Потому что (не) люблю - Стася Андриевская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Густав до сих пор не знал, о том, что я в курсе его тайны, а мне была безразлична их связь — не терзала ни злость, ни ревность, только поначалу промелькнула какая-то смутная обида. Но и она совсем скоро уступила место облегчению: Густав перестал меня домогаться и без лишних вопросов верил в мои враки о тошноте, которая, на самом деле практически прекратилась к зиме, и о болях в животе, которых не было вообще.
И единственное, что меня до сих пор убивало — это понимание, что так не сможет продолжаться вечность. Однажды я рожу, и повода для отказа не останется. Не говоря уж о том, что по умолчанию предполагается, что у нас с Густавом, несмотря на явную разницу в возрасте не в мою пользу, любовь и семья. А мне, к огромному моему ужасу, чем дальше, тем безразличнее становится сам Густав и остаётся только потребность в нём, как в защитнике и в единственном «не слепом» пятне в моей жизни.
Вот такой я оказалась меркантильной сволочью, ищущей своей выгоды на обломках чужих чувств. И это мучило меня гораздо сильнее того, чем регулярно занимаются Густав и Наташа. Да плевать на них вообще! Только неожиданно жалко Наташу, ведь она, судя по всему, привязалась к нему пёсьей верностью, и возможно даже, именно из-за секса.
Открыла глаза. Ощущение недавнего поцелуя ещё висело на губах, но меня волновало сейчас другое — то мимолётное ощущение дежавю, которое промелькнуло в тот момент, когда Густав успокаивал меня, заглядывая в глаза, приближаясь лицом к лицу так близко, что становилось трудно дышать. Ощущение было… неприятным и даже шокирующим. Вспыхнуло — и погасло, оставив лишь мираж, но обычно я точно знала, что все мои негативные ощущения адресуются к прошлому, в котором остался муж садист и насильник, а в этот раз… Я готова была поклясться, что ощущения вызваны именно Густавом и всплывают откуда-то «из-за стены», оттуда, где я ничего не помню.
Я просидела в комнате с печкой почти до самой ночи, лишь пару раз выбравшись в сопровождении Густава в туалет. Там было холодно, но я всё равно задержалась подольше, упиваясь морозным воздухом и машинально сворачивая из бумажки какую-то конструкцию. Вернее, руки сворачивали её сами, и стоило мне только задуматься о том, что и как я делаю — они тут же «забывали» что дальше. Поэтому я отпускала интуицию на свободу и словно погружалась в какой-то транс…
Но сейчас этот ритм «Сложить, сложить… Пригладить, ещё сложить, хорошенько подвернуть…» неожиданно зазвучал в голове как «Шаг, шаг, поворот… Шаг, шаг, затяжно-о-о-ой…» Я аж зависла от неожиданности.
— Марина, — позвал из-за двери Густав, — почему так долго? Ты же застудишься!
И я очнулась. Довернула последний сгиб и сунула фигурку к остальным бумажкам. А уже снимая дверной крючок с петли, замерла.
«А что, если это просто птичка?»
Странно, раньше мне не приходило это в голову. Густав как-то сразу окрестил мои поделки «журавликами» и сказал, что я не должна их делать, потому что они сильно связаны с моим тяжёлым прошлым и, если я буду их делать — это прямой признак, что я снова иду на поводу у своих страхов.
«Ты зависима от страха и боли. Твой муж издевался над тобой, унижал и подавлял, а ты пресмыкалась перед ним, как собачонка. Ты даже думала, что любишь его, поэтому и не могла вырваться из его власти. Это называется Стокгольмский синдром, и с этим практически невозможно бороться. Но рядом с тобой был я, и ты победила. Теперь ты свободна и всё, что тебе сейчас действительно нужно — это избегать любых триггеров, которые смогут потянуть тебя обратно в зависимость» — он говорил это так убедительно и с таким знанием дела, что я верила и…
— Марина?! У тебя там проблемы?
И я поспешила выйти из туалета.
Спать этой ночью мы с Густавом не собирались, наоборот — напряжённо ждали часа, когда можно будет выскользнуть из дома. Однако при этом, он велел Наташе надеть ночную одежду и лечь. Сам тоже переоделся в нижнее бельё — трико и футболку с длинным рукавом, и небрежно разворошил нашу постель.
— Если они решат заявиться среди ночи, всё должно выглядеть так, словно я их не ждал, и просто как обычно лёг спать…
При этом моё место ожидаемо оказалось возле печки. Хорошо хоть не внутри.
И вот я лежала на узком скрипучем диванчике и пялилась в тёмный потолок, а рядом нервно прохаживался Густав. Единственная дорога, ведущая от внешнего мира к нашему домику, спускалась с высокого холма поодаль и отлично просматривалась из окна. Луна стояла высоко, снег словно светился в её сиянии, и на улице было очень светло. Но ближе к утру, когда луна зайдёт — спустятся густые сумерки, в которых, как сказал Густав, можно будет незамеченными выскользнуть через сарай на заднем дворе и затеряться в лесу.
Не знаю, с чего он взял, что за нашим домом следят, но я верила каждому его слову и с готовностью слушалась, хотя у самой от страха подкашивались ноги. Страшило всё — настоящее, будущее, и, особенно, прошлое. Оно вообще казалось мне сейчас гигантским человекообразным монстром без лица, лишь с провалами пышущих раскалённой лавой глаз. И этот монстр крался в полной темноте по дому — из комнаты в комнату, всё ближе, всё неизбежнее, а я лежала, боясь шелохнуться, чтобы не выдать себя и даже боясь позвать Густава. А потом и вовсе поняла, что он в какой-то момент вышел, и теперь я совсем одна.
Превозмогая оцепенение, спустила ноги на пол, прислушалась… Тишина. Но тишина злая, таящая в себе опасность. Грозящая паникой. Однако, совсем рядом печка, в печке спасительное убежище, и всё, что мне нужно — спрятаться там и дождаться рассвета.
Крадучись на четвереньках по проклятым скрипучим доскам, добралась до печки, заползла внутрь. Было жутко, душно и темно, а я держала в кулаке несчастный фонарик-закладку, но не решалась включить, потому что чувствовала — в комнате кто-то есть. Нет, даже не так. Я чувствовала, что в комнате ОН — монстр без лица, с глазами, в которых бурлит лава. «Железный человек» — всплыло вдруг в мозгу, и в этот миг в плечо мне вцепилась покрытая склизким, похожим на
