Родная старина Книга 3 Отечественная история с конца XVI по начало XVII - В. Сиповский

В начале 1632 года скончался король Сигизмунд III, заклятый враг православия, и у православных ожила надежда на лучшее будущее. На сейм, где должны были толковать о разных улучшениях в государстве, уполномочен был ехать от русского духовенства Петр Могила. Православные требовали уничтожения всяких стеснений и запретов относительно своей церкви. Вместе с просьбой дворян и духовных подали на сейм и казаки свое прошение. Оно было изложено в резких выражениях.

«При покойном короле, — писали казаки, — мы терпели неслыханные обиды… Униаты отстранили от городских должностей добродетельных мещан нашей веры и замутили сельский народ; дети остаются некрещеными; взрослые — невенчанными; умирающие отходят на тот свет без причащения. Пусть уния будет уничтожена; тогда мы будем со всем русским народом полагать жизнь за целость любезного отечества. Если же, сохрани Боже, и далее будет не иначе, мы будем искать других мер удовлетворения».

Эта угроза сильно раздражила поляков. Но все же сейм согласился исполнить многие просьбы православных: отдать им киевскую митрополию, львовское епископство, позволить братствам свободно распоряжаться школами. А Владислав, искавший содействия казаков и русских, ввиду неприязни Польши к Москве, дал православным от себя грамоту с обещанием еще больших прав и свобод. Православные дворяне и духовные лица, бывшие на сейме, порешили вместо дряхлого и болезненного киевского митрополита Исайи избрать Петра Могилу. Король утвердил этот выбор и дал Петру право преобразовать Киевское братское училище в высшую школу — коллегию.

С большой ревностью принялся новый митрополит приводить в порядок расстроенные дела православной церкви в Киеве. Церковь св. Софии, это «единственное украшение православного народа, глава и матерь всех церквей», как ее называл Петр Могила, была приведена в благолепный вид и освящена. Церковь св. Василия возобновлена; из развалин Десятинной церкви была воздвигнута новая каменная церковь; при работе был найден гроб святого Владимира. Возобновлена была также древняя церковь Спаса на Берестове.

Не одним внешним восстановлением святынь занялся Петр Могила — он стремился исцелить и внутренние язвы православной церкви.

«Наша церковь, — писал он позже в своем окружном послании, — оставаясь ненарушимою в догматах веры, сильно искажена в том, что касается обычаев, молитв и благочестивого жития. Многие православные, часто посещая богослужение иноверцев и слушая их проповеди, так заразились ересью, что трудно распознать, истинные ли они православные или только по имени. Другие же, не только светские, но и духовные, прямо покинули православие и перешли к разным богомерзким сектам. Духовный и монашеский сан пришел в нестроение, нерадивые настоятели не заботятся о порядке и совсем уклонились от примера древних отцов церкви…»

Вернуть русскую церковь к древнему благочестию — вот задача, какую поставил себе Петр Могила.

Он издал Служебник, где было приложено объяснение литургии; затем Требник, подробный сборник богослужений, долгое время служивший руководством во всей России; велел напечатать «Краткий катехизис». В предисловии к нему сказано: «Книга эта публикуется не только для того, чтобы священники в своих приходах каждый день, в особенности в воскресенье и праздничные дни, читали и объясняли ее своим прихожанам, но также чтобы мирские люди, умеющие читать, преподавали одинаковым способом христианское учение, а также чтобы в школах все учители заставляли своих учеников учить наизусть по этой книжечке». Изложен катехизис в вопросах и ответах и содержит в себе объяснение Символа веры по членам, молитвы Господней и заповедей. Книжка эта послужила образцом для позднейших катехизисов.

Понятно, какое важное значение имели все означенные книги: они объясняли православным смысл их веры и богослужения и придавали последнему определенность и устойчивость.

Не мог такой горячий ревнитель православия, как Могила, не принять участия в полемике с католиками. Когда один из отступников от православия, перешедших сначала в унию, а потом в католичество, осмеял собор, созванный Могилой в 1642 году для улучшения церковных дел, и затем в длинном сочинении изобразил недостатки православной церкви, то Могила написал большое сочинение «Лифос», или «Камень», где он рассуждает о таинствах, обрядах, церковном уставе, главных отличиях восточной церкви от западной и о печальном состоянии православной церкви.

Но более всего Могила направил свои заботы на школу. Киевскую братскую школу он преобразовал в коллегию, устроил при братстве типографию и монастырь, где жили монахи, наставники школы; подарил коллегии свое собственное село, постоянно давал деньги на постройки, помогал учителям и ученикам, своим примером увлекая и других к пожертвованиям.

Могила понимал вполне, что для спасения православия необходимы такие борцы, которые знаниями не уступали бы своим противникам — образованным католикам, — и целью его стало создать рассадник вполне просвещенных духовных лиц.

Управлением и всем строем коллегия Могилы походила на иезуитские коллегии. Во главе заведения стоял ректор; он был вместе с тем игуменом братского монастыря и профессором богословия.

Помощником его был префект. Кроме этих двух начальствующих лиц, выбирался на известный срок суперинтендант, наблюдавший за поведением учеников. Некоторые из них, более благонравные, должны были ему помогать в этом деле. Часть учеников жила за счет коллегии в ее доме, так называемой бурсе.

Учебный курс распадался на две части, низшую и высшую. Низшая делилась на шесть ступеней, или классов. Фара, или аналогия, — здесь обучали чтению и письму на славянском, латинском и греческом языках; инфима — класс первоначальных сведений; затем следовали классы грамматики и синтаксимы — в этих двух классах изучались грамматические правила трех вышеупомянутых языков, объяснялись и переводились разные сочинения, преподавались катехизис, арифметика и пение. В следующем классе — поэзии — обучали пиитике, то есть правилам стихосложения, приучали учеников писать стихи, или, как называли тогда их, вирши (versus). За классом поэзии шел класс риторики — науки, излагавшей правила красноречия. Здесь ученики упражнялись в сочинении речей и рассуждений. Самыми высшими были два класса: философии и богословия. Курс первого продолжался два года, а второго — четыре. В последнем классе, кроме изучения разных богословских предметов, обращалось большое внимание на составление проповедей.

Направление преподавания было так называемое схоластическое: считали, что все знания, возможные для человека, заключаются в Святом Писании и в сочинениях Аристотеля. Внимание наставников было обращено не на то, чтобы при помощи разнообразных сведений развить умственную пытливость учеников, пробудить в них желание доискиваться новых истин и знаний, а лишь на то, чтобы придать уму гибкость, сноровку, способность ловко доказывать данные истины. Такое направление господствовало в те времена как в иезуитских коллегиях, так и в большинстве западноевропейских школ и университетов.

Преподавание всех наук, кроме славянской грамматики и православного катехизиса, велось на латинском языке. Ученики обязаны были и между собой постоянно говорить по-латыни.

Заведены были даже нотаты, или листки, где записывалось имя того ученика, который, говоря по-латыни, ошибался или проговаривался нелатинским словом. Такой листок оставался у виновного до тех пор, пока ему не удавалось поймать на подобном же промахе своего товарища, которому он и передавал нотату. Плохо приходилось тому, у кого этот листок оставался на ночь, — его секли.

Такое предпочтение латинскому языку объясняется тем, что в те времена, как известно, он был общим языком науки: на нем писались сочинения, велись диспуты, а кроме того, он употреблялся на судах и сеймах.

Господство латинского языка в киевской коллегии чуть было не навлекло на нее большой беды. Пошла молва, что наставники коллегии, воспитанные за границей, хотят совратить юношество в латинство. И вот раз буйная толпа черни под предводительством казаков приступила к коллегии и грозила сжечь ее и перебить наставников. Насилу удалось образумить толпу.

«Мы, — писал потом один из наставников школы, — уже исповедовались и ожидали, что нами начнут кормить днепровских осетров, но, к счастию, Господь, видя нашу невинность, разогнал тучу предубеждений и осветил сердца наших соотечественников; они увидели в нас сынов православной церкви, и с тех пор жители Киева и других мест не только перестали нас ненавидеть, но стали отдавать к нам в большом числе своих детей…»