Исследование истории. Том I: Возникновение, рост и распад цивилизаций. - Арнольд Джозеф Тойнби

Эллинский ответ на вызов перенаселения принял форму ряда альтернативных экспериментов. Самое легкое и наиболее очевидное средство было усвоено сразу и применялось до тех пор, пока не начало приводить к уменьшению отдачи. Затем вместо первого было усвоено и применено более трудное и менее очевидное средство, которое на этот раз привело к решению проблемы.

Первым методом явилось использование технических приемов и институтов, которые эллинские жители низменностей создали у себя на родине в процессе навязывания своей воли соседям, жившим на возвышенностях, чтобы завоевать [впоследствии] новые владения для эллинизма за морем. Обладая таким мощным военным инструментом, как фаланга гоплитов, и таким мощным политическим инструментом, как город-государство, толпы эллинских первопроходцев основали Великую Грецию в южной части Италии за счет варваров-италийцев и хонов, новый Пелопоннес в Сицилии за счет варваров-сикелов, новый эллинский Пентаполь в Киренаике за счет варваров-ливийцев и Халкидику на северном побережье Эгейского моря за счет варваров-фракийцев. Однако сам успех ответа еще раз навлек на победителей новый вызов. Ибо то, что они совершили, само явилось вызовом средиземноморским народам; и в конечном счете неэллинские народы получили стимул для того, чтобы завести экспансию Эллады в тупик: частично благодаря сопротивлению эллинской агрессии при помощи заимствованных у эллинов же искусств и оружия, а частично благодаря взаимодействию своих собственных сил в большем масштабе, чем могли достичь сами эллины. Таким образом, эллинская экспансия, начавшаяся в VIII в. до н. э., зашла в тупик в ходе VI в. Однако перед эллинским обществом все еще стоял вызов перенаселенности.

В этом новом кризисе эллинской истории необходимое открытие сделали Афины, ставшие «школой Эллады» благодаря изучению и обучению тому, как преобразовать экспансию эллинского общества из экстенсивного процесса в интенсивный — значительное преобразование, о котором нам придется еще сказать позднее в данной главе. Этот афинский ответ уже был описан выше (см. с. 41), и в его описании здесь нет нужды.

Этот ритм роста ухватил Уолт Уитмен[423], когда писал: «В природе вещей предусмотрено, что из всякого успешного осуществления, не важно чего, выйдет нечто, что сделает необходимой еще большую борьбу», и в более пессимистическом тоне — его викторианский современник Уильям Моррис[424], когда писал: «Я размышлял о том… как люди сражаются и проигрывают сражение, о том, что, несмотря на их поражение, то, за что они сражались, наступает, а когда оно наступает, то оказывается совсем не тем, что они имели в виду, и другим людям приходится сражаться за то, что они подразумевали под другим именем».

Цивилизации, казалось бы, растут благодаря elan (порыву), который влечет их от вызова через ответ к дальнейшему вызову, и этот рост имеет как внешний, так и внутренний аспекты. В макрокосме рост обнаруживает себя как прогрессивное овладение внешним окружением; в микрокосме — как прогрессивное самоопределение, или самовыражение. В обоих проявлениях мы имеем вероятный критерий прогресса самого elan (порыва). Давайте исследуем по очереди каждое из проявлений с этой точки зрения.

Рассмотрев сначала прогрессивное завоевание внешнего окружения, мы обнаружим, что удобно будет подразделить внешнее окружение на человеческое, состоящее для любого общества из других человеческих обществ, с которыми оно находится в контакте, и на природное, устанавливаемое нечеловеческой природой. Прогрессивное завоевание человеческого окружения обычно будет выражаться в форме географического расширения данного общества, тогда как прогрессивное завоевание нечеловеческого окружения — в форме технических усовершенствований. Давайте начнем с первого, а именно с географической экспансии, и посмотрим, насколько она заслуживает того, чтобы ее рассматривать в качестве адекватного критерия настоящего роста цивилизации.

Наши читатели вряд ли поспорят с нами, если мы сразу же, не заботясь о привлечении обширных неоспоримых фактов, скажем, что географическая экспансия, или «закрашивание карты в красный цвет», не является критерием какого бы то ни было реального роста цивилизации. Иногда мы обнаруживаем, что период географической экспансии совпадает по времени с качественным прогрессом и является его частичным проявлением (как в случае с ранней эллинской экспансией, уже упоминавшемся в другой связи). Чаще географическая экспансия сопутствует настоящему упадку и совпадает со «смутным временем» или универсальным государством, которые являются стадиями упадка и распада. Причину долго искать не приходится. «Смутное время» порождает милитаризм, который является искаженным направлением человеческого духа по каналам взаимного уничтожения, и наиболее успешный милитарист становится, как правило, основателем универсального государства. Географическая экспансия — побочный продукт этого милитаризма, появляющийся в промежутках, когда могущественные герои прекращают нападения на своих противников внутри собственного общества, чтобы совершать набеги на соседние общества.

Милитаризм, как мы увидим позднее в данном «Исследовании», был самой обычной причиной надломов цивилизаций на протяжении тех последних четырех-пяти тысячелетий, которые явились свидетелями нескольких десятков надломов, зарегистрированных вплоть до настоящего времени. Милитаризм надламывает цивилизацию, заставляя местные государства, в которые объединено общество, вступать друг с другом в гибельные братоубийственные конфликты. В этом самоубийственном процессе весь общественный строй становится топливом, питающим пожирающее пламя в медной груди Молоха[425]. Это единственное искусство войны развивается в ущерб иным, мирным искусствам; и еще до того, как этот погребальный ритуал завершит уничтожение всех его адептов, они могут стать столь опытными в применении орудий убийства, что если им случится на мгновение остановиться в своей оргии взаимного уничтожения и на некоторое время повернуть оружие против своих врагов, они, вероятно, сметут на своем пути все.

Действительно, изучение эллинской истории могло бы подтвердить вывод, прямо противоположный тому, который мы отвергли. Мы уже отмечали, что на одной стадии своей истории эллинское общество ответило на вызов перенаселенности географической экспансией и что примерно после двух веков экспансии (приблизительно с 750 по 550 г. до н. э.) она была остановлена окружающими неэллинскими силами. Впоследствии эллинское общество защищалось от нападения персов с востока на своей родине и от нападения карфагенян на западе в своих недавно приобретенных владениях. На протяжении этого периода, как видел его Фукидид, «развитию Эллады долгое время мешали различные препятствия»{70}, и, как видел его Геродот, «Эллада испытала больше невзгод, чем за двадцать поколений до Дария»{71}. Современный читатель с трудом может осознать, что в этих меланхолических сентенциях два величайших греческих историка описывают ту эпоху, которая, с точки зрения последующих поколений, выделяется в ретроспективе как «акмэ» эллинской цивилизации, ту эпоху, в которой эллинский гений обессмертил себя великими творческими свершениями во всех сферах общественной жизни. Геродот и Фукидид ощущают творческую эпоху именно таким образом, потому что это была эпоха, в которой, в противоположность предшествующей, географическая экспансия Эллады сдерживалась. Однако не может быть и речи о том, что в это столетие elan (порыв) роста эллинской цивилизации был большим, чем до или после. А если бы эти историки были одарены сверхчеловеческой продолжительностью жизни и могли бы увидеть последующие события, то они изумились бы, наблюдая, что за надломом, отмеченным Пелопоннесской войной, последовал новый взрыв географической экспансии — экспансии эллинизма на суше, начатой Александром и далеко превосходящей по своему физическому масштабу предшествующую по времени морскую экспансию Эллады. В течение двух столетий, последовавших за переправой Александра через Геллеспонт, эллинизм получил распространение в Азии и долине Нила за счет всех других цивилизаций, с которыми он здесь встретился, — сирийской, египетской, вавилонской и индской. И примерно через два столетия после этого он продолжал распространяться под эгидой Рима во внутренних варварских районах Европы и Северо-Западной Африки. Однако это были столетия, в течение которых эллинская цивилизация явным образом вошла в процесс распада.

История почти каждой цивилизации предоставляет примеры географической экспансии, совпадающей с ухудшением качества. Мы остановимся лишь на двух.