Император Мэйдзи и его Япония - Александр Мещеряков

Относительно отсутствия политического влияния Гриффис, конечно, несколько преувеличивал: многие даймё продолжали пользоваться значительным авторитетом. Однако нарисованная им картина бесконфликтного отказа от прежних привилегий действительно поражает. Кое-где крестьяне выступили против потери ими своего сюзерена, но ни на какой активный протест они оказались неспособны. Их петиции говорят не столько о любви к князю, сколько о подозрительности по отношению к новому правительству. Они боялись, что теперь воры и грабители получат свободу действий, что у них конфискуют их молодых дочерей, что иностранцы будут заправлять правительством и пить кровь японских женщин[81].

Иными словами: беспокойство крестьян в значительной степени питалось слухами и не имело под собой реальных оснований. А поскольку политика правительства была в целом разумной, то развеять слухи и выбить почву из-под крестьянских выступлений оказалось делом посильным.

Хотя политика правительства была в целом разумной, все равно многие его действия вызывали беспокойство. Курс на репрессии по отношению к буддизму вызывал ощутимое недовольство. Простые люди трактовали его как курс на христианизацию. В марте крестьянские волнения разразились в Микава. Крестьяне посчитали, что в правительственных учреждениях «засел Христос». Завидев чиновника, они кричали: «А вот и Христос пожаловал!» – и убивали его[82].

Недовольство вызывали и меры, направленные на приведение всего населения к общему знаменателю. Теперь настала очередь париев – «эта», или «сэммин» («подлый люд»). Они жили деревнями, напоминающими резервации. Начиная с августа этого года они тоже стали «простым людом» («хэймин»). Многим это не нравилось. Привычка считать, что есть люди, которые по определению «ниже» тебя, въелась в кожу и в сердце. Однако правительство понимало: только в том случае, если население придет в состоянии гомогенности, из него можно будет слепить «нацию».

Перспектива. Парии стали по закону полноправными подданными, однако сила традиции в японском обществе настолько велика, что и сейчас их потомки подвергаются серьезной дискриминации на бытовом уровне.

Революция и гражданская война принесли крестьянам не только немало беспокойств и бед, но и освобождение от многих прежних ограничений. Им разрешили торговать рисом и сажать на свои поля то, что они сами посчитают нужным. Теперь любой простолюдин имел фамилию (раньше – только имя), мог носить любую понравившуюся ему одежду и причесываться в соответствии со своими вкусами. Самураям тоже позволили самим определять свой облик и заниматься торговлей, сельским хозяйством и ремеслом. Браки между простолюдинами и военными также были разрешены.

Японские крестьяне

В сентябре Мэйдзи издал указ, в котором говорилось: традиционные придворные одежды, основой для которых послужили одеяния танского Китая, «производят впечатление слабости». Император Мэйдзи напоминал своим придворным, что в глубокой древности император был верховным главнокомандующим, а потому в нынешние времена и ему самому следует выглядеть по-другому. Он предупреждал: скоро вы увидите меня изменившимся. Одновременно он призывал своих подданных одеваться на заграничный манер.

Отмена ограничений на одежду и прически означала настоящий переворот в сознании. Теперь даже крестьяне могли одеваться в шелк, что раньше было им категорически запрещено. Самураям же разрешалось отказаться от бритого лба и косички (такая прическа называлась тёнмагэ). Парикмахеры зарабатывали хорошие деньги. Фотографы тоже – каждый хотел запечатлеть свой уходящий в прошлое самурайский облик на память потомкам. Не остались в стороне от этого бума и шляпники – многие бывшие самураи стеснялись своей непривычной внешности и прикрывались шляпами.

В народе получили распространение шуточные куплеты.

«Постучишь по выбритому лбу – услышишь музыку прежних времен».

«Постучишь по голове со свободно ниспадающими волосами – услышишь музыку реставрации императорской власти» (имелось в виду, что такую прическу носили многие ронины, выступавшие за восстановление власти императора).

«Постучишь по подстриженной голове – услышишь музыку цивилизации».

«Реформа причесок» не затронула, пожалуй, только буддийских монахов, которые, несмотря ни на что, по-прежнему продолжали бриться наголо.

Когда Петр I проводил первую российскую модернизацию, он велел брить бороды. В Японии же, наоборот, многие мужчины, желая показать свою «прогрессивность», обзавелись растительностью на лице. Раньше это позволялось лишь убеленным сединами старикам, теперь борода и усы служили признаком «европейскости».

Новая форма одежды сочетала в себе элементы европейского и японского костюма. Можно было увидеть щеголя, у которого на сюртуке между лопатками красовался фамильный герб, как если бы это была традиционная куртка хаори. Фетровая шляпа спокойно сочеталась с кимоно. Скроенная на европейскую фигуру одежда зачастую сидела на японцах мешковато – брючины и рукава выходили длинны. Но правительство распорядилось, что фрак и цилиндр являются обязательной «униформой», в которой чиновникам предписывалось совершать новогодние визиты. В присутственных местах теперь нужно было носить европейскую одежду и по будням. Помимо соображений моды, это было обусловлено тем, что отныне идеалом становился динамизм, а кимоно плохо соответствовало этой цели.

Вот как несколько лет назад характеризовал японскую одежду И. А. Гончаров: «Глядя на фигуру стоящего в полной форме японца, с несколько поникшей головой, в этой мантии, с коробочкой на лбу и в бесконечных панталонах, поневоле подумаешь, что какой-нибудь проказник когда-то задал себе задачу одеть человека как можно неудобнее, чтоб ему нельзя было не только ходить и бегать, но даже шевелиться. Японцы так и одеты: шевелиться в этой одежде мудрено. Она выдумана затем, чтобы сидеть и важничать в ней. И когда видишь японцев, сидящих на пятках, то скажешь только, что эта вся амуниция как нельзя лучше пригнана к сидячему положению и что тогда она не лишена своего рода величавости и даже красива. Эти куски богатой шелковой материи, волнами обильно обвивающие тело, прекрасно драпируются около ленивой живой массы, сохраняющей важность и неподвижность статуи»[83].

Перспектива. Большинство европейцев находило, что национальная одежда больше японцам к лицу. В 1878 году англичанка Изабелла Бёрд совершала путешествие по Японии с целью поправки здоровья. Она не нашла японский климат подходящим для лечения своих недугов, но Япония и ее обитатели произвели на нее в целом благоприятное впечатление. Ей тоже не показалось, что западный костюм красит японца. Во-первых, отказ от гэта (сандалии на деревянных подставочках) сделал японцев еще ниже ростом. Во-вторых, японская одежда имела свободный крой, а это, по ее мнению, было хорошо для их худых фигур, ибо делало их «размернее» и скрывало «недостатки» конституции. Действительно, японцы того времени не отличались дородством – ведь в традиционной диете животных жиров практически не содержалось.