Родная старина Книга 3 Отечественная история с конца XVI по начало XVII - В. Сиповский

Полоцкий униатский епископ Иосафат Кунцевич, один из самых рьяных поборников унии, не останавливался ни перед чем, добиваясь торжества ее над православием. Он не мог вынести, что многие из его паствы стали переходить к православному полоцкому епископу Мелетию Смотрицкому, и стал творить такие неправды и насилия, что даже иные католики старались умерить его слепую вражду к православным.

Литовский канцлер Лев Сапега, как дальновидный государственный человек, понимал, как вредны могут быть последствия насилий, какие совершал Кунцевич и подобные ему. Письмо Сапеги к нему, полное резких, но правдивых укоров, очень любопытно: здесь истый католик свидетельствует о тех безобразиях, какие творили горячие ревнители унии.

«Бесспорно, — пишет Сапега Кунцевичу 12 марта 1622 года, — что я сам хлопотал об унии и покинуть ее было бы неразумно, но мне никогда и на ум не приходило, чтобы вы решились приводить к ней такими насильственными средствами. Уличают вас жалобы, поданные на вас в Польше и Литве. Разве не известны вам ропот темного народа, его речи, что он хочет лучше быть в турецком подданстве, нежели терпеть такое притеснение своей вере? По словам вашим, только некоторые монахи епархии Борецкого (нового православного митрополита) и Смотрицкого да несколько киевской шляхты противятся унии; но просьба королю подана от войска Запорожского, чтобы Борецкого и Смотрицкого в их епархиях утвердить, а вас и товарищей ваших свергнуть. И на сеймах мало ли у нас жалоб от всей Украины и от всей Руси, а не от нескольких только чернецов! Поступки ваши, проистекающие более из тщеславия и ненависти, нежели из любви к ближнему… произвели те опасные искры, которые угрожают всем нам или очень опасным, или даже всеистребительным пожаром!»

Далее Сапега указывает на весь вред насилий, указывает, что поступать так, как поступает Кунцевич и ему подобные, и невыгодно для успеха унии, и противно христианскому духу.

«Говорите, — продолжал он, — что вольно вам неуниатов топить, рубить. Нет! Заповедь Господня всем мстителям дает строгое запрещение, которое и вас касается. Когда насилуете совести людские; когда запираете церкви, чтобы люди без благочестия, без христианских обрядов, без священных треб пропадали, как неверные; когда своевольно злоупотребляете милостями и преимуществами, от короля полученными, то дело обходится и без нас; когда же, по поводу этих беспутств, в народе волнение, которое надо усмирить, то вы хотите нами дыры затыкать! …Вы требуете, чтоб не принимающих унию изгнать из государства. Да спасет Бог наше отечество от такого величайшего беззакония!.. Печатать и запирать церкви и ругаться над кем-либо ведет только к пагубному разрушению братского единомыслия и взаимного согласия. Покажите, кого вы приобрели, кого уловили вашею суровостью, строгими мерами, печатанием и запиранием церквей? Вместо того откроется, что вы потеряли и тех, которые в Полоцке у вас в послушании были. Из овец сделали вы их козлищами, навлекли опасность государству, а может быть, и гибель всем нам, католикам. Вот плоды вашей хваленой унии! Если отечество потрясется, то не знаю, что в то время с вашей унией будет!.. Король приказывает вам православную церковь в Могилеве распечатать и отпереть, о чем я, по приказу его, пишу к вам, и если вы этого не исполните, то я сам велю ее распечатать… Жидам и татарам не запрещается в областях королевских иметь свои синагоги и мечети, а вы печатаете христианские церкви!»

Но эти укоры не действовали на Кунцевича, ослепленного враждой к православию. Он, выражавший опасение за свою жизнь, казалось, шел навстречу беде: запирал православные церкви в Витебске, не дозволял православным служить даже за городом, в шалашах. Озлобление против него дошло наконец до крайней степени: раздраженная уличная чернь кинулась на него, избила его палками до смерти, а изуродованный труп его кинула в Двину (в ноябре 1623 года).

Это убийство было знаком к новым гонениям на православных. До сих пор они имели право говорить о себе: «О насилии наша сторона не мыслит». Теперь же в глазах католиков и униатов они этого права лишились. Кунцевич был провозглашен по всему католическому миру мучеником за свою христианскую ревность. Сам папа Урбан VIII взывал о мщении — он смотрел на православных глазами Кунцевича. В своем послании к королю 10 февраля 1624 года он между прочим говорит:

«Восстань, о царь, знаменитый поражением турок и ненавистью нечестивых! Прими оружие и щит и, если общее благо требует, мечом и огнем истребляй эту язву!»

«Кто даст очам нашим источник слез, — пишет папа в другом месте, — чтобы мы могли оплакать жестокость схизматиков и смерть полоцкого архиепископа? Где столь жестокое преступление вопиет о мщении, проклят человек, который удерживает меч свой от крови! Итак, могущественнейший король! Ты не должен удерживаться от меча и огня. Да почувствует ересь, что за преступлениями следуют наказания. При таких отвратительных преступлениях милосердие есть жестокость!»

Такие воззвания делал папа, считавший себя наместником Христа на земле. Он писал не только к королю, но и ко многим епископам и светским лицам, требуя гонения на православных.

В Витебск явились королевские комиссары (чиновники), окруженные значительными отрядами пешего и конного войска, — боялись казаков, которых звали на помощь жители Витебска. Судебное разбирательство было окончено в три дня. Два бурмистра и 18 горожан были казнены; около 100 бежавших горожан были приговорены заочно к смерти; имения их отобраны в казну. Город потерял все свои права и преимущества («Магдебургское право»); ратуша и две православные церкви были разрушены; даже колокола, в которые били в набат, возбуждая народ против Кунцевича, были сняты.

По всему пространству польских владений с новой силой поднялось гонение на православных. Витебский погром и другие насилия нагнали такого страху на православных, что они целыми тысячами стали переходить в унию.

По поводу витебской расправы один из современников-униатов пишет:

«Великий страх после этого напал на схизматиков; начали понимать, что когда сенаторы хотят приводить в исполнение приказы королевские, то не боятся казацкого могущества».

Казацкие движения против Польши тогда уже начались, и польское правительство стало с тревогой смотреть на свою казацкую юго-восточную Украину.

Петр Могила

Католики и униаты, как мы видели, сильно боролись с православием, между прочим и пером. Православным пришлось обороняться тем же оружием — писать и издавать книги против своих врагов. Это вызвало сильное умственное движение; для духовной борьбы нужны были просвещенные борцы, умеющие хорошо писать; нужны были и талантливые проповедники. Братства, стоявшие на страже православия, особенно способствовали умственному возрождению в православном мире: посылали даровитых молодых людей в западные университеты, заводили училища, типографии. Быстро увеличивалось число людей пишущих, читающих, думающих о высших умственных вопросах, и, несмотря на бедствия и гонения, в среде православных просвещение поднималось. Большую службу сослужили в этом деле братства, но они мало-помалу слабели в борьбе и, когда высший класс русский олатинился и ополячился, стали одно за другим исчезать. Одно только из них, киевское, имело иную судьбу. Киеву снова выпало на долю быть источником христианского просвещения.

Еще в 1594 году братство киевской Богоявленской церкви завело школу. Двадцать лет она работала на пользу православия и просвещения; но тут ее постигло несчастье — она сгорела. В 1615 году богатая женщина Анна Гугулевичевна пожертвовала землю и несколько зданий для братства и школы — она возобновилась и скоро достигла цветущего состояния.

Умственное движение в южной Руси получило особенную силу с той поры, как в нем принял участие Петр Могила.

Происходил он из очень знатного молдавского рода; учился, как говорят, в Париже, затем служил в военной польской службе. В 1625 году, когда ему не было еще и 30 лет, он постригся в Печерской лавре. Его образование, богатство и сильные связи обращали на него общее внимание, подавали надежду на то, что в нем православная церковь найдет сильного борца. Петр Могила скоро был избран архимандритом монастыря. Новый игумен с первых же шагов выказал необычайную деятельность на пользу монастыря: подновил церковь, не жалел издержек на украшение ее и пещер, построил на свой счет при лавре богадельню для нищих и задумал завести при монастыре высшую школу Чтобы приготовить для нее хороших учителей, он стал посылать, не жалея своих средств, молодых людей за границу. Но спустя некоторое время члены Богоявленского братства — дворяне и казацкие старшины — стали просить Петра Могилу, чтобы он не заводил новой школы, а обратил свои средства и силы на улучшение уже существующего братского училища на Подоле (нижняя часть города Киева). Могила согласился и признан был старшим братом, блюстителем и пожизненным опекуном киевского братства (в конце 1631 года). Гетман от всего Запорожского войска обещал в случае нужды защищать оружием церковь, монастырь, богадельню и школу братства, а киевские дворяне обязались заботиться о содержании училища.