Израильско-палестинский конфликт. Непримиримые версии истории - Каплан Нил

Такие ученые неохотно выражают личное мнение о том, что, как им кажется, стороны сделали правильно или неправильно. Осознавая, что их собственный пол, социально-экономическое, религиозное и этническое происхождение уже оказывают определенное влияние на их работу, они стараются не делать далеко идущих выводов из своих исследований и не придавать им слишком личного характера. Таких ученых порой критикуют как интеллектуалов, запершихся в башне из слоновой кости, но они довольствуются тем, что обеспечивают полезный и достоверный исходный материал, оставляя другим право его изучать и строить на его основе теории. Сами же они предпочитают держаться в тени, не вступать в публичные дебаты и не занимать никаких позиций по спорным вопросам.

В своей научной деятельности я стараюсь придерживаться именно такого подхода, и работаю я в основном с дипломатическими документами. Я предпочитаю, чтобы мои читатели рассуждали самостоятельно и делали собственные выводы, опираясь на тексты и исторические записи, которые я и мои коллеги представляем их вниманию. Если я и высказываю свои личные мнения, то, как правило, для того чтобы подвергнуть критике суждение, которое считаю ошибочным, ложную оценку или попытку выдать желаемое за действительное. Моя личная предвзятость уже заложена в выборе, который я делаю: в выборе темы, о которой пишу, и мест, где я ищу и нахожу первичные данные и вторичные источники. Просеивая массу исследовательских материалов, я решаю использовать одни документы и научные труды (которые считаю более достоверными и уместными) и отложить в сторону другие (которые я считаю менее достоверными или уместными). Затем я решаю, как представить исторические данные и как вписать собранный материал в соответствующий контекст. Мое нежелание выходить за рамки этого выбора и высказываться по поводу действующих лиц и их мотивов объясняется, в частности, уважением и даже почтением и к объектам, и к читателям моих исследований, а также желанием уберечься от ловушек моей вполне человеческой склонности ошибаться.

Однако, обозревая всю область, в которой я работаю, можно заметить, что подобного рода самоограничение — подход не очень распространенный. Гораздо больше там ученых, которые считают, что должны занимать более активную позицию. Ави Шлаим, один из первого поколения «новых историков» (см. раздел «Израильские „новые историки“») писал: «Самая главная задача историка — не вести хронику, но оценивать. Дело историка — подвергнуть утверждения всех действующих лиц тщательной проверке и отвергнуть все те из них, которые, как бы трепетно к ним ни относились, не выдерживают такой проверки»[533]. В отличие от минималистского подхода такие взгляды определяют профессиональную ответственность как необходимость сообщать читателям не только факты, но и мнения и суждения автора.

Еще один пример ученого, который публично делится своим мнением, — Бенни Моррис. Его посвященные непростым темам научные труды отличаются бескомпромиссностью, и он не считает нужным воздерживаться от резкой критики, основанной на его собственной трактовке событий. В 1987 г. он опубликовал новаторскую и переворачивавшую устоявшиеся представления работу об обстоятельствах изгнания и исхода палестинских беженцев, опирающуюся прежде всего на сионистские и израильские первоисточники. Морриса и хвалили, и критиковали за его изложение событий 1947–1949 гг., включающее категоричные суждения и опровергающее распространенные среди израильтян и евреев удобные мифы о якобы добровольном исходе палестинцев и о безупречном поведении сионистских ополченцев и израильских солдат (см. главу 6). Моррис был представителем первого поколения «новых историков», бросивших вызов общепринятому в Израиле нарративу о событиях 1948 г. В критической рецензии на книгу, написанную Иланом Паппе (еще одним «новым историком»), Моррис рассказывает о своих поисках объективности и попытках не смешивать личные взгляды и научную работу:

Хотя историк, как любой гражданин, имеет политические взгляды и цели, его научная задача — попытаться установить истину об историческом событии или процессе, осветить прошлое настолько объективно и точно, насколько это возможно. [В отличие от Паппе] я верю в существование исторической истины; верю, что она существует независимо от субъективности ученого и может быть отделена от нее; что долг историка — попытаться достичь ее, используя как можно больше разнообразных источников. Историк, пытаясь вглядеться в туман прошлого, должен игнорировать современные политические реалии и обуздывать собственные политические предпочтения[534].

Однако отделить профессиональную деятельность историка от его убеждений и поступков как неравнодушного гражданина не так-то легко. Это ярко продемонстрировал тот же Моррис в 2002 г. Как и многие израильтяне, столкнувшиеся с ежедневным насилием второй интифады и раздосадованные провалом переговоров в Кэмп-Дэвиде и Табе в 2000–2001 гг., Моррис публично заявил, что потерял всякую надежду на примирение, и поделился своим разочарованием в палестинцах за их, по его мнению, нереалистичные цели и враждебные намерения[535]. Ави Шлаим, который считал препятствием на пути к миру именно израильтян, опубликовал в британской газете The Guardian статью, где возразил своему бывшему товарищу по оружию и дистанцировался от него[536]. Два года спустя Моррис дал большое интервью, где позволил себе несколько весьма нелестных замечаний о мусульманах, арабском обществе и культуре — замечаний, которые некоторые сочли расистскими стереотипами[537]. Этот его выпад поднял важный вопрос: может ли историк продолжать писать честную и достойную доверия историю израильско-палестинского конфликта после того, как публично продемонстрировал такое отсутствие сочувствия к одному из объектов своего исследования и заявил, что «арабы хотят отнять у нас страну, они хотят нашей крови»[538]. И хотя некоторые рецензенты его опубликованного в 2008 г. масштабного исследования войны 1948 г. хвалили Морриса за то, что он отделяет личное мнение от научной работы, другие осудили привнесение им собственных, вызванных интифадой страхов в историческую трактовку событий 1948 г.[539] Позже, объявляя о смене области исследований, Моррис признался:

Десятилетия изучения конфликта… оставили у меня чувство глубокого отчаяния. Я сделал все, что мог. Я достаточно написал о конфликте, который не имеет решения, главным образом из-за того, что палестинцы настойчиво отвергают вариант создания двух государств для двух народов[540].

Бенни Моррис — один из множества изучающих арабо-израильский конфликт историков, которые щедро делятся с публикой не только результатами исследований, но и собственными взглядами. Они считают, что высказываться по спорным вопросам — это их профессиональная обязанность, и активно доносят свои суждения до читателей, студентов и прессы, критикуя позиции и поведение сторон конфликта. Встречаются и те, кто заходит еще дальше, воспринимая себя как публичных интеллектуалов, для которых палестино-израильский конфликт является лишь одним из предметов изучения и интереса в широком контексте защиты прав человека, поисков социальной справедливости или борьбы с угнетением и колониализмом. Они отказываются разделять свою узкую профессиональную сферу и свои широкие обязанности и обязательства как граждан мира, как людей, наконец. Такой большой угол обзора помогает им занимать четкую позицию в отношении правильных и неправильных, по их мнению, действий участников израильско-палестинского конфликта. Эти ученые-активисты не стесняются — а некоторые даже считают себя обязанными — судить о действиях, бездействии или мотивах противоборствующих сторон, а также распределять ответственность и вину за взаимную вражду, продолжающуюся несправедливость или недостижимость урегулирования.