Калейдоскоп - МаксВ

у них голова варила, – сказал он себе, – Здорово и быстро. Куда там обыкновенным людям за ними угнаться. Мы и не представляли себе, как она у них здорово варила! Но теперь-то я вижу, что голова у них работала куда лучше, чем мы думали».

Внезапно он понял:

«А ведь этот зал – это всего лишь прихожая, мост через немыслимые дали к другим мирам! Средство покинуть Землю, не покидая ее, ключ, позволяющий, открыв дверь, пересечь пустоту».

И тут сознание механора яркой вспышкой озарила ошеломляющая догадка:

«Так вот оно что! Да это ведь выполненная на практике схема того, что зашифровал Серемар на засекреченных листках! А Федька разгадал его шифр! Федька... Опять он... Значит, не зря он так интересовался этими секретными записями кормыша...»

В стенах были другие двери, Бэмс посмотрел на них, но покачал головой. Он понял – для того, чтобы уйти в нужный мир, надо применить формулу перехода, но этого шифра он не знал. Что ж...

Он медленно прошёл через комнату к выходу. Тихо, чтобы не нарушить безмолвие пыльного помещения, механор нажал дверную ручку, и вышел. Увидел знакомый мир – мир луны и звёзд, ползущую между холмами речную мглу, перешёптывающиеся между собой древесные кроны.

Глава 8

Глава 8

Мыши все так же сновали по своим травяным ходам, и в голове у них роились радостные мышиные мысли или что-то вроде мыслей. На дереве сидела сова, и пристально следила за поверхностью земли, думая кровожадную думу.

«Рядом, – думал Дядюшка, совсем рядом ещё таится она – древняя лютая ненависть, древняя жажда крови. Но мы с самого начала обеспечили енотам преимущество, какого не было у человека, а впрочем, человечество скорее всего при любом начале осталось бы таким же.

И вот мы снова видим исконную жажду крови у человека, стремление выделиться, быть сильнее других, утверждать людскую волю через свои изобретения – предметов, которые позволяют его руке стать сильнее любой другой руки или лапы, позволяют его зубам впиваться в плоть глубже любого клыка, которые достают и поражают на расстоянии.

Он покачал своей металлической головой:

«Я думал получить помощь. Я пришёл сюда за этим. А помощи не будет. Некому мне помочь. Ведь только модификанты могли оказать её, но они ушли. Теперь вся ответственность на тебе, – говорил себе Бэмс, идя вниз по ступеням, – Ты один отвечаешь за людей. Отвечаешь за всех них! Ты должен их как-то остановить. Должен их как-то изменить. Ты не можешь позволить им погубить дело, начатое Енотами. Не можешь позволить им опять превратить этот мир в мир лука и стрел».

Он шёл по темной лощине под лиственным сводом и ощущал запах гниющих прошлогодних листьев, скрытых под новой зеленью. Ничего подобного он прежде не испытывал – его старое туловище не обладало обонянием.

Теперь же появились новые, неведомые раньше чувства – обоняние, обострённое зрение, восприятие мыслей других существ – способность читать мысли енотов, угадывать мысли мышей, жажду крови в мозгу ласок и сов…

И ещё кое-что: вдруг он ощутил отголосок чьей-то ненависти в дыхании ветра и какой-то неземной крик ужаса.

Эта ненависть, этот крик пронизали всё его сознание и приковали к месту, потом заставили сорваться с места и бежать, мчаться вверх по склону, не так, как человек бежал бы в темноте, а как бежит механор, видящий во тьме и наделенный железным организмом, которому неведомы тяжелое дыхание и задыхающиеся легкие.

Ненависть – и он знал лишь одну ненависть, равную этой.

Чувство становилось все сильнее, все острее по мере того, как он мерил тропу прыжками, и мысль его стонала от мучительного страха – страха перед тем, что он увидит.

Он обогнул кустарник и резко остановился, увидев эпическую картину:

Человек шёл вперед, согнув руки в локтях, сломанный лук лежал на траве. Волк распростерся на земле – ему видна была половина серого туловища на свету, другая в тени, а от волка пятилась какая-то призрачная тварь, – наполовину тень, наполовину тьма, – будто фантом из кошмара. Он понял – это был жутер.

– Семён! – крикнул Дядюшка, но крик его был беззвучным.

Потому что он уловил исступлённый страх в мозгу полупрозрачной твари – страх и панический ужас пробились сквозь ненависть человека, который наступал на сжавшуюся в комок, брызгающую слюной тень. Панический ужас и отчаянное стремление – стремление что-то найти, что-то вспомнить.

Человек почти настиг её. Он шёл прямо, решительно – тщедушное тело, нелепые кулачки. И отвага.

«Отвага, – сказал себе механор, – с такой отвагой ему сам чёрт не страшен. С такой отвагой он сойдет в преисподнюю, и разворотит там каменный за́мок, и выкрикнет злую, пошлую остроту в лицо самому князю тьмы».

Но тень уже нашла то, что так лихорадочно искала в закоулках своего сознания, вспомнила заветное. Дядюшка ощутил волну облегчения, которая пронизала ее плоть, и явственно услышал магическую формулу – то ли слово, то ли образ, то ли мысль. Что-то вроде колдовства, заклинания, но не только. Мысленное усилие, мысль, подчиняющая себе тело, – так, пожалуй, вернее.

Потому что формула помогла жутеру. Он переместился в другие слои.

Тварь исчезла. Исчезла – улетучилась из этого мира.

Никакого намека, ни малейшего признака. Словно её никогда и не было.

А что она произнесла, что подумала? Сейчас. Вот оно…

Тут Дядюшка остановился. Формула осталась запечатлённой в его мозгу, он помнил её, помнил слово, мысль, помнил нужную интонацию, но он не должен пускать её в ход, должен забыть о ней, хранить ее в тайниках сознания. В этот момент до него дошло – эта та самая формула, которую расшифровали модификанты! Теперь и он знает её!

Ведь она подействовала на жутера, помогла перейти в иные миры Федьке и его соплеменникам. Значит, подействует и на него. Непременно подействует.

Человек тем временем повернулся кругом и теперь стоял, уставившись на Бэмса, – плечи опущены, руки повисли.

На белом пятне лица зашевелились губы:

– Ты… ты кто такой?

– Это я – Дядюшка, – ответил ему механор,