнулась, но тут же пожалела, что не опустила полотенце. Пусть бы посмотрел...

Пусть бы посмотрел?! Да что это с ней происходит? Что делается?!

Теперь немножко страшно стало идти с ним в сад. Нет, конечно, не его проснувшихся мужских инстинктов она боялась. Своих собственных. Женских!

Но отступать уже было глупо. Поэтому она упаковалась в джинсы, рубашку с длинными рукавами, да еще и дождевик надела. Второй дождевик внизу – под лестницей их висело несколько – прихватила для Алекса:

– Наденьте. Говорю же, там натуральный джангл. Исцарапаетесь совершенно. Ну, пошли?

– Пошли. А наши голубки еще спят?

– Спят. Надо думать, они не скоро встанут.

– Очень на это надеюсь.

Вот и ломай голову над тем, к чему это сказано. Ломай голову над тем, что за странное выражение в янтарных глазах. Настороженное? Ждущее?

Лера прихватила корзинку, шест – сбивать сливы с верхних веток – и большой-пребольшой ржавый ключ, который еще вчера показала ей Николь. Этим ключом следовало отпереть огромный ржавый замок, висевший на тяжелой ржавой цепи, которая кое-как скрепляла замшелые планки старой-престарой калитки. Она со скрипом поворачивалась на ржавых петлях. Все правильно, именно за такой калиткой и должен был таиться сад, заросший настолько, что шаг вправо, шаг влево от тропинки приравнивался к подвигу первопроходца. Деревья обвиты плющом до такой степени, что сразу не определишь, какой они породы. Да, по этой траве не пройдешь босиком. Кругом крапива, крапивища. Сливы собираешь в ней, словно на минном поле. Одно хорошо: комаров нет. В эту пору в Нижнем они заживо съедают...

А вот полянка без крапивы. Трава высокая, вся в мелком сиреневом цвету. Лаванда, что ли?! А пахнет-то как!

Корзинка наполнялась медленно. Не то чтобы Алекс очень неловко орудовал шестом, а Лера неуклюже подбирала сливы. Но как-то так получалось, что они беспрестанно обменивались взглядами, и постепенно взгляды эти становились все более долгими, а промежутки между ними – короче и короче. Наконец вышло так, что Лера просто не смогла нагнуться за очередной россыпью мирабели. Нет, не потому, что так уж не хотелось. Просто зацепилась поясом дождевика за какую-то колючку и застыла – ни тпру ни ну.

Насторожилась, ощущая, как насторожилось все вокруг. Деревья, чудилось, смотрели на нее – смотрели выжидающе. А солнце, наоборот, зашло за их вершины, чтобы не смущать своим взглядом, чтобы не пялиться откровенно, а подглядывать.

За чем подглядывать? Чего они все – солнце и деревья – ждут? Почему так сильно пахнет лаванда? Что сейчас произойдет?

Лера замерла, пойманная не только поясом дождевика.

Алекс подошел сзади, отцепил плащ. Но потом зачем-то потянул на себя его раскрывшиеся полы и тянул до тех пор, пока дождевик не соскользнул в траву. Лера удивилась, зачем он это делает, хотела обернуться, но не смогла: Алекс обхватил ее сзади, уткнулся в шею, медленно водил губами от плеча к уху. Руки его накрыли ее груди, пощипывали соски. Он прижался к ней всем телом, и то, что Лера чувствовала, заставило ее задрожать.

Она и правда испугалась, растерялась. А деревья, значит, знали заранее, что сейчас произойдет?.. Рванулась вперед, но Алекс поймал ее за руку, развернул в рывке, притянул к себе, обхватил – не шелохнуться. Губы его завладели ее ртом, не давали слова сказать, не давали протестовать. Да хотела ли она протестовать? Она хотела совсем другого. Чтобы его рука скользнула между их притиснутыми друг к другу телами, нашарила «молнию» ее джинсов, расстегнула. Чтобы освободила ее бедра. Чтобы развела их. Хотела опуститься вместе с ним на валяющийся внизу дождевик. Хотела оплести ногами его спину, принять его хотела.

И все случилось так, как хотела она.

Их губы не могли расстаться, но дыхания не хватало. Пришлось прервать поцелуй. Они тяжело дышали, утыкаясь в плечи друг друга, двигались в резком, безумном ритме, словно бежали наперегонки, изо всех сил пытаясь – и в то же время боясь опередить друг друга. Они молчали, отдаваясь друг другу и принимая друг друга без объяснений, без оговорок, без просьб. Осознание полной взаимности этого внезапно вспыхнувшего, нежданного, неодолимого желания сделало их бесстыдными и счастливыми. Они словно бы исполнили некое непременное условие дальнейшего существования, как если бы им на роду было написано принадлежать друг другу – хотя бы миг единый.

И наконец это условие исполнено. Вполне! Они какое-то время еще лежали рядом, взглядывая друг на друга почти со страхом из-за испытанного только что сокрушительного, почти разрушительного чувства. Потом, вдруг устыдившись и себя, и друг друга, и случившегося, отвернулись, торопливо привели в порядок одежду. Поднялись, отводя глаза, начали подбирать раскиданные вещи, рассыпавшуюся из корзинки мирабель...