Я умею прыгать через лужи. Это трава. В сердце моем - Алан Маршалл

— На автомобиле не проедешь по траве, как на лошади, — объяснил Питер. — Мне нельзя свертывать с мощеной дороги, а места хватает лишь только для одного.

— Конечно, и этот один — миссис Карузерс, — сердито произнес отец. — До того дошло, что я начинаю бояться выезжать на молодой лошади. Будь у меня лошадь, которая не пугалась бы машины, я поехал бы прямо на вас.

С тех пор, если отец проезжал по шоссе на молодой лошади, Питер всегда останавливал автомобиль, но все равно лошадь сворачивала и мчалась на траву, как ни натягивал поводья отец, осыпая ругательствами всех и вся.

Он ненавидел автомобили, но говорил мне, что их будет все больше и больше:

— Когда тебе стукнет столько лет, сколько мне, Алан, ты сможешь увидеть лошадь только в зоопарке. Дни лошади сочтены.

Ему все меньше приходилось объезжать лошадей, и жизнь дорожала, но он все-таки сумел скопить десять фунтов, купил несколько банок коричневой мази, которой мать стала натирать мне ногу. Это было какое-то американское снадобье, под названием «Система Виави», и торговец, продавший мазь отцу, гарантировал, что после лечения я начну ходить.

Месяц за месяцем мать натирала мне ноги этой мазью, пока запас ее не кончился.

Отец с самого начала не верил в это средство, но, когда мать сообщила ему, что мазь вся вышла, с горечью сказал:

— Я, как дурак, надеялся на чудо. Он заранее подготовил меня к неудаче, и я не испытывал особого разочарования.

— И не стану я больше тратить время на лечение, — заявил я отцу. — Это только мешает мне.

— Я тоже так думаю, — ответил он.

Теперь я ездил на пони, которых он недавно закончил объезжать, и часто падал. Пони, начинающие ходить под седлом, легко бросаются в сторону, а я так и не научился ездить на пугливой лошади.

Я был убежден, что каждое падение будет для меня последним, но отец был другого мнения:

— Все мы говорим так, сынок, после каждого падения, но когда на самом деле падают в последний раз, этого уже не чувствуют.

Однако мои полеты все же беспокоили его. Некоторое время он был в нерешительности, потом вдруг начал учить меня, как падать: ослабив мускулы, свободно, так, чтобы удар о землю был мягче.

— Всегда можно преодолеть препятствие, — внушал он мне, — если не одним способом, так другим.

Он быстро находил решение всех трудностей, связанных с моими костылями, но и он не мог посоветовать мне, чем заняться, когда я окончу школу.

Всего два месяца оставалось до конца учебного года и моего последнего дня в школе. Мистер Симмонс, лавочник в Туралле, обещал платить мне пять шиллингов в неделю, если по окончании школы я возьмусь вести его книги. Но хотя мне приятно было думать, что я смогу зарабатывать деньги, я хотел найти такую работу, которая явилась бы для меня испытанием и потребовала бы особого напряжения сил и способностей, свойственных мне одному.

— Кем ты хочешь быть? — спросил меня отец.

— Я хочу писать книги.

— Что ж, дело хорошее, — сказал он. — Ты можешь этим заниматься, но как ты думаешь зарабатывать себе на жизнь?

— Люди же зарабатывают деньги книгами, — возразил я.

— Да, но только после многих и многих лет труда. И потом, надо для этого быть очень образованным. Питер Финли говорил мне, что написать книгу труднее всего на свете, — он пробовал. Имей в виду, я за то, чтобы писать книги; не думай, что я не хочу этого, но сначала тебе надо учиться.

Он немного помолчал, а затем заговорил таким тоном, словно давно был убежден, что я когда-нибудь буду писателем.

— Когда ты станешь писателем, — сказал он, — будь таким, как Роберт Блэчфорд, человек, который написал «Невиновен»; это замечательная книга. Она была написана, чтобы помочь людям. Видишь ли, — продолжал он, — писать книгу ради денег не стоит. Лучше уж быть объездчиком лошадей. Когда объезжаешь лошадей, то делаешь что-то хорошее из того, что могло бы стать плохим. Легко сделать из лошади никчемную, вредную тварь, но трудно придать лошади, ну… характер, что ли, заставить ее помогать тебе, а не противиться. Когда я впервые познакомился с Питером, он дал мне почитать книгу «Моя блестящая карьера». По его словам, эту книгу написала женщина; но она себя называет Майлс Франклин. Это лучшая книга из всех, что я прочитал. Эта писательница Майлс Франклин не боится брать барьер, не уклоняется в сторону. Это настоящий человек, и сердце у нее есть… Не знаю… писать книги — не забава… Думаю, ты себе это дело неправильно представляешь. Тебе кажется, что ты будешь черт знает как хорошо и весело проводить время, когда станешь писать книги. Видишь ли, когда тебя хорошенько тряхнут разок-другой, ты, может быть, поймешь меня.

Мы сидели на верхней перекладине забора в загоне и смотрели на жеребенка, которого он приучал к узде. Жеребенок грыз тяжелые удила. Рот у него был красный, воспаленный.

— У него слишком длинная спина, — вдруг сказал отец, затем продолжал наш разговор: — Если кто-нибудь даст тебе сотню фунтов за книгу, можешь об заклад биться, что это ему выгодно, но если все бедные и обездоленные люди снимут перед тобой шапки за то, что ты написал ее, — это другое дело; это всего дороже. Но тебе прежде надо пожить среди народа. Ты полюбишь его. Эта страна принадлежит нам, и мы сделаем ее раем. Люди здесь равны. Во всяком случае, желаю тебе удачи. — И добавил: — Пиши книги. Но пока ты не встанешь на ноги, поработай у Симмонса.

Через несколько дней мистер Симмонс показал мне объявление в «Веке». Коммерческий колледж в Мельбурне объявлял о приеме на бухгалтерские курсы. Экзамены по истории, географии, арифметике и английскому языку. Тем, кто их выдержит, обещана стипендия. Желающрш поступить должны послать заявление по почте, и экзаменационные вопросы будут высланы местному школьному учителю.

Я написал заявление, и через неделю мистер Тэкер сообщил мне, что бумаги прибыли.

— Прошу заметить, Маршалл, — строго сказал он, обращаясь ко мне, как будто я обвинил его в чем-то, — что печать на конверте не сломана. Это значит, что вопросы до экзамена не увидит никто. Я сообщил Вильяму Фостеру об этом экзамене, и он тоже будет держать его, чтобы получить стипендию. Попрошу тебя явиться в школу в субботу в десять утра ровно. А теперь садись на место.

Вильям Фостер был любимчиком Тэкера и лучшим учеником. Он мог одним духом выпалить названия всех рек в штате Виктория и, проделывая упражнения по устному