Черное колесо - Ханнес Бок

Это снова вернуло его к Рафферти и Бриджит, и он закончил:

– Когда Рыжий покинул эту обитель горести, я утратил контакт с любимой девушкой. Интересно, воссоединюсь ли я с нею потом, когда Харон перевезёт меня через Стикс?

Он пожал широкими плечами, невесело усмехнулся и ушёл. Туман подполз ближе, хотя ветра по-прежнему не было. Он приближался осторожно, крался за «Сьюзан Энн», как кошка, огромная, холодная серая кошка. Ужасный сфинкс с загадкой наготове.

И как бы в ответ, появился другой туман – у меня в голове. Мысли мои смешались. Меня охватила апатия. Я был слишком вял, чтобы правильно оценить это состояние. Несколько раз я пытался это сделать, но возвращался к начальному пункту. Возможно, этот умственный барьер возник из-за перенапряжения – как уход от усталости и раздражений. Все вдруг стало нереальным, но не тревожным. Скорее даже приятным, успокаивающим. И, возможно, породило иллюзию, которую мне вскоре предстояло увидеть.

По совету Мактига я под предлогом болезни избегал Бенсона.

Приближалась ночь, но я не мог уснуть. Апатия сама по себе была призрачным отдыхом. Я смотрел на крадущийся туман, теперь совсем близкий от нас, и чувствовал себя, как маленькая птица, заворожённая василиском: она видит, как сжимаются кольца, но её это почему-то не пугает.

Как иногда это бывает с туманом, он отступал при звуках корабельного колокола, сопровождавшихся эхом. Словно звуками колокола засыпанного корабля.

Луны не было, но туман светился, как будто каждая его молекула излучала пламя. Он расстилался над нами, как большая сеть, словно какой-то гигант хотел поймать бабочку. Потом опускался, как холодная и влажная простыня на плывущий в море матрац.

Я был беспомощен, как куколка в коконе. Просто смотрел на прозрачную серость, и с меня этого было достаточно.

На корме тёмными пятнами сгущался ясный ночной воздух, как тень, как щели в серой стене. Постепенно их глубина и высота увеличивались, как будто они стремились к «Сьюзан Энн», становясь все заметнее. Эти тени были не просто воздухом, они казались материальными, словно туман превращался в них. Какие-то фигуры рассекали его, и он делал их видимыми.

Что-то похожее на корабль…

Остов с острова!

Сердце моё сильно забилось, но я тут же успокоился. Тот корабль погребён под тоннами песка. Даже если он не раздавлен, на острове нет никого, кто мог бы его откопать, спустить на воду и плыть на нём. Мой усталый мозг меня обманывает, только и всего. Подсознание заставляет меня видеть сны наяву.

Я услышал крик Мактига, звонкий радостный возглас, словно горн, возвещающий начало охоты. Чёрный призрак приблизился, и теперь его сходство с кораблём меня забавляло. Какое извращённое совпадение!

Нос призрачного корабля безо всякого толчка коснулся кормы «Сьюзан Энн», но корабль продолжал наплывать – действительно призрачный, он проходил сквозь «Сьюзан Эрн».

Проходил сквозь?

Или – сливался с нею?

Призрачный нос приближался ко мне, раздвигая туман. Я чувствовал странное, но не тревожащее возбуждение, словно сейчас неожиданно исполнится моё сокровенное желание.

И в то же время мне стало грустно, как будто наползающая тень – это серп Ангела Смерти.

Корабль коснулся меня волшебной палочкой и прошёл сквозь меня. Внутри призрака воздух оказался сухим и тёплым, щекочущим, как электричество. У меня закололо кожу. В ушах зашумело, словно загудело множество пчёл.

Пространство чистого воздуха слилось с «Сьюзан Энн». Движение призрака замедлилось, он уравнял скорость и плыл теперь вместе с нашим кораблём.

Я, затаив дыхание, ждал.

Снизу донёсся резкий крик.

Как ножом, разрезал он пелену тумана. Ему ответили другие крики, более высокие, они кололи меня, побуждали к действиям. Первый голос я не узнал, но высокие крики могла издавать только леди Фитц.

Я побежал к трапу и услышал, как Мактиг на полуюте приказывает вахтенному принять штурвал. Вахтенный резко ответил, что не прикоснётся к этому дьявольскому колесу. Когда я приблизился к каюте леди Фитц, в коридоре появилась Дебора.

– С её милостью всё в порядке, – сказала она. – Она услышала крик, и мистер Бурилов перепугал её до полусмерти, сказав, что началась революция.

Я побежал дальше, обгоняя взволнованных людей, в том числе Пен. Бенсона мы застали в помещении экипажа. Только что проснувшиеся мрачные люди прижали его к переборке. Одни были в пижамах и бельё, другие совсем голые, только в носках.

Бенсон побледнел от сознания вины, но старался скрыть своё смятение. По угрожающему поведению матросов, их комментариям и угрозам я увидел, что назревает первоклассная драка.

Очевидно, Бенсон, по обычаю старого капитана, решил навестить спящих членов экипажа, чтобы проникнуть в их мысли. Не знаю, пытался ли он отыскать среди них свиту Ирсули или стремился разгадать причину их враждебности. Но если старый капитан таким подглядыванием когда-то предотвратил мятеж, нынешний мог вызвать его.

Ни я, ни Пен не обратили внимания на одежду матросов. Пен подтолкнула меня к моряку по имени Даррел. Кричал он. Он сидел на койке, бледный, и всё время повторял, что Бенсон пытался задушить его во сне. Он всех настраивал против Бенсона. Я отругал его как следует, чтобы привести в себя.

Пен пробилась сквозь группу, окружившую Бенсона, и, услышав женский голос, моряки вспомнили о скромности. Раздетые спрятались за спинами остальных.

В кубрик вбежал Джонсон, следом появилась Дебора. Пока Джонсон распекал своих людей, Дебора вторила ему резкой шотландской бранью, крича, что они испугали её милость.

Даррел погрузился в мрачное молчание. Пен и Хендерсон отвели Бенсона в его каюту. Я пошёл к Мактигу рассказать о причине шума, пока он не бросил штурвал и не оставил «Сьюзан Энн» блуждать вслепую.

Я проходил мимо каюты Флоры. Дверь была приоткрыта, и оттуда показалась голова. Я подумал, что девушка начнёт расспрашивать меня о причине шума, и приготовился успокоить её, – но голова принадлежала Чедвику. Он мгновенно спрятался, как черепаха в панцирь. Дверь негромко защёлкнулась.

Пройдя мимо, я подумал – что мог бы делать Чедвик в каюте Флоры в такой час, – и пошёл к Мактигу. Рулевое колесо так чётко виднелось на фоне тумана, что сам ирландец казался бледным и нематериальным. Запавшие глаза, ввалившиеся щеки, напряжённый взгляд, которым он меня встретил, не смягчили первого впечатления.

Я сказал ему, что одному из матросов приснился кошмар, и с облегчением направился к себе в каюту. Чары тумана развеялись, и я понял, что страшно устал.

К утру туман исчез, и призрачный корабль превратился в сон.