НА АРЕНЕ СТАРОГО ЦИРКА - Дмитрий Альперов

Цирк окружен был большим двором. Крыша у цирка была железная, а стены низкие глиняные. Уборные обиты войлоком и кошмой, чтобы предохранить артистов от скорпионов. Скорпионами нас очень пугали. Мать, испуганная рассказами об укусах, тщательно следила за нашими(кроватями. На базаре постоянно можно было видеть следующую картину: сидит узбек с ведром, полным горящих угольев, встает, говорит что-то на своем языке, обходит публику с бубном. Ему в бубен бросают деньги. Он пересчитывает их, делает из горящих угольев огненное кольцо, вынимает из тыквенной коробочки палочкой двух-трех скорпионов и пускает их в кольцо. Вокруг кольца со скорпионами собирается толпа зевак. Если подходит русский, ему всегда с некоторой опаской уступают место. Скорпионы ползают по кругу, подползают к раскаленным угольям и ползут обратно, а узбек палочкой сдвигает уголья, делая круг все уже и уже. Скорпионы, видя, что выхода нет, убивают себя, жаля хвостами в голову. Тут же идет бойкая торговля деревянным маслом, настоенным на скорпионах. Маслом этим успешно лечили скорпионовые укусы.

Интересно было наблюдать узбеков во время национальной игры в пустыре за цирком. Игра была очень незамысловатая. Чертили на земле круг. В круг (в зависимости от состояния кошельков играющих) клали серебряные или медные узбекские монеты. Иногда это бывала таньга (наш пятиалтынный) или пуля (мелкая медная монета в четверть копейки). Играющих всегда собиралось много, человек до двадцати. У всех были свинчатки. Игра состояла в том, чтобы свинчаткой выбить деньги из круга.

Кто сколько выбьет, тот столько и получит. Мы наблюдали за игрой из конюшни и видели, до какого азарта доходили играющие. Игра сопровождалась выкриками (Иок… Иок…), ударами кулаком в грудь, сверканьем глаз.

Цирк наш посещался узбеками только по пятницам. Наибольший успех имели женские номера.

9 марта мы с Костей первый раз выступили с самостоятельным, акробатическим номером. В этот день мы начали тяжелое поприще циркового артиста. Помню хорошо наши приготовления. Наше волнение. Мать так волновалась, что не могла присутствовать на представлении и ходила вокруг цирка, пака мы не отработали нашего номера. Отец записал: «Знаменательный день для нашего семейства. Первый дебют Мити и Кости. Лично я не берусь судить, но, по отзываем всей труппы, можно ждать от мальчиков своевременный толк. Номер прошел с ошибками, но за скоростью трюков это было почти незаметно. Оба очень нервничали и потому скоро лишились воздуха, особенно Костя».

Сначала мы участвовали только в дневных представлениях, потом нас поставили и на вечернюю афишу. Так незаметно мы стали втягиваться в цирковую работу.

В Ташкенте отец пригласил к нам репетитора-студента. Студент занимался с нами грамотой. Побывали мы с отцом не раз, и в старом городе. Это был своеобразный, не тронутый европейской культурой город. Богат пестротою расцветки был базар. Текучесть быстрой речи, узость улиц, блеск на солнце шитых золотом тюбетеек и вышитых серебром халатов создавали сказочное впечатление, несмотря на то, что грязь всюду была непролазная. Удивляли нас тамошний быт и обычаи. Идешь по базару и видишь: сидит узбек, торгует, а время полдень — пора обедать. Узбек снимает с себя платок, которым подпоясан халат, вешает его на веревочку перед дверью в свою лавочку, снимает халат, складывает его, снимает второй платок, закрывает им товар, а сверху на платок кладет свою тюбетейку. Лавочка закрыта, — торговец идет в чайхане покурить трубку или пообедать, или выпить кок-чай с особым запахом. В жаркие дни особенно много поедали они местного мороженого — снега, политого медом.

Любопытны были нищие с птицами. Держишь в руках монетку, маленькая птичка подлетит, вынет у тебя из пальцев мотету и отнесет ее нищему, затем сейчас же летит обратно за другой монетой.

Так птица собирает для своего хозяина милостыню.

Интересна была стража в старом городе. На стражниках-умзбеках мундиры времен Скобелева, одеты они неряшливо, часто босы. На спине ружья времен чуть ли не екатерининских. Стража эта составляла, войско эмира бухарского.

14 марта пришло письмо с известием о смерти бабки, матери отца. Отец очень любил мать. В записной книжке он отмечает: «Несчастный день в моей жизни. Получил письмо с траурным извещением о кончине 28 февраля дорогой, незабвенной нашей старушки-матери. Редко, когда так грустно проводил антре, как сегодня. Из всех стараний замаскировать свое грустное настроение ничего не вышло. Прямо всю душу выматывает. Какое тут антре в голову полезет».

В Ташкенте же произошло и радостное событие в жизни отца: он встретил своего учителя и друга Макса Высокинского. Из рассказов Макса мы узнали, что за время их разлуки он пережил многое. Пробовал держать свой цирк и кончил тем, что скопил денег и открыл, как тогда говорили, синематограф. С этим синематографом он разъезжал по Закаспийскому краю. Макс часто приходил к нам в гости и произвел на меня чарующее впечатление.

Никогда не забуду, как взволнован он был, когда первый раз попал к нам в цирк. Мы сидели с ним в ложе, он дрожал, следя за программой, а когда вышли на арену отец и Бернардо, на его глазах были слезы. В антракте он. пошел к отцу в уборную, хвалил его, расцеловал и заплакал: «Ай да Сережа! Куда уж мне. Вот здорово!»

Говорил, что такого состава труппы он не видел, да и не мечтал, чтобы цирк мог так пойти вперед. Искренности его мы могли поверить, так как был он человек прямой. Большинство артистов труппы попрежнему было от Чинизелли. Несмотря на это, цирк был наполовину пуст. Макс объявил, что сейчас время неудачное, что если бы такая труппа работала в Ташкенте в августе и сентябре, то все представления шли бы с аншлагом. Он по собственному опыту знал, что, после пасхи надо два месяца отдыхать и никуда с кино не ездить, так как сборов все равно не будет. Сам он работал в Ташкенте каждый год только три первых пасхальных дня. В эти дни он давал до пятнадцати сеансов по сорок пять минут каждый с перерывами в пятнадцать минут.

Макс советовал непременно построить цирк на ярмарке. Это была большая ярмарка края, продолжалась она всего три дня. На ней, обычно работало штук десять балаганов и три-четыре цирка. Макс говорил, что, построив цирк на ярмарке, надо давать сеансовые представления.

Соболевский его не послушал, и сам потом горько жалел об этом, когда увидел колоссальность ярмарки и успешность работы на ней балаганов и цирков.

Ярмарка действительно была грандиозная. Площадь ярмарки, находившуюся за городом, нельзя было окинуть взглядом. Казалось, ей нет конца. Повсюду стояли груженые товарами арбы, запряженные мелкими туркестанскими лошадьми, ослами, верблюдами. Скот стоял целыми гуртами. Хлопок, ковры, материи, фрукты — все шло вперемежку. Ковры расстилались прямо на земле; по ним проходили лошади и люди. Это делалось для того, чтобы сбить с ковров лишний ворс. Уверяли, что тогда ковры ценятся дороже.