О.Генри: Две жизни Уильяма Сидни Портера - Андрей Танасейчук

Он не был откровенен со своей юной собеседницей (Мейбл было всего 22), предпочитая на серьезные вопросы и суждения отвечать шуткой. Но сквозь иронию пробивалась искренняя симпатия к корреспондентке, благодарность за неподдельный интерес к его творчеству.

В письме от 23 июня О. Генри пишет: «Очень признателен Вам за добрые слова о моих рассказиках. Сам-то я о них не слишком высокого мнения, но когда говорят по-дружески, это, во всяком случае, приятно»[259]. Тем не менее, как свидетельствует мисс Вэгнеллз, он присылал ей свои рассказы — уже опубликованные и те, которые только собирался опубликовать[260]. Видимо, писателю было важно ее мнение.

Он иллюстрировал свои послания — почти каждое снабжено забавным карандашным рисунком (в одном из писем есть и такой комментарий: «Единственное, в чем я, по моему убеждению, действительно силен — Искусство. В этом Вы можете убедиться сами. Однажды я проиллюстрировал книжку писателя из Техаса. Когда он увидел рисунки, он тут же порвал рукопись в клочья и швырнул их в реку. Это — факт»).

Мисс Вэгнеллз допытывалась, каково настоящее имя адресата. Его он не открыл, но дал понять, что «О. Генри» — это псевдоним. «Что означает это “О”»? — спрашивала Мейбл. Писатель выслал ей рисунок, на котором изобразил три «О» — фатоватого молодого человека по имени Оливер, пожилого самодовольного толстяка с трубкой по имени Отто, замшелого старика в соломенной шляпе, его звали Обадия. «В зависимости от настроения я выбираю кого-нибудь из них. Но это может быть и Орландо, и Оскар, и Орвилл, и Осрик, и еще много других»[261].

К сожалению, переписка прервалась — корреспондентка уехала в Европу. Позднее, уже в 1907 году, девушка прислала О. Генри свою только что вышедшую книгу. Писатель сердечно поздравил ее, но продолжения не последовало — не только мисс Вэгнеллз, но и О. Генри изменились.

Второе знакомство было тесным, личным и оказалось длительным. Оно многое значило для О. Генри. Речь идет об отношениях с Анной Партлан[262], талантливой журналисткой, писательницей, публицисткой, сочувствовавшей идеям женской эмансипации. Их первая встреча произошла примерно в середине 1904 года при обстоятельствах совершенно случайных, которые не имеют касательства к нашей истории.

Мисс Партлан — живое воплощение так называемой «новой женщины», воспетой пером Джека Лондона, Фрэнка Норриса и P. X. Дэвиса[263] (а также сурово осужденной Т. Драйзером в «Сестре Кэрри»). Она, как бы мы сейчас сказали, была «медийной фигурой», человеком вполне обеспеченным и состоявшимся, автором, успешно сотрудничавшим с пулитцеровской «Уорлд», с «Мансиз мэгэзин», другими изданиями. Она взаимодействовала с профсоюзами и работодателями, активно занималась политической деятельностью (выступала за равноправие полов), благотворительностью — помогала нуждающимся женщинам, устраивала воскресные школы.

К моменту знакомства с О. Генри ей исполнилось 30 лет, она была не замужем. Но не прав будет тот, кто подумает, что их связывало нечто большее, нежели дружба. Похоже на то, что мисс Партлан не особенно интересовали мужчины. Впрочем, о ее сексуальной ориентации нам ничего доподлинно неизвестно, а в ту эпоху разговоры на эту тему были не приняты. Да и нет нам до этого дела — главное, что она занимала важное место в жизни писателя О. Генри.

Обращал ли внимание читатель, какое серьезное место в художественном мире писателя занимают женщины? Работают ли его героини (таких большинство) или не работают (их меньше), но все они принадлежат к одному кругу — кругу тех, кто едва сводит концы с концами. Это и Дэлси из «Неоконченного рассказа», и Делла из «Даров волхвов», и Мэгги из «Дебюта Мэгги», и десятки других героинь его новелл. Он хорошо знал своих героинь — их быт, проблемы, надежды, невзгоды и чаяния. Это знание он, конечно, не мог почерпнуть исключительно из собственных наблюдений (хотя и они играли очень важную роль). Вот здесь ему очень помогала дружба с Партлан. Она много рассказывала ему о положении работающих женщин — продавщиц, стенографисток, секретарш, работниц фабрик и мастерских — и могла сообщить много такого, о чем сам он и представления не имел. Да и вообще, у нее — человека, который так глубоко погружен «в тему», было великое множество историй, связанных с нью-йоркскими работающими женщинами. Самых разных: веселых и печальных, забавных и трагических. В том числе (а как же без этого?) и историй о любви. А О. Генри был, как известно, очень благодарным слушателем. С его поразительной памятью едва ли хоть что-то могло не отложиться в сознании, чтобы потом — в преображенном виде — не попасть на страницы новелл.

К тому же их общение не ограничивалось встречами тет-а-тет с рассказами о работающих женщинах. Через четыре года после смерти О. Генри в воспоминаниях, опубликованных в журнале «Писатель», мисс Партлан писала: «Я нередко собирала вечеринки для своих подружек, и он обычно принимал в них участие. Он сам просил меня брать его с собой, просил только, чтобы я не говорила, что он писатель. Никто из моих друзей и не догадывался, что мистер Портер в действительности тот самый гений, который глубоко проник в их жизнь. Он был совершенно незаметен. “Незаконченная история” и “Третий ингредиент” взяты им напрямую из жизни»[264]. В одном из интервью она припомнила другой эпизод: «Однажды группа сотрудниц большого универсального магазина устроила обед. Были среди них продавщицы, офисные сотрудницы. Я попросила О. Генри присоединиться к нам, чтобы он сумел схватить саму атмосферу их каждодневной жизни. С добродушной улыбкой, но и с огромным вниманием он слушал их простую речь, внимал незатейливым выражениям радости, вслушивался в их истории об интригах и борьбе за существование, о той разобщенности и давлении, что пронизывают рутинную атмосферу любой большой компании. Когда прощались, он сказал мне: “Если бы Генри Джеймс попал в такое место, он сочинил бы Великий Американский роман”»[265]. В другой раз Анна пригласила его на вечеринку с рабочими и работницами фабрики, в которой принимал участие и ее отец, механик фабрики. Она вспоминала, с каким восторгом погрузился писатель в атмосферу незамысловатого праздника этих простых людей. «Он танцевал, насвистывал, с азартом играл в лото и выкрикивал номера, заразительно смеялся, когда ошибался. Никому и в голову не могло прийти, что он не иной, а такой же, как и они, простой работяга»[266]. Сколько было еще таких «походов» — бог весть! Но то, что они были, их было много и каждый из них ложился в писательскую копилку — не подлежит сомнению.