Укрощение герцога - Элоиза Джеймс

Тем временем он принялся медленно поглаживать ее руку.

– Мистер Спенсер! – попыталась его урезонить она.

– Гейб, – поправил он.

– Гейб, – медленно повторила Имоджин.

Он склонился к ней и прошептал на ухо:

– Монахиня из «Белых братьев» позволяет себе вступать в близкие отношения со своими друзьями… Имоджин.

Она нервно облизала губы. Теперь оркестр заиграл согласно. Он улыбнулся ей, и в его глазах она прочла столько нечестивых желаний, что ни одна монахиня, не говоря уж о настоящей леди, и, разумеется, профессор богословия не должны были даже подозревать о них.

– Я думала, вы всю жизнь изучаете Библию.

– Люди напоминают мне об этом слишком часто.

Тут мальчики, стоявшие возле газовых фонарей по бокам зала, погасили их. Зал ответил на это ревом. А губы Гейбриела нашли ее губы. В этом поцелуе не было ничего от нежности Рейфа, от его мягкого юмора, от его предложения. Он был как наказание. Ее голова откинулась назад, а по телу мгновенно распространилась жаркая волна. Его поцелуй был полон эротики, не имевшей ничего общего с запахом нагретой солнцем травы или нежным касанием. Он знаменовал собой беспощадную власть над ней. И она…

Занавес взвился, и мальчики возле газовых фонарей снова зажгли их.

Имоджин осознала, что ее пальцы запутались в его волосах, и он, улыбаясь, отстранился.

С предыдущего ряда раздалось гневное восклицание:

– Ну, никогда не видела ничего подобного!

Имоджин догадалась, что матрона в пурпурном чепце повернулась и посмотрела на них.

Сцена взорвалась криками, воплями, улюлюканьем заполнивших ее актеров, и Имоджин забыла о своей скандальной соседке.

Она подалась вперед и спросила:

– Неужели все женские роли исполняют мужчины?

– О нет, – ответил он шепотом ей на ухо. – Главную роль юноши обычно играет женщина. Посмотрите, вот она!

Имоджин, изумленно моргая, воззрилась на сцену. Несомненно, там была молодая женщина, неприлично одетая в мужской костюм и бриджи, плотно обтягивающие ее ноги и бедра, так что каждый мог ими полюбоваться.

– Господи, – пробормотала она, – мне жаль, что я не захватила Джози, но…

– Все это чепуха, – ответил он, и его губы продолжали ласкать ее ухо, что не имело ни малейшего отношения к лицедейству, происходящему на сцене.

Мало-помалу действо приобретало все более шумный характер. Понравившийся Имоджин персонаж назывался вдовой Трэнки. Она ловко скакала по сцене, пеняя Золушке на ее ужасные манеры и длинный нос (и никто бы не посмел утверждать, что у мужчины, представлявшего Золушку, были тонкие черты лица).

К тому времени, когда вдова Трэнки решила, что уродливые сводные сестрицы Золушки – ужасные отродья и нуждаются в том, чтобы их проучили, потому что мачеха Золушки не сделала этого, Имоджин хохотала до упаду и не могла остановиться.

Наконец вдова Трэнки решила сообщить зрителям, что случилось с ней накануне ночью, и принялась петь арию.

– «Пошла вчера в пивнушку я, как вдовы все идут»… – пела она.

К изумлению Имоджин, зрители хором подтвердили:

– «Как вдовы все идут!»

– «За мною увязался один бесчестный плут», – продолжала Трэнки, кокетливо потряхивая юбками.

– «Один бесчестный плут, и был он тут как тут!» – взревела аудитория. И Имоджин присоединилась к общему хору. Она повела себя точно так, как должна была поступать потаскушка, которую она изображала, и самозабвенно выкрикивала непристойности.

– «Потом в постель легла я, как вдовы все идут»… – продолжала вдова Трэнки с бесстыдными ужимками и гримасами.

– «Как вдовы все идут!» – вновь взревели зрители, и тут Имоджин заметила, что дама в пурпурном чепце тоже выкрикивает припев, но это не отвлекло Имоджин от действий ее спутника, потому что он, он…

– «И тут же оказался со мной бесчестный плут», – пропела вдова.

– «И был он тут как тут», – попыталась подпеть Имоджин, но голос ее иссяк.

Ее сосед целовал и прикусывал мочку ее уха. Его горячий язык медленно скользил по ее коже, дразня и возбуждая ее. Она бросила на него взгляд. Он смеялся хрипловатым и многозначительным смехом, ничуть не похожим на гогот остальных зрителей.

– Прекратите! – сказала Имоджин, переключив внимание на вдову, порицавшую злую мачеху за ее безжалостность к Золушке.

Но он не подчинился. Его зубы прикусили ее ухо сильнее, и это было столь странное ощущение, что она не могла спокойно усидеть в кресле и заерзала, а один раз даже всхлипнула.

Но этого никто не услышал: как раз в этот момент главный герой прокрался на сцену и стащил все пироги, которые вдова Трэнки собиралась продать на рынке. Она заверещала, он обратился в бегство, и вдруг один из пирогов пролетел через всю сцену. Имоджин вскрикнула, когда пирог приземлился в самой ее середине. В последнюю секунду вдова Трэнки увернулась, но пирог попал в одну из злодеек-сестер!

Зрители то вопили, то стонали, в зависимости оттого, куда попадали пироги, летавшие по сцене. Большую их часть удавалось поймать на лету вдове, воришке или самой Золушке. Вскоре их костюмы, лица и вся сцена были щедро усыпаны крошками и кусками пирогов.

– Они замечательные жонглеры! – воскликнула Имоджин, поворачиваясь к своему спутнику.

Рейф раз сто смотрел пантомиму, но никогда не видел Имоджин Мейтленд в подобном состоянии… Она походила на лакомый пирог с вишнями, который он хотел бы съесть без промедления. Он утонул в ее сияющих глазах, прекрасный улыбающийся рот манил его, и он понял, что больше ждать не может.

Он набросился на нее, будто вознамерился проглотить ее возбуждение и радость и в одно волшебное мгновение превратить их в нечто иное. Никогда в жизни он не испытывал большего трепета, в то время как сама Имоджин сначала напряглась в его объятиях, потом дрогнула и тотчас же отдалась его поцелуям. Глаза ее закрылись, дыхание стало прерывистым. Сейчас она была в его власти. Этот вечер его, и он полагал, что теперь она всегда будет принадлежать ему, даже если сама этого не знает.

– Имоджин, – пробормотал он.

– Да, – ответил ему ее дрожащий голос.

– Сегодня вечером я провожу вас в вашу спальню.

Ее веки затрепетали, глаза открылись, и она посмотрела на него.

– Да, – прошептала она. – О да…

Рейф смотрел на сцену невидящим взором. В его распоряжении была ночь, и он должен суметь убедить ее за эту ночь, что они, как никто другой, подходят друг другу в самом важном из аспектов. Потом, когда она будет принадлежать ему полностью, он откроется ей. По лицу его расплылась медленная улыбка. В последние годы у Рейфа была не слишком обширная практика, но уж если в чем у него не было ни малейшего сомнения, так это в том, что он сумеет ублажить женщину и сделать ее счастливой. Он привлек Имоджин еще ближе и крепче сжал ее в объятиях, насколько это позволяли кресла, обитые алым бархатом.