Генрих V - Кристофер Оллманд

от всех прав на нее по Парижскому договору 1259 года, но Эдуард III активно претендовал на герцогство, и Генрих V сделал то же самое.

Как писал анонимный автор хроники Brut о встрече короля с его дворянством в 1414 году, Нормандия, а также Гасконь и Гиень были несправедливо удержаны французами, хотя на эти земли претендовали Эдуард III и его предки до него "по праву завоевания и наследия"[624]. Автор Gesta выразился еще точнее, когда писал о герцогстве Нормандия, "которое полностью принадлежит ему по праву, восходящему ко времени Вильгельма Первого, Завоевателя, хотя сейчас, как и в течение долгого времени, оно удерживается, вопреки Богу и справедливости, насилием французов"[625]. Историческая связь между королями XI и XV веков была также подчеркнута Томасом Уолсингемом, который в своем рассказе об осаде Кана в 1417 году повествует о монахе аббатства Сент-Этьен внушавшем герцогу Кларенсу его обязанность защищать аббатство, поскольку он происходил из рода королей, ответственных за его основание, строительство и пожертвования[626]. Этот же подход был подкреплен, когда несколько дней спустя Генрих помиловал монахов аббатства, которое, как говорится в тексте, было основано Вильгельмом, королем Англии и герцогом Нормандии, его предком[627].

Отношение Генриха к герцогству было одновременно историческим и собственническим. Будучи преемником Вильгельма I на троне Англии, он был его естественным наследником как герцога Нормандии. Он также должен был знать о чувстве сепаратизма, которое появилось в герцогстве за предыдущие сто лет: во время предоставления знаменитой Charte aux Normands (Хартии нормандцев) в 1315 году (которую с тех пор продлевали все французские короли), и совсем недавно, когда дофин, Карл и Карл Наваррский поощряли развитие духа независимости в конце 1350-х годов. Этот сепаратизм был частично смягчен назначением дофина в качестве герцога Нормандии в 1355 году. Однако с 1364 года, когда дофин стал королем Карлом V, герцог не представлял интересы нормандцев, а нормандцы только жаловались на то, что герцогство, самая богатая провинция Франции, подвергается слишком пристальному вниманию со стороны Парижа. В 1380 году Карл VI подтвердил Charte, но это не помешало восстанию (Harelle), произошедшему в Руане два года спустя. В 1416 году, когда Генрих готовил свое второе вторжение, в Руане произошло новое восстание, которое привело к убийству бальи, главного королевского чиновника в этом районе, и к изгнанию многих людей, служивших французской короне.

Именно в такой ситуации Генрих отплыл во Францию 1 августа 1417 года. По крайней мере, в какой-то мере история оказала на него свое сильное влияние. Это было влияние, которое Генрих мог использовать в своих интересах, чтобы оправдать свое вмешательство в дела герцогства. Он мог апеллировать к чувству недоверия к Парижу, а также подчеркнуть свою симпатию к нормандскому сепаратизму, подчеркивая преемственность между собой и герцогами прежних времен, и призывая к возрождению "исторических" институтов, которые существовали до тех пор, когда герцогство было завоевано французской короной в 1204 году.

Однако, прежде всего, речь шла о его собственном положении и власти в герцогстве. Генрих мог претендовать на Нормандию по праву, но осуществить это право он мог только путем завоевания. Успех его вторжения показал, что он заслужил право править герцогством "как завоеватель по своему праву"[628] и, согласно современным представлениям, что Бог одобрил его дело, позволив событиям развиваться в его пользу. К 15 декабря 1417 года, во время осады Фалеза, переговоры о капитуляции которого должны были состояться всего через несколько дней, Генрих в письме назвал себя не только "королем Франции и Англии, сеньором Ирландии", но и "герцогом Нормандии",[629] это титул, он снова использовал в феврале следующего года. Взятие Руана, старой герцогской столицы, стало для Генриха настоящим событием: в стихотворении Джона Пейджа вспоминается, что жители города вышли приветствовать его с криками "Добро пожаловать, наш господин, добро пожаловать в твое собственное право, / по воле Бога! "[630] Войдя в город, Генрих отправился в собор, чтобы поблагодарить за успех, после чего проследовал в замок, владелец которого, согласно традиции, мог считаться законным правителем Нормандии[631]. Тот факт, что очень скоро он будет контролировать каждый уголок герцогства, придавал этому утверждению практический вес. Как только Руан оказался в его руках, Генрих смог более решительно взяться за управление Нормандией. В день Рождества Христова, 2 февраля 1419 года, спустя всего две недели после того, как он вошел в город, Генрих официально надел герцогскую мантию, таким образом официально подтвердив свое фактическое право на правление[632].

Однако, контролируя инструменты политической власти, он все еще должен был завоевать признание своего народа. Осознавая это, он не пытался навязать герцогству институты в английском стиле; как и в будущем он не пытался "англизировать" институты во Франции, предпочитая принять то, что он приобрел, как неотъемлемую часть своего наследства[633]. Хотя бальи, которых он назначал, были англичанами, очень немногие англичане получали другие, менее важные административные функции при короле/герцоге. Генрих, несомненно, чувствовал, что его ближайшие помощники и непосредственные заместители в правительстве должны быть англичанами, но он не хотел излишне раздражать население, назначая англичан в низшие эшелоны администрации,[634] которые обычно и регулярно вступали в контакт с местным населением, в поддержке которого он очень нуждался.

Испытывая потребность организовать управление таким образом, чтобы оно понравилось жителям его недавно завоеванного герцогства, Генрих намеренно обратился к историческому прошлому, чтобы подчеркнуть чувство преемственности между теми, чьим наследником он себя провозгласил, и его новыми подданными. Примером этого является возрождение им древних институтов. При Плантагенетах самым влиятельным чиновником герцогства был сенешаль, должность, упраздненная французской короной в 1204 году, но теперь намеренно возрожденная и занятая сначала сэром Хью Люттереллом, а затем Ричардом Вайдевилем[635]. Это возрождение должности сенешаля имело двоякое значение, одно символическое, другое практическое. Оно служило знаком того, что Генрих хотел подчеркнуть связь с прошлым, подразумеваемую в его претензиях на управление герцогством[636]. В то же время, поскольку обязанности сенешаля были в основном инспекционными, оно подчеркивало (как и создание специальных комиссаров для надзора за гарнизонами), что Генрих хотел казаться очень серьезно относящимся к извечной проблеме контроля над злоупотреблениями своих офицеров. Независимость и самодостаточность финансов герцогства были подчеркнуты созданием казначейства, которое подчинялось  Chambre des Comptes (Счетной палате). Оба учреждения находились в Кане, который оставался финансовым центром английской администрации до начала правления его сына[637]. В эпоху герцогов финансы традиционно были сосредоточены в Кане, которому теперь была возвращена его древняя роль в нормандском управлении.