Инженер страны Советов - Евгений Владимирович Панов

Произнося эту речь, я все ближе и ближе подходил к колонне. А удачно-то как получилось! Оставив в хвосте колонны и по флангам по одному конвоиру, остальные четверо вышли вперед, с интересом разглядывая меня. По моей довольной улыбающейся физиономии и по слегка покачивающейся походке сразу было видно, куда подевался весь шнапс, который якобы заныкал прижимистый фельдфебель. А я, подходя все ближе, смещался чуть в сторону, чтобы на линии огня было по возможности как можно меньше пленных.

И вот, подойдя буквально вплотную, я очередью, что называется, от бедра, срезал троих из четырех стоящих передо мной немцев. Еще один стоял уж больно неудобно: за его спиной был плотный строй пленных. Краем уха услышал одновременный залп винтовок. Уцелевший «мой» немец буквально раскинул мозгами. На дорогу. Вскинув автомат к плечу, я провел контроль убитых. По пуле в голову гарантируют от случайностей.

В конце строя заметил какое-то шевеление. Это сучил ногами по земле получивший пулю в брюхо немец. Вновь раздался винтовочный выстрел, и бедолага окончательно успокоился. Интересно, кто это у нас такой меткий? Всадить пулю лежащему точно в голову – это надо уметь. Ну да ладно, потом разберусь.

Что интересно, строй как стоял замерев, так и продолжал стоять. Никто даже не сделал попытку побежать в сторону леса.

– Ну и какого хрена вы замерли, как три тополя на Плющихе? – вызверился я. – Какого хрена вы вообще не передавили немцев, пока шли? Вас вон какая толпа, а их всего семеро! СЕМЕРО, вашу мать! – уже откровенно заорал я, заставив первые ряды невольно отшатнуться.

– Вы вообще кто такой и что себе позволяете?

Откуда-то из-за первых рядов вышел мужчина в явно сшитой на заказ командирской гимнастерке, правда, со споротыми знаками различия. Солнце аж отсвечивало от его лысины. Манера сразу наезжать на собеседника выдавала в нем далеко не маленького начальника.

– А ты кто такой? Что за крендель?

Как говорится, мое кунг-фу лучше, чем его кунгфу. У меня в кармане есть убойный документ. Фактически я сейчас самый высший представитель советской власти на всю округу.

– Я – полковой комиссар Гайлис! – Мужик аж грудь выпятил вперед. – Своей властью беру вас под свое командование и приказываю сложить оружие ввиду бессмысленности сопротивления и ждать представителей немецкой армии. И вообще, по какому праву вы носите немецкую форму и применяете немецкое оружие. Вас надо отдать под суд военного трибунала.

– Слышь, мужик, ты с какого дуба рухнул? – Я откровенно обалдел от такого заявления и наезда. Насколько я знаю из прочитанных книг и архивных документов, немцы политработников в плен не брали и расстреливали на месте.

Тем временем, пока я приходил в себя от услышанного, сбоку и чуть позади меня буквально материализовались трое пограничников и с ними Воронов.

– Я приказываю вам сложить оружие! – дурным голосом заорал лысый. – Из-за вас немцы могут наказать нас всех.

– Это он чего? – с удивлением спросил Земляной, кивнув в сторону кричавшего.

– Да кто его знает, – пожал я плечами, – больной какой-то. Видать, контуженый.

В этот момент на сцене появились новые действующие лица: из-за бугра, обходя который дорога делала небольшой поворот, вывернулся немецкий, хорошо знакомый мне по описанию и добытым разведкой документам и фото колесный бронеавтомобиль Sd. Kfz. 222 в сопровождении двух мотоциклов с колясками с установленными в них пулеметами и одного мотоцикла-одиночки.

Лысый, увидев неожиданных союзников, буром попер на меня, попытавшись схватиться за автомат. Короткий удар носком сапога между ног заставил его скрючиться на дороге в позе эмбриона.

И тут произошло то, от чего я просто выпал в осадок: со стороны взгорка раздалось «тудух, тудух, тудух» и после небольшой паузы – еще раз «тудух». На лобовой броне броневичка и на башенке появились хорошо видимые высверки от попаданий 14-миллиметровых бронебойно-зажигательных пуль.

Броневик вильнул на дороге и съехал в кювет. Одновременно с этим стоящий рядом Ваня Воронов вскинул винтовку и буквально в пулеметном темпе, навскидку, произвел пять выстрелов. ПЯТЬ! ВЫСТРЕЛОВ! НАВСКИДКУ! И ТРЕХЛИНЕЙКИ! При этом, само собой, успевая каждый раз передернуть затвор. Но самое удивительное не это. Самое удивительное, что все пять выстрелов не пропали даром. Немецкие мотоциклисты, наверное, даже понять ничего не успели, как отправились в страну вечной охоты. Ваня же как-то плавно, словно танцуя, переместился к ближнему, лежащему на обочине убитому конвоиру и выпустил свою винтовку из рук, одновременно ногой подкидывая в воздух немецкий карабин. И все это одним слитным движением. Мгновение – и карабин словно прирос к его плечу, а глаза высматривали через прицел малейшее движение.

Сказать, что я обалдел от увиденного, это ничего не сказать. Такое я только в кино в голливудских боевиках видел. Расстрел немецкого мотопатруля занял считанные секунды. Тот же Земляной даже понять ничего не успел, а я, сделав морду кирпичом, как будто подобное вижу по нескольку раз на дню, обратился ко все еще стоящим в подобии строя пленным.

– Так какого хрена вы тут стоите, вместо того чтобы бить врага? И почему вы не придушили эту мразь? – Я слегка пнул ногой лежащего и чуть заметно сучащего ногами комиссара.

Из строя, заметно прихрамывая, вышел командир в порванной и местами прожженной гимнастерке и с одной-единственной сохранившейся петлицей, в которой алели два лейтенантских кубика.

– А мы и били, пока этот, – он кивнул на лежащего, – не приказал нам сложить оружие. А что нам оставалось делать, если кругом одни немцы, а у нас ни патронов, ни снарядов, ничего? Два раза пытались в штыковую идти, чтобы вырваться из окружения, и только людей потеряли зря. А он нам сказал, что так хоть живыми останемся.

– А у врага оружием разжиться не судьба была? – Я смотрел в глаза лейтенанта.

– Он, – снова кивок на лежащего, – когда комдива убили и никого из командования не осталось, нам категорически запретил брать в руки немецкое оружие. Чтобы не было восхваления вражеского оружия. Даже приказал расстрелять одного бойца, который подобрал немецкий автомат и воевал с ним.

Я аж сплюнул, больше от злости. Ведь было же подобное и в моей истории, когда бойцам отдельные командиры и политработники категорически запрещали использовать трофейное оружие.

– Ладно, ясно с вами все. Ты только скажи, – обратился я к лейтенанту, – почему ты в таком подранном виде, а он целехонький и лощеный весь, да еще и со споротыми петлицами?

– Так я со своими бойцами в атаки ходил, а он из штабной землянки не вылезал. И петлицы он свои срезал и выбросил. Я сам это видел. И руки первый поднял, с немцами о чем-то договаривался. Они его потом назначили старшим колонны, чтобы следил за порядком.

– Вот сука! – раздалось сзади. Это Земляной не сдержался. – И что с ним делать будем?

– Что